Главный онколог области: «За границей без медосмотра на работу вас никто не возьмет»

Пациенты заполняют холл свердловского онкологического диспансера с самого утра. Долго здесь находиться тяжело из-за приглушенного света и специфического запаха вареной картошки и яблок, который тянется из столовой, смешиваясь с запахами бедности и болезни. Многие приехали из области, больше всего бабушек. Говорят, что впервые пошли в больницу, потому что появились боли. Там им сказали, что болезнь уже запущена, и дали направление в Екатеринбург. Самый распространенный диагноз среди тех, что называют, — рак молочной железы. «Теперь деваться некуда. Скорее всего, будут оперировать. Затем и приехали», — говорят пациентки.

В 2012 году в Екатеринбурге впервые было зарегистрировано 4 534 случая. В Свердловской области — 16 699. Ежегодный прирост заболеваемости составляет 1,5%. Мы встретились с директором онкодиспансера и спросили, почему болеть раком стали чаще, как обнаружить заболевание на ранней стадии и где его лучше лечить.

По статистике ВОЗ, ежегодно более 10 млн женщин заболевают раком молочной железы, а к 2020 году эта цифра увеличится до 15 млн.

— Количество запущенных пациентов по-прежнему высоко: в 2012 году в Екатеринбурге показатель выявляемости болезни в 4-й стадии составил 20% (в 2011 году — 19,3%) от числа впервые выявленных больных.
— Если человек ни разу не был в смотровом кабинете, отказывается от диспансеризации, ему не смогут диагностировать раннюю опухоль, которая выявляется только при углубленных медицинских осмотрах хирургом, неврологом, окулистом, дерматологом, онкологом. Только если он случайно у себя что-то найдет. Есть локализации видимые: кожа, молочная железа, лимфоузлы, щитовидная железа. Есть локализации, которые к видимым не относятся: почки, желудок, головной мозг. Чтобы выявить такой рак, нужны совершенно другие методы исследования. При этом больные вместо того чтобы пойти в больницу, доводят ситуацию до абсурда. К бабушкам идут, капусту прикладывают, мажут чем-то… И приходят иногда с такими вещами! Я это называю низкой санитарной культурой населения.

В России среди всех причин смертности женского населения рак груди занимает третье место после болезней системы кровообращения и несчастных случаев. В последнее время участились случаи рака кожи.

— Опишите своего типичного пациента. Про самолечение понятно, что еще?
— У нас мало кто о себе заботится. Вы ведь тоже полный стандарт обследований не пройдете. Допустим, у вас работодатель не обеспечивает медосмотр, даже если вы не хотите идти на диспансеризацию — пройдите обследование платно. Это вам на пользу будет. Но большая часть населения не пойдет никуда. Если говорить про область, то бабушки в больницу не очень любят ходить. Хотя сейчас областные больницы укомплектовали необходимым оборудованием. Были вложены огромные деньги из бюджета! Маммографов хватает на всех.

— Случай Жанны Фриске показал, что такое может случиться даже с человеком, который следит за своим здоровьем. К ее услугам были лучшие специалисты любых клиник, и не только российских.
— Если опухоль расположена в жизненно важных центрах, а не на периферии, ее технически убрать невозможно. Таких случаев немного, но они есть. Это все равно что убрать голову. Человек без головы-то жить не может. Взять, например, рак легкого. Если он периферический, на краю легкого — можно убрать его часть, половину легкого, можно все легкое убрать. Человек будет жить. В крайнем случае делают пересадку легкого. Где-то в мире несколько случаев было, делали такое. Но в целом-то не делается.

— Почему не смогли обнаружить на ранней стадии?
— Мозг обладает уникальными возможностями компенсировать наличие опухоли. То, что опухоль не позволила делать правой доле, взяла на себя левая. И она (Жанна Фриске, — прим. ред.), скорее всего, не чувствовала. С чего начинается опухоль? Побаливала голова. Она могла не обратить внимания. Дальше наступают неврологические нарушения. Расстраивается зрение, начинаются головокружения. Да, она инкурабельная. Наверное. Но по какой причине — никто ведь не знает. Или по причине расположения опухоли, или по причине большого объема — об этом никогда не говорили и не скажут. Известно только, что опухоль головного мозга.

В сутки в онкологическом диспансере проводят до 30 операций. Во всех операционных установлены камеры.

— Пациенты не спешат на обследование, но и обычные врачи в районных поликлиниках не всегда настроены на то, чтобы искать онкопатологию. К ним идут с другими проблемами. Конкретных жалоб, указывающих на опухоль, может и не быть. Можно ли говорить о низкой онконастороженности врачей?
— Есть вина и врачей, никто не отрицает. Мы не можем сделать всем, кто жалуется на головные боли, МРТ головного мозга. Это делается только при наличии показаний. Например, больной жалуется, что у него побаливает живот. Если сделать ФГС, возможно, и найдут рак 1–2 стадии, но ведь побаливает и при гастрите! Наша служба эндоскопии пока не настолько развита… Чтобы повышать степень квалификации врачей, мы проводим 6 семинаров в год. К тому же, по приказу Минздрава у нас вновь появились смотровые кабинеты, которые лет 15 назад позакрывали. Лишь бы люди шли! Вот женщина пришла к окулисту, в смотровом кабинете не была ни разу. Ей говорят: «Зайдите!». Она отказывается. На Западе человека, который не прошел медосмотр, не примут на работу, потому что там за своим здоровьем следят. За лечение придется платить, а у нас здравоохранение бесплатное.

Уровень заболеваемости детей (0–14 лет) по сравнению с предыдущим годом снизился на 27,9% (показатель 15,0), подростков (15–17 лет) — увеличился на 66,3% и составил 47,4 на 100 тысяч населения.

— Я говорила с женщиной, у которой был обнаружен рак. На заводе, где она работает, проходят осмотр каждый год, но очень формально. Ни у кого ничего не выявляют. Она рассказывала: «Сама я хожу к гинекологу регулярно. Я ей задала недавно вопрос: «А почему не смотрите? Я у вас была за три недели до того, как обнаружили». Она говорит: «А вы не жалуетесь. Если бы вы пожаловались, я бы вас отправила к маммологу».
— Такие случаи наверняка есть. Конечно, это неправильно. Для этого и существует смотровой кабинет. Людей просто заставляют проходить осмотр, на карточке отметку делают — пройдено или нет. Но и у врача есть стандарт, что он обязан посмотреть. Там смотрят кожу, лимфоузлы, щитовидку, молочную железу, цитология делается из шейки матки. И не надо здесь жаловаться — это в стандарт входит осмотра. Другое дело, что женщины с раком молочной железы сами нередко отказываются от операции. Особенно молодые. И вот мы начинаем выдумывать что-то, а потом рецидив… Хотя сразу если убрать молочную железу вместе с опухолью — результат будет лучше.

— Как Анджелина Джоли?
— У меня ощущение, что это реклама фирм, которые делают протезы. Ей же сразу спротезировали — и все! У ее мамы была опухоль, у бабушки… Может быть, и у нее была бы. Так надо было наблюдаться, делать маммографию, УЗИ и вовремя выявить, а не тогда, когда молочная железа к ребрам прирастает. Вот тогда тяжело лечить, затраты просто огромные.

— После самоубийства контр-адмирала Апанасенко, больного раком в последней стадии, встал вопрос об обеспечении обезболивающими препаратами. Апанасенко выстрелил себе в голову из наградного пистолета, потому что не мог видеть, как мучаются его родные, пытаясь получить показанный ему морфин. Чтобы добыть ампулы на 5 дней, нужно было много часов побегать по разным кабинетам.
— Я думаю, что в день во всем мире не один такой случай.

— Почему безнадежным онкобольным сложно получить показанное им обезболивающее?
— Они получают. Дело в том, что списание наркотических веществ происходит очень жестко. Врачи побаиваются проверяющих органов. Если что-то неправильно оформлено, это может быть квалифицировано как незаконный оборот наркотических средств. При этом никаких ограничений по количеству вещества нет. Врач может выписать столько, сколько посчитает нужным. Больной не должен мучиться от боли. Другое дело, что человек быстро становится наркоманом и со временем ему нужно все больше и больше. Он не сможет отказаться от наркотика, даже если боли прекратятся. Были ошибки, когда человеку без онкопатологии по ошибке назначали наркотик. Лечили потом, наркомана лечили… Я стараюсь сначала назначать больным обезболивающие, не содержащие наркотических веществ. Они мне потом спасибо говорят.

На лечении в онкодиспансере находятся 16,5 тысяч больных. За год на прием в поликлинику приходят 120 тысяч человек.

— Как сказать человеку правду — что он тяжело болен?
— Нужно определить, хочет ли больной знать правду. Один говорит: «Не хочу. Мне достаточно того, что лечение назначено, я в него верю». Только что приходил пациент с раком желудка. Он сказал, что хочет знать о своем случае все, потому что сам должен решать свои проблемы. Я ему рассказал как есть, так он до двери меня благодарил. Первый раз, говорит, все объяснили с тех пор, как он увидел диагноз. Я для чего рассказал-то? Он сомневался — сейчас ему или через месяц прийти на лечение... Есть больные, которые говорят: «Я хочу знать все, и я сам решу, соглашаться на лечение или нет». Всегда есть небольшой процент людей, которые полностью отказываются от лечения. Но если правильно объяснить — у меня не было такого, чтоб больной отказался. Сильно уговаривать тоже нельзя. Если ты его уговоришь, а он не хочет, плохо лечение почему-то идет. Нужно объяснить в доступной форме, чтобы пациент понял, что лечиться надо.