«Посмотреть крашеную избу можно в деревне». Почему списку памятников архитектуры нужны ревизия и чистка

Юрий Курашов почти четыре десятка лет занимается проблемами сохранения памятников архитектуры. Сначала на государственной должности (возглавлял управление госохраны ОКН в структуре областного минкульта), а потом в качестве эксперта, оценивающего влияние новых строек на исторические кварталы (поэтому его иногда обвиняют в лоббировании интересов застройщиков).

В авторской колонке для 66.RU Юрий Курашов задается вопросом, что за объекты являются памятниками и для кого они существуют.

Что такое памятник?

В Екатеринбурге много памятников архитектуры или мало? Ответ на этот вопрос зависит от того, какие здания с точки зрения общества достойны носить этот статус. Объектом культурного наследия считается и дом Севастьянова, и старая избушка в три окна, где хранили газету «Искра». Для обывателя большая разница. Справедливы ли в таком случае критерии?

В России есть закон об охране объектов культурного наследия. И несмотря на его нормы, частенько под охрану попадают случайные здания. Приведу пример: владелец клиники «Здоровье 365» Валерий Малышев восстановил особняк на углу улиц Горького и Карла Маркса.

Сделал все как надо: получил задание, разработал проект, прошел историко-культурную экспертизу, нанял лицензированного подрядчика, потратил много денег. Проблема в том, что де-факто к памятнику этот новодел не имеет никакого отношения. Здание с обрушившейся кирпичной кладкой и наполовину сгнившим, а наполовину сгоревшим деревянным вторым этажом полностью воссоздали.

Зачем его нужно было объявлять объектом культурного наследия? По закону памятник является подлинным носителем информации. Но ничего подлинного от него не осталось.

Для многих старинных особняков характерна одна и та же история: после революции их национализировали, потом перестроили под коммунальное жилье. Давайте представим, что с ними стало за 100 лет, особенно с учетом частоты и качества наших ремонтов.

Я знаю, как обычно восстанавливают памятники: рабочие сбивают слой изношенной штукатурки до кирпича, а потом штукатурят заново с установкой нового декора. Вроде бы ничего предосудительного не происходит. Вот только использование современных материалов и 100% замены отделки совсем не соответствуют теории реставрации.

Но это еще полбеды. В обществе по-разному толкуют закон. Если убрать канцеляризмы, то ОКН — это дом с исторически особым обликом, у которого есть территория и в котором сохранились исторические интерьеры. И в этом смысле меня удивляет, когда наши градозащитники кричат: «Руки прочь от дома Топоркова на Чернышевского!» Во-первых, где они были с 2019 года, пока не начали ломать этот свежепокрашенный домик? Во-вторых, а что в нем ценного, кроме вложенного общественного труда?

Ценность есть в сохранившихся градостроительных ансамблях. К примеру, отрезок улицы 8 Марта представляет собой комплексную застройку из зданий примерно одного периода в различных архитектурных стилях, которые образуют композицию.

А чем примечателен тот кусок улицы Чернышевского? Или дело в том, что кому-то приятно посмотреть на крашеную избу? Если так, то можно съездить в ближайшую деревню.

На мой взгляд, нельзя каждый старинный домик делать памятником. Ведь если мы начнем включать дома в реестр ОКН только лишь из-за красивого фасада, то создадим себе большую головную боль. Придется накладывать ограничения на развитие соседних территорий.

Иногда доходит до абсурда: на улице Декабристов на фоне кирпичной десятиэтажки одиноко стоит здание. Стоит одиноко, поскольку это памятник архитектуры. Когда усадьба не помещена в историческую среду, все требования, связанные с утверждением охранных зон, выглядят странно. Пройдите и посмотрите.

Сколько памятников исчезло?

На госохрану в Екатеринбурге поставлено около восьмисот объектов. Из них примерно три десятка — уже не существует. Самые известные примеры — усадьба Фальковского, усадьба Строганова, дом Ярутина.

Кстати, даже для утраченных зданий недавно были установлены границы территории памятников. Сейчас еще разрабатывают зоны охраны, где не то что построить ничего нельзя, даже без разрешения раскопать.

А может быть, вместо всех этих бессмысленных действий провести ревизию и почистить список памятников?

У нас бизнесмены два с половиной года исключали из перечня ОКН пятиэтажный дом на Малышева, 60, чтобы сделать банальный ремонт на первом этаже. Он по нелепой случайности числился явочной квартирой Свердлова. Спасибо управлению госохраны, которое выяснило, что революционер не мог ее посещать: здание было построено в 60-х годах, а тот скончался в 1919 году. И таких ошибок много.

Как реконструируют памятники?

Реконструкция — нормальный процесс. Не надо стесняться этого термина. Чтобы памятник ожил, одной реставрацией не обойтись.

Взять дом Севастьянова — один из символов и визитную карточку города. В двухтысячные годы за зданием был никому не нужный и забитый снегом двор. А к саммиту ШОС там не только отреставрировали фасады и интерьеры, но и пристроили новый корпус с парадным залом, где проходят официальные приемы.

Это хороший пример, но с точки зрения буквы закона — спорный.

Или «Синара Центр». Малаховская больница находилась в аварийном состоянии. И скоро бы разрушилась, если бы ее не восстановил инвестор. Но чтобы проект был ему интересен, пошли на сложную вещь: во-первых, убедили муниципалитет продать памятник по минимальной стоимости, во-вторых, позволили построить новый корпус на задах усадьбы. В результате инвестор отремонтировал все постройки и воссоздал то, что было разрушено при строительстве трамвайной линии: ограды с двумя воротами. К сожалению, пока без парадного портика главного дома.

Сейчас, если зайти внутрь ансамбля, оказываешься в атмосфере XIX века. Хорошо? Хорошо!

А ведь бывало по-другому. На набережной стоял крепкий особняк — один из старейших каменных домов Екатеринбурга. Но так вышло, что он помешал строительству резиденции полпреда.

Тогдашние чиновники долго думали, что делать: с охраны снимать — неправильно, давайте его передвинем. Такая технология есть — многие московские дома в 30-е годы перемещали по рельсам. Но у нас поступили проще: снесли, а в 50 метрах построили похожий. Поскольку все это делали за федеральный счет и по заказу администрации президента, кто бы смог возразить?

И как это называть: государственная политика или двойные стандарты? Вот и получается, что в одном случае все решает целесообразность, во втором — деньги, в третьем — административный ресурс.

А у кого ничего нет — вынуждены мириться часто с абсурдными правилами.

Много шума было из-за сноса дома на Малышева, 38 б. Хорошо, что его успели снести прежде, чем кто-то добился его признания памятником.

А «общественники» знают, что в квартал нет нормального заезда? Что случись, туда пожарные машины не проедут. Кто-то из тех, кто возмущался сносом, об этом задумывался? Или они просто ходят мимо и им нравится внешний вид? Такие люди не несут никакой ответственности, не отвечают своим кошельком, но говорят: «Это классно и здорово, а кто этого не понимает — предают историю».

Поэтому не всегда следование формальным правилам — выигрышная стратегия. Если бы в 30-е годы прошлого века власти руководствовались принципом, что город должен развиваться с соблюдением масштаба среды, то посреди двухэтажных избушек не появились бы кварталы конструктивистских объектов: штаб Центрального военного округа, дом-расческа, Городок чекистов и гостиница «Исеть»… То, чем Екатеринбург гордится.

Что делать с архитектурным наследием?

Владение объектом культурного наследия — большая ответственность. И коль скоро у собственника возникают обязательства по его сохранению, то они должны быть выполнимыми. И логичными. Как я это вижу?

Во-первых, нужно применять различные подходы к памятникам разных категорий. Для этого нужно вернуться к нормальной структуре распределения объектов культурного наследия. Более двадцати лет назад все памятники местного значения автоматически перешли в категорию регионального значения, и структура количественно перевернулась — на сегодня памятников муниципального значения, которые за это время успели включить в реестр ОКН, меньшинство.

Так быть не должно. Эта категория памятников должна быть самой многочисленной, чтобы муниципальные органы власти не чувствовали себя «отодвинутыми» от проблем их сохранения.

Памятников регионального значения должно быть значительно меньше, и они действительно должны быть гордостью субъекта Российской Федерации. Обе эти категории, на мой взгляд, можно реконструировать при условии сохранения конкретных отличительных особенностей — предмета охраны.

А вот памятников федерального значения должно быть столько, чтобы их «узнавали в лицо» и гордились по всей стране. Именно такие памятники не должны подвергаться никаким переделкам и перестройкам. Или только на основании специально принятого федерального закона или постановления правительства РФ.

Во-вторых, ряду памятников, прежде всего муниципального значения, нужно дать «испытательный срок».

По закону ОКН может стать любое здание, которому больше 40 лет. Условно говоря — Дворец молодежи или ДК УЗТМ. Кстати, предполагаю, что вскоре начнут раздаваться громкие голоса, чтобы включить в перечень объекты советского модернизма. Почему бы и нет?

Давайте тогда следовать этой логике и объявлять памятники местного значения тоже на 40 лет? За это время, возможно, изменится отношение к этому зданию. Ведь когда-то у нас даже одноногий человек вынужден был каждый год продлевать свою инвалидность. Тогда будет меньше тех сомнительных зданий, которые признали ОКН под давлением «градозащитников».

В-третьих, можно и нужно работать с муниципальными градостроительными регламентами.
В городах действуют Правила землепользования и застройки. Никто не мешает чиновникам дополнять их новыми зонами. Например, историческими участками улиц. И в них прописать требования: высотный габарит, пластика фасадов, сомасштабность. Определить конкретные адреса, конкретные кварталы. Тогда историческая среда сохранится. Если гордитесь городом — устанавливайте реальные ограничения.

В-четвертых, может, наконец изменить представление, как сохранять отдельные памятники?

Есть трудноизвлекаемые ресурсы: та же нефть в суровых климатических условиях. Точно так же с ОКН. Конечно, необходимо сохранять деревянное архитектурное наследие. Кто бы спорил?

В Байкаловском районе есть деревня Занина, где давно никто не живет. И вот среди кустарников и крапивы возвышается деревянная часовня, построенная в XIX веке. Она порушилась и погорела. Но это памятник деревянного зодчества. Для кого она там стоит, для кого ее реставрировать, кому охранять?

На мой взгляд, более честно подобные объекты тщательно изучить, провести лазерное сканирование, сделать 3D-модель и разместить на специальном сайте в свободном доступе. Чтобы каждый человек смог каждое бревнышко приблизить и «потрогать».

Очевидно, что законодательство об охране и использовании культурного наследия нуждается в изменениях. К сожалению, мало кто хочет брать на себя ответственность и заниматься разработкой инициатив. И редко получается договориться группам влияния. Объекты наследия, расположенные на улицах городов и других поселений, не одно и то же, что памятники на территории музея-заповедника. Их наличие важно, но способы сохранения и охраны должны не разъединять общество, а консолидировать.