Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

«Молчат далеко не все». Большой разговор о современном искусстве и застарелой цензуре

«Молчат далеко не все». Большой разговор о современном искусстве и застарелой цензуре
Фото: архив 66.RU; Григорий Постников
Внешний куратор проектов Уральского филиала Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина Лев Шушаричев осенью прошлого года уехал из страны. При этом он продолжает активно участвовать в работе выставочной площадки. В интервью 66.RU Шушаричев рассказал, что сейчас происходит с современным искусством Екатеринбурга, грядущей биеннале и о том, как российские художники работают в новых условиях.

Интервью получилось довольно длинным, поэтому если у вас нет времени читать его целиком прямо сейчас, воспользуйтесь нашим интерактивным планом-пересказом. Нажав на любую ссылку в нем, вы сразу попадете в нужный вам фрагмент текста.

— Недавно в Уральском филиале ГМИИ им. Пушкина запустили программу «Местное время». Что это за программа? Для чего она и для кого?

— Эта программа начинает новый виток работы с художниками, которая идет всю историю Уральского филиала — со времен, когда у нас только появилось помещение и первые мастерские, где пристанище себе нашли тогда еще не столь известные художники Тима Радя, Владимир Селезнев, арт-группа «Куда бегут собаки» и другие.

Сегодня новые имена в искусстве появляются и при нашем участии — например, благодаря программе «Лаборатория молодого художника» — и без него. Очень важно поддерживать эти процессы и презентовать их публике.

Кадр с выставки «Ведутся земляные работы» «Лаборатории молодого художника» (ЛМХ)

«Местное время» позволит составить дайджест имен разной степени известности: здесь будут как молодые авторы, так и уже хорошо знакомые публике. Принципиальный момент в том, что зритель будет не просто узнавать о существовании какого-то художника, но и знакомиться с конкретным проектом, в рамках которого будут показывать небольшие выставки авторов на разные темы. Например, прямо сейчас на площадке проходит выставка Анны Снегиной «Грязь и порядок».

Некоторые проекты будут показаны в незавершенном состоянии. Современные художники часто работают годами и создают серии, которые трансформируются, приобретают новые смыслы и контекст. Прошлый год нам показал, насколько важна сила контекста. Когда радикально меняются исторические рамки и события внутри страны и вне, работы переосмысливаются. Некоторые неожиданно становятся суперактуальными. Другие — наоборот.

Нам хочется продемонстрировать разнообразие в современном искусстве — тематическое, жанровое и половозрастное. А также обратить внимание жителей на то, какие прекрасные и разные люди живут и работают здесь.

«Цензура и проблемы с согласованием существовали и до 24 февраля»

— Много ли сейчас в городе и в стране остается молодых художников, которые готовы творить и говорить о нашем контексте? Если раньше была только цензура внутренняя и, условно говоря, цензура со стороны сообщества, то за прошлый год мы увидели ситуации, когда цензура стала острее со стороны государства. Некоторые высказывания могут вызвать серьезные последствия.

— Цензура и ограничения действительно существуют, но все в них живут по-разному. Кто-то выбирает путь бескомпромиссный и, например, эмигрирует, или выбирает путь молчания. Но при этом жизнь не заканчивается: для художников, кураторов и других творческих людей важно высказывать свои идеи. В этом контексте какие-то неинституциональные формы искусства становятся более актуальны.

Если посмотреть на Екатеринбург еще до прошлого года, развивались самоорганизованные процессы. Был большой проект «Маргинальная ночь», например. Или в 2020 и 2022 годах прошла Квартирале — альтернативная серия выставок и событий, когда художники буквально превратили свои квартиры в выставочные пространства и приглашали всех желающих домой. Она прошла очень успешно. Многие отмечали, что с этим форматом можно дальше работать.

«Молчат далеко не все». Большой разговор о современном искусстве и застарелой цензуре
Фото: архив 66.RU; Антон Буценко

Фото с Квартирале из дома Алека Девятаева

Эти форматы возникали как реакция на то, что работать с институциями очень сложно — цензура, проблемы с согласованием существовали и до 24 февраля.

Кроме того, не все уехали из страны и из города и не все молчат. Художников много разных, и это радует, потому что мы, конечно, не знаем, как долго будем существовать в нынешних условиях. Но если мы сможем пройти через этот период, сохранив культурный слой, который мы долго наращивали, это будет успехом.

Мы видим, что люди не потеряли интерес к искусству — они хотят смотреть на него и покупать его. Например, прибыль ежегодной ярмарки COSMOSCOW 2022 была больше, чем в предыдущие годы.

Фото с Cosmoscow 2022

В других городах тоже, конечно, остаются художники. Но стоит понимать, что город городу рознь. В Екатеринбурге очень интересная, сложная и развитая художественная среда, поэтому по щелчку она не исчезнет.

«Специфика уральского искусства — это антигламур»

— В чем заключается эта сложность и интересность среды в Екатеринбурге?

— Я до сих пор не могу для себя определить, существует ли в нашем искусстве какая-то «уральскость». Наверное, она есть, но вычленить ее очень сложно. Татьяна Круглова [доктор философских наук, доцент УрФУ] говорит, что специфика уральского искусства — это антигламур.

Но я точно знаю, что есть несколько отличительных черт, которые выделяют искусство в Екатеринбурге. Во-первых, у нас большая история. С 60-х годов прошлого столетия мы наблюдаем за свердловским андеграундом, где были свои яркие герои. Чем дольше существует среда, тем больше она развивается и становится качественнее.

Во-вторых, здесь создана разветвленная система акторов. У нас есть профильные институции, которые занимаются современным искусством — это, например, мы, арт-галерея в Ельцин Центре, Sinara Art Gallery — есть галереи, есть сама организация и фонды, например фонд Культурный транзит, — и даже есть факультет искусствоведения, где готовят профильных специалистов.

— Кажется, на фоне большого числа молодых художников, в последние годы в Екатеринбурге не появлялось тех, кто бы ярко прогремел на всю страну, например. Действительно это так или это ложное впечатление обывателя?

— В этом желании — получить «одобрение» со стороны на «высоком» уровне — проявляется наша москвацентричность и провинциальность: мы начинаем ценить художников, только когда их заметят где-то там, а сами себя не ценим. Поэтому мы и запустили программу «Местное время», чтобы показать, что есть авторы здесь и сейчас и то, что они создают, ценно. Было бы здорово, если бы мы отказались от идеи, что нас должны валидировать где-то на стороне.

Но в то же время отмечу, что наши художники становятся известными. Вот, например, в ноябре в одной из центральных галерей России — в галерее «Триумф» — открылась выставка художественного объединения «Гуй».

Кроме того, уже несколько лет гремит художник Красил Макар. Он со своей историей обрел и коммерческий успех — его работы продаются и выставляются в разных частных коллекциях.

«Молчат далеко не все». Большой разговор о современном искусстве и застарелой цензуре
Фото: Сергей Потеряев, The Vilage; Анна Коваленко, 66.RU

Батут-арт-объект, который Красил Макар создал для пятой Уральской индустриальной биеннале

А в 2021 году Анастасия Богомолова стала лауреатом престижнейшей премии Present Continuous.

Конечно, у всех этих авторов уже есть опыт и стаж. И естественно, что в условиях, когда растет конкуренция, становится тяжелее вырваться и прославиться. При этом в Екатеринбурге, как мне кажется, у нас нет жесткой соревновательности и борьбы — мы держимся друг за друга. Хотя люди за пределами нашего сообщества часто говорят, что мы тут все хмурые и токсичные.

Как мне кажется, ярких имен не появляется, потому что мы сейчас на новом витке, где предыдущее поколение идет дальше, а 20-летние только начинают создавать что-то новое, и нужно дать им время — скоро мы про них услышим.

«У многих будет соблазн уйти в безопасное искусство»

— Если снова возвращаться к цензуре и текущему контексту, не получится ли так, что современное искусство в России станет беззубым и скатится до состояния «бантики-цветочки»?

— Еще есть большой соблазн у художников уйти в беззубое, формальное, предметное искусство на фоне всей цензуры. В РФ такое движение ассоциируется с художественным агрегатором TZVETNIK — здесь собирается контент с выставок современного искусства, проходящих по всему миру, с акцентом именно на визуальную составляющую (а не на смысловую).

Сейчас у многих будет соблазн уйти в безопасное (и немного бессмысленное) искусство. Но даже если кто-то уйдет в это, то кто-то другой все равно продолжит работать в проблемном поле.

— Такая уверенность вызывает сомнения, потому что в прошлом году мы увидели несколько разных дел — и административных, и уголовных — в отношении художников. Например, участницу третьей и четвертой Уральской индустриальной биеннале, Триеннале российского современного искусства в музее «Гараж» и других проектов Алису Горшенину оштрафовали за «дискредитацию российской армии». Кажется, подобные кейсы отбивают всякое желание у любого здравомыслящего человека что-либо делать.

— Соглашусь. Мы понимаем, что часто в России правосудие действует по принципу показательных порок.

Тут есть два пути. Первый — активистский: когда люди работают в искусстве, но в то же время занимаются активизмом и берут на себя определенные риски.

А есть путь эзопова языка. Я ненавижу тезис о том, что цензура способствует развитию искусства — мол, творческим людям в таких условиях приходится искать новые способы и формы доносить свой посыл. Даже если это так, то это лукавый тезис. Цензура — это плохо в любом ее проявлении, и никакое развитие языка в искусстве не стоит тех жертв, которые страдают от цензуры.

Но в то же время эзопов язык — это прелесть искусства: оно не обязано быть «в лоб». Современное искусство считается интересным, когда оно многослойно и становится площадкой для коммуникации, а не для прокламации. Если автор хочет что-то донести и повлиять на этот мир, нужно постоянно стараться выйти на контакт с людьми за пределами его пузыря.

Думаю, что процесс того, как люди придумывают, как говорить о важных вещах сейчас, продолжается. Современное искусство, как ни крути, говорит о сегодняшнем дне.

— А в Уральском филиале ГМИИ Пушкина есть цензура?

— Было бы глупо отрицать проявления самоцензуры — я даже не знаю, что хуже. Но обычно это происходит на тонких вещах — подбор слов в текстах, фотографий и т. д.

Цензурируя себя или кого-то, не продаем ли мы душу дьяволу, думая, что делаем это на благо? Это хороший вопрос. Я думаю, его нужно себе постоянно задавать.

Но какого-то четкого свода и правил того, как мы работаем и существуем теперь, у нас нет. Это и плохо, и хорошо. Плохо потому, что нет четкого понимания, где все-таки проходит красная линия — границы приходится нащупывать самостоятельно.

Но я думаю, что в Екатеринбурге в целом проще, чем в Москве. Тут играют роль две вещи — удаленность от столицы и репутация города. С другой стороны, мы понимаем, что человек никогда не замечает постепенность. Когда начинается закат, мы не особо осознаем это движение — мы видим определенные фазы. А потом вдруг резко находишь себя в ситуации, когда солнце село и стало темно.

«Международное сотрудничество затруднено, но тем не менее идет»

— В текущих реалиях осложнилось взаимодействие российского арт-сообщества с международным. Например, в этом году по графику должна пройти седьмая Уральская индустриальная биеннале современного искусства. Но уже заканчивается март, а о ее судьбе ничего толком не известно. Реально ли вообще провести биеннале в том формате, в котором мы ее знали, в нынешних реалиях?

— С биеннале сложная ситуация. Алиса Прудникова пришла в ГЦСИ в 2005 году и вскоре запустила биеннале. Потом, в 2016 году, ГЦСИ перешел под Росизо, а в 2020 году нас передали в Пушкинский музей. Все это время биеннале и Алиса так же переходили вместе с ГЦСИ. Но в прошлом году Алиса Прудникова ушла из Пушкинского музея и стала программным директором в «ГЭС-2». Поэтому совместная судьба биеннале и Пушкинского музея, по сути, зависла.

Но, конечно, в воздухе витают опасения о судьбе международных проектов в России. Даже если удастся найти художников и кураторов, которые захотят работать в России сейчас, встанет вопрос, как им быть с настоящим контекстом — то есть можем ли мы в 2023–2024 году сделать выставку, на которой ничего не будет сказано о той ситуации, в которой мы находимся.

— Кстати, что касается российских художников — они вообще сейчас кому-то нужны за границей? Я говорю о тех, кто остается жить и работать в России, но также имеет амбиции на то, чтобы работать за рубежом.

— Международное сотрудничество затруднено, но тем не менее идет. И на индивидуальном уровне такие вещи сейчас проще реализовывать. То есть российским институциям сложно работать с зарубежными партнерами и художниками. Но для российских художников есть ряд программ за границей.

В этом направлении хорошо функционирует формат арт-резиденций. Например, Анастасия Богомолова своим примером ясно показывает, что работа в этом направлении продолжается.

В ближайшие три месяца Анастасия будет работать в Malt AIR в Эбельтофте (Дания), где она будет изучать инвазивные растения в национальном парке Молс-Бьерге.

Я также натыкался на открытое письмо, которое создали коллеги из Франции, оно озаглавлено «О радикальном гостеприимстве». В нем сказано о том, что нужно отделять художников и людей от политических событий. И речь идет не только о России — это всеобщее правило: конфликтов между государствами довольно много.

Мой совет художникам, кураторам и всем, кто будет подаваться на опен-колы, — внимательно читать правила всех конкурсов. Зачастую прямо в них указаны важные моменты (например, принимаются ли заявки от участников из России). Если же в правилах такого указания нет, то можно заранее уточнить у организаторов. Это поможет сэкономить и время, и силы.

Наука и искусство не могут здорово развиваться в закрытом от мира обществе. Поэтому меня очень радует, что в целом нас все-таки еще не со всех сторон исключили из этих процессов. Ну, и плюс внутри России по-прежнему стараются цепляться за гибридный режим: декларируется, что мы остаемся современными и что нам нужно современное искусство.

— Уральский филиал Пушкинского музея сейчас работает с зарубежными экспертами и авторами?

— Мы максимально готовы и хотим развивать такую работу. Заведующая Уральским филиалом ГМИИ им. А. С. Пушкина Кристина Горланова говорила о том, что хотела бы сделать хотя бы один такой международный проект. До февраля 2022 года у нас были британские резиденты в ЛМХ — мы сотрудничали с консульством Великобритании, и это было классно.

Тут больше стоят финансовые вопросы: с бюджетированием было сложно и до 2022 года. Ну и, кроме того, это сложно с бюрократической точки зрения: нужно придумывать, как провести такое мероприятие или программу и тут же не стать иноагентом.

«Многие в Екатеринбурге пока только плюются от современного искусства, но оно неизменно в повестке у людей»

— Если абстрагироваться от политического контекста, с современным искусством возникает другая проблема, а именно — до сих пор у многих само словосочетание «современное искусство» вызывает отторжение и непонимание. Как вы планируете работать со зрителями, чтобы это изменить?

— Это краеугольная проблема, которую пытались решить художники еще в СССР. Например, в 80-е андеграундные художники предлагали зрителям голосовать за свои работы и каждую неделю меняли выставку исходя из мнения зрителей. Или в нулевые, когда проходил фестиваль «Длинные истории», который намеренно вывел искусство на улицу, чтобы начать диалог с горожанами. А на рубеже нулевых—десятых современное искусство стало модным, и тогда же появилась Уральская индустриальная биеннале.

Александр Токарев — «Когда я вижу, как летит птица». 2003. Фестиваль «Длинные истории Екатеринбурга».

Мне кажется, что в головы екатеринбуржцев и уральцев уже заселили термин «современное искусство». То есть многие знают, что оно есть. Да, многие плюются от него сейчас, но по крайней мере это уже в их повестке.

На третьей Уральской биеннале в 2015 году появилась программа медиации — это принципиально важная инициатива, которая изменила отношение к экскурсиям, по крайней мере во всех институциях Екатеринбурга. Стало новым стандартом, что медиатор должен помочь зрителям (у которых совсем разный жизненный опыт, знания, возраст и т. д.) найти «ключики» к работе художника. Теперь сказать просто: «это работа Владимира Селезнева, любите ее» — недостаточно.
Музеи города по-разному работают на разную аудиторию. Например, Ельцин Центр впереди планеты всей по инклюзивной работе с аудиторией с различными ограничениями. У музея ИЗО прекрасная подростковая лаборатория. У нас есть клуб любителей современного искусства для старшего поколения (пенсионерки приходят на встречи с художниками и становятся сами художницами) и проводятся медиации.

Также мы в прошлом году во дворе проводили «Завтраки на траве» — тематические художественные пикники, где собравшиеся через еду могут ближе познакомиться с искусством. То есть мы находим разные способы, чтобы чаще говорить об искусстве и давать людям возможность погружаться в него.

— Какие планы на этот год у Уральского филиала? Чего точно можно ожидать?

— Планов очень много! Продолжают деятельность наши мастерские. А проект «Местное время» будет идти весь год, и мы надеемся провести его и в следующем году тоже. Мы планируем его усложнить и сделать не только для художников, но в целом для деятелей культуры разных направлений.

Следующей выставкой «Местного времени» будет проект Алены Гурьевой. Она будет про город и про его разную ткань. Она откроется в конце апреля.

Летом планируется большая работа с историей искусства в публичном пространстве Екатеринбурга и документальная выставка об этом. Мы возвращаемся к тому, чем ГЦСИ был изначально — а именно центром исследований и экспертности. Также продолжается взаимодействие с фестивалем «ЧО» — готовится районная школа паблик-арта.

Кроме того, у нас планируется большой проект к 300-летию Екатеринбурга — вместе с музеем ИЗО мы готовим выставки «Урал: раскрепощение искусства» и «Урал: раскрепощение искусством» — о том, как местные деятели познавали себя. Сейчас мы ищем финансовую поддержку для этого проекта.