«Все решил через 15 минут после заявления президента». История журналиста, добровольно ушедшего на фронт
Никита Третьяков c начала СВО находился на Донбассе, где сначала работал в качестве журналиста, а затем возил гуманитарные грузы. Сразу после объявления мобилизации Третьяков решил добровольно прийти в военкомат. Его взяли в воздушно-десантные войска. Сейчас мужчина проходит переподготовку. О своем решении и условиях для мобилизованных он рассказал 66.RU.
«Тот, кто приезжает на Донбасс, рано или поздно берет в руки либо оружие, либо коробку с гуманитаркой»
— Почему вы решили мобилизоваться?
— Я работал на Донбассе с начала апреля по 24 сентября. Все это время был там — только пару раз за этот период выезжал в Москву на несколько дней, чтобы решить некоторые дела.
Я изначально ехал на Донбасс с четким пониманием, что это наша общая специальная военная операция. Но постепенно степень моего участия повышалась. Сначала меня перестала удовлетворять роль журналиста — потому что она сводилась только к наблюдению: исходя из профессиональной этики ты, как журналист, не можешь включаться в процесс. Тогда я основал собственный гуманитарный проект «Буханка», собрал средства и начал развозить продукты питания мирному населению в те районы, куда не доезжают большие организации.
Я тогда написал, что каждый, кто приезжает на Донбасс и видит эти страдания и трудности, рано или поздно берет в руки либо оружие, либо коробку с гуманитаркой. Вот и я сначала взял коробку с гуманитарной помощью — первая доставка была 29 мая. Этим я занимался почти четыре месяца.
Последняя гуманитарная доставка была где-то 15 сентября. Потом моего товарища — журналиста венесуэльской телекомпании TeleSUR Алехандро Кирка — ранило. Поскольку он не говорит на русском, я должен был оставаться с ним в качестве переводчика. Поэтому несколько дней с момента его ранения и объявления мобилизации был с ним и больше не ездил с гуманитарной помощью.
| Алехандро Кирк |
Когда президент Путин объявил мобилизацию, я понял, что, исходя из моей биографии и моего отношения к делу, я вхожу в 10% мужчин моего возраста, наиболее пригодных к мобилизации. Я был срочником, был контрактником, хорошо знаю внутреннюю жизнь вооруженных сил. Я в приличной физической форме и еще не забыл навыки обращения с оружием. И, кроме всего прочего, полгода провел в зоне СВО и представляю, каково это — попадать под обстрел. У меня, в отличие от огромного числа мобилизованных, нет детей и пожилых родителей на иждивении, которые бы нуждались в постоянной помощи.
Я рассматриваю объявление о мобилизации как некоторый запрос от государства к обществу, связанный с тем, что профессиональных военных не хватило для выполнения задач СВО, которую я поддерживаю. Поэтому государство просит граждан выделить 300 тысяч подходящих мужчин, чтобы помочь профессиональным военным.
Я рассматриваю это — быть одним из этих 300 тысяч — как некий гражданский долг. С одной стороны, я подхожу для этого. С другой, понимаю, если иду, то, значит, где-то в другом месте заберут на одного менее подготовленного человека меньше.
Поэтому сразу после заявления президента и еще до получения повестки я начал готовить свой отъезд.
— После заявления Владимира Путина вы не задавались вопросом, почему профессиональные военные не справились с поставленными задачами? И почему потребовалась помощь не таких подготовленных людей?
— Нет. Я очень хорошо знаком с реалиями боев и тем, что происходит на земле в зоне специальной военной операции, поэтому для меня это не стало большой неожиданностью и не вызвало никакого негатива к вооруженным силам.
Я знаю, что они — ВС в целом и военнослужащие в частности — делают все, что могут. Жертвуют жизнями и рискуют, чтобы выполнить цели СВО. И то, что до сих пор, к сожалению, победа нами не одержана, это не их вина. Просто дело в том, что сопротивление противника и его поддержка со стороны коллективного Запада просто беспрецедентны. Никто не мог предполагать настолько всеобъемлющей консолидации западных стран против России.
Да, можно было просчитать поставки вооружений. Но эти поставки, на мой взгляд, не настолько существенны, как снабжение разведданными, которые США поставляют киевскому руководству в режиме онлайн. А это данные всей огромной спутниковой группировки, системы GPS, которая принадлежит Минобороны США. Это все работает на нашего противника. Этого раньше не случалось — если считать эти спутники оружием, то прямо сейчас над нашей головой американское оружие ведет борьбу с нашими войсками.
Поэтому для меня в мобилизации не было никакого сюрприза. Никакого негатива к военным я не испытал. Я понимаю, что им нужна помощь.
«Время выбора закончилось. Вот та самая роль, на которую мы годимся»
— В связи с тем, что вы уже так долго находитесь в зоне боевых действий, не было ли желания как-то отдохнуть от этого всего? Или — по крайней мере до получения повестки — вы могли продолжать заниматься гуманитарной помощью.
— Какой может быть отдых, пока наши люди — и военные и мирные — продолжают умирать? Я принял решение, что пойду мобилизовываться, минут через 15—20 после выступления президента. Мне было кристально ясно, что я должен идти и быть одним из мобилизованных.
21 сентября, с моей точки зрения, началась абсолютно новая фаза нашего противостояния с Западом в целом и в рамках СВО в частности. Если раньше ситуация позволяла каждому поддерживающему специальную военную операцию выбирать свою степень участия самостоятельно (кто-то деньги посылал, кто-то ехал добровольцем), то после объявления мобилизации государство сказало нам, что время выбора закончилось. Вот та самая роль, на которую мы (мужчины определенных возрастных рамок, с опытом службы в армии) годимся.
Для меня было совершенно очевидно: то, что я делал ранее — журналистика и гуманитарный проект — это было то, что я выбрал. А вот с этого момента и дальше я выполняю свой гражданский долг в качестве военнообязанного с опытом службы в армии.
— Как вы получили повестку?
— Она пришла мне по месту прописки 23 или 24 сентября. Там живет мой брат. Поэтому я ехал и торопился успеть в военкомат ко времени, к которому меня вызвали.
Сейчас я нахожусь в одной из частей ВДВ. Мы формируем подразделение и проходим переподготовку. У всех разный опыт. У кого-то служба была 10—20 лет назад: есть отдельные случаи, когда люди проходили службу 22 года назад. Соответственно, всех нужно переподготовить, обучить обращению с оружием, основам тактики, основам той военно-учетной специальности, которую они будут исполнять. Даже если человек во время службы исполнял ту же самую специальность, сейчас во многих из них применяется другая техника, приемы обращения с ней тоже другие.
— У вас есть представление, сколько примерно продлится переподготовка?
— Нет. Мы понимаем, что приказ на выдвижение в зону СВО может поступить фактически в любой момент, потому что это будет зависеть от задач, которые нам предстоит решать. Если будет такая необходимость, мы, конечно, соберемся и поедем. Вне зависимости, на каком уровне в тот момент будет наша подготовка.
«Сон не всегда в приоритете перед подготовкой»
— Как проходят дни в вашем подразделении?
— Мы с товарищами стараемся посвящать подготовке как можно больше нашего времени. Большая часть нашего подразделения пришла сознательно — их (как и меня) можно назвать «добровольно мобилизованными». Кроме того, что часть организует нам огромное количество занятий по тактической, инженерной, военно-медицинской и другим видам подготовки, мы между собой обмениваемся опытом. Среди нас есть люди с боевым опытом и опытом работы в горячих точках. У кого-то уже есть опыт в рамках СВО.
Есть среди нас, например, врач — он вечерами проводит занятия по тактической медицине. У кого-то есть опыт в так называемых циклических видах спорта (где главным качеством является выносливость) — он проводит дополнительную физподготовку с желающими. А желающих — большинство.
Мы понимаем, что дело нам предстоит нешуточное. И чем серьезнее себя заставим сейчас тренироваться, тем легче нам будет потом выполнять поставленные перед нами задачи.
— У вас есть свободное время?
— Свободного времени очень мало. По распорядку у нас десятичасовой учебный день. Подъем в пять-шесть утра, и до десяти вечера мы выполняем свои обязанности. И так каждый день. По его окончании у нас есть немного времени перед отбоем и чуть-чуть после него. Сон не всегда в приоритете перед подготовкой.
«Нас обеспечили всем, что положено. Но хотелось бы иметь ряд средств сверх стандартных перечней»
— Как вы оцениваете условия, в которых вас разместили? В Сети появляются противоречивые сообщения об условиях содержания призывников.
— Я не могу говорить за всех мобилизованных и за все подразделения, могу говорить только о том, что я лично вижу. У нас все очень хорошо: теплые, недавно отремонтированные казармы, столовая с вариантами выбора питания (так называемый «солдатский шведский стол») и со всеми нововведениями, которые многие мобилизованные до этого никогда не видели. Нам выдали новую, неношеную форму и всем по размеру. Это не какие-то советские реликты, а форма предыдущего военного образца. Я понимаю, что формы совсем нового образца на всех просто физически не пошито. Но то, что у нас есть, вполне пригодно — я в такой же проходил срочную службу.
С вооружением тоже все в порядке — оно новое, исправное, комплектное. Пока мы еще не получили нашу индивидуальную бронезащиту: как говорят, она едет к нам. Это просто не сразу происходит — мы начали формироваться две недели назад и нас всем необходимым снабжают постепенно. Но даже та бронезащита, с которой мы пока тренируемся, вполне соответствует всем необходимым требованиям. Вообще, эта бронезащита очень высоко котируется на международном уровне и спасает много жизней.
— Появляются сообщения о том, что люди массово собирают средства на покупку медикаментов для мобилизованных — в частности, например, жгутов. Как у вас в этом вопросе?
— Что касается тактической медицины, нас снабдили всем, что положено военнослужащему по армейским стандартам. Но я сам проходил курсы по тактической медицине и общался с экспертами в этой области, и получилось так, что произошел сдвиг в понимании того, что должно находиться в индивидуальной солдатской аптечке для первой помощи в случае огнестрельного ранения.
Исходя из современных стандартов, нам бы хотелось, чтобы у нас было некоторое количество средств сверх тех, что положены. Это, например, окклюзионные повязки (применяются при ранении грудной клетки) и гемостатические бинты (для остановки кровотечений в полевых условиях).
Мы в подразделении посовещались, решили собрать деньги и докупить эти дополнительные средства на все подразделение. Все-таки задача у нас боевая, ситуации бывают всякие, и хотелось бы иметь (раз у нас есть такая возможность) средств больше того, что положено. Лучше, чтобы у нас все было, но, например, потом не пригодилось, чем попасть в ситуацию, когда что-то нужно, а у нас этого нет.
Для этого мы организовали этот сбор денег. Я руковожу закупками.
«Люди изо всех сил хотят, чтобы этого не было»
— Как к людям в вашем подразделении относятся старшие по званию?
— Часть, в которой я нахожусь, участвует в СВО с 24 февраля. Поэтому абсолютно все офицеры, которые ведут нашу подготовку, были там и имеют ясное представление об условиях и задачах, которые нам придется выполнять. И они концентрируются на этом.
Они прекрасно понимают, что мы — мобилизованные — это совсем не то что срочники или контрактники. Мы разных возрастов, мы привыкли к другой жизни, для многих из нас получилось так, что жили обычной жизнью и вдруг попали в армию. Офицеры относятся к этому с пониманием. Поэтому все внимание идет на боевую подготовку и на те реально важные задачи и условия, с которыми мы столкнемся там.
Какой-то муштры и дисциплины ради дисциплины в моей части вообще нет. Все понимают, что в зоне СВО никто строевым шагом ходить не будет. Там все будут прятаться по укрытиям, переползать, перебегать и так далее.
Я могу только надеяться, что со временем и во всех остальных частях все придет к такому же формату.
— Вы видите разницу между теми, кто пришел добровольно, и теми, кто оказался с вами в подразделении принудительно?
— Конечно, разница есть. Она в том, насколько быстро проходит период отрицания. Мы все — даже те, кто пришел добровольно, как я, — отвыкли от армии. Да, я работал в зоне СВО. Но я не воевал, боевые задачи не выполнял. И понимание того, что тебе все это придется делать, и то, что ты становишься абсолютно легальной целью для противника, это… не очень, я вам скажу, легко психологически осознать. Особенно тем, у кого дома жена, дети…
Но такова реальность. Чем быстрее человек понимает, что все, что он может сейчас сделать, это готовиться, тем эффективнее он потом в конце концов будет.
И вот у ребят, которые, скажем так, не были готовы к этому, которые, возможно, не так следили за тем, что происходит на СВО и не ожидали мобилизации, у них этот период проходит дольше и тяжелее. Такой период я сравниваю с первыми 15 секундами после момента ДТП — когда вам просто изо всех сил хочется, чтобы этого не случилось. Хотя все уже объективно случилось и ваше желание никак не повлияет на реальность. Но вас охватывает эмоция, и вы просто хотите, чтобы вся реальность, грубо говоря, отмоталась на 15 секунд назад и вы бы успели повернуть руль.
У нас этот первоначальный этап происходит так же: люди просто изо всех сил хотят, чтобы этого не было. Но постепенно реальность берет свое, они понимают, что это происходит в жизни, и начинают проявлять серьезное отношение к делу.
— У вас в подразделении есть те, кто еще остается в этой стадии отрицания?
— Люди все еще продолжают поступать — наше подразделение еще формируется. Поэтому да, те, кто пару дней назад пришли, они все еще проходят эту стадию. Но она не выливается в какую-то агрессию или неадекватное поведение. Люди просто находятся в подавленном состоянии, и это прекрасно можно понять. Мы все с понимаем к этому относимся и стараемся разговаривать друг с другом. Мы в этом смысле все в одной лодке и переживаем одни и те же эмоции.
— Вас лично не пугает мысль о том, что вас в самом деле в любой момент могут отправить в зону боевых действий?
— Меня лично не пугает, потому что я только оттуда вернулся. Я жил в Донецке, где ты, выйдя посидеть вечером в кафе, берешь с собой аптечку, потому что не знаешь, когда пролетит снаряд по одной из центральных улиц и убьет тебя или того, кто сидит за соседним столиком. Я прожил так шесть месяцев, выезжал на передовую — в те места, куда Красный Крест боится выезжать.
Я принял эту опасность как часть того, что я решил делать. Поэтому мне во многом легче, чем большинству наших ребят.
