Обычный герой. Два бомжа и одна бабка: опыт помощи бездомному в Екатеринбурге

Мы идем по самому обычному двору в центре Екатеринбурга. Проходим вдоль корта, где вечерами дети играют в футбол, и упираемся в ряд гаражей. Между кортом и железной коробкой гаража стоит крепкий деревянный стул, напротив — большой серый камень, похожий на могильную плиту. На нем несколько растрепанных книг, некоторые даже с закладками. На кромке ограждения корта аккуратно разложены щетки, какие обычно используют для чистки одежды и обуви. Зеленые, коричневые, синие… На земле за камнем лежат квадратные листы желтого линолеума с загнутыми в трубочку углами. Такой до сих пор можно встретить в старых квартирах, где никогда не было ремонта. В целом это напоминает маленькую квартирку-каморку под открытым небом. Ее хозяин отсутствует.

По данным министерства социальной политики, в 2012 году в Свердловской области выявлено порядка 2 тысяч бездомных. Из них 116 человек получили направление в стационарные учреждения, 245 были определены в отделение временного пребывания, где можно находиться полгода.

Мы ждем. Мы — это я, специалист по социальной работе Леонид Иванович Машаров (по первому образованию он юрист) и фотограф Лена Елисеева.

— Представляете, человек был бездомным, а потом пришел и показывает, что у него дочка родилась. Это мало с чем можно сравнить. Такое чувство, наверное, бывает у врачей или учителей, — рассказывает Леонид Иванович, когда я спрашиваю, почему он не захотел работать юристом. — Есть люди, которые приходят, поработают две недели — и все. Говорят: «Кошмар, я не могу здесь работать». И уходят. Есть те, кто приходит попробовать и остается… Мне сегодня написали благодарность в журнале. За то, что я оказал помощь, вещи ему дали, продукты. И проконсультировал его сейчас. За прошлый месяц мне четыре клиента благодарность написали.

Леонид Иванович работает в Центре социального обслуживания населения два года. Сначала оказывал юридическую помощь бездомным и помогал с оформлением документов, потом решил заняться социальной работой. Теперь знает всех бездомных Ленинского района. Говорит, что «просто хотел работать с людьми».

Десять минут назад мы вышли из Центра социального обслуживания населения Ленинского района, где собралось много бездомных. Здесь их называют «клиентами». Большинство «клиентов» пришли, чтобы получить еду и одежду. Многие — не в первый раз. И никого не прогнали.

— Кажется, там кто-то спит, — говорит Леонид Иванович, показывая рукой на расщелину между гаражами. Мы дружно наклоняем головы, но ничего не видим, кроме кучи мусора. Решаем обойти гаражи с другой стороны, но добраться до угла не успеваем: навстречу, опираясь на костыль, идет невысокий мужчина лет сорока. Это и есть хозяин каморки. В социальной карточке Леонида Ивановича он записан как Валерий Анатольевич. Подпрыгивая на одной ноге, Валерий Анатольевич доходит до своего угла и садится на свой камень. Книги сдвигаются в сторону.

— Брюки у вас красиво отглажены, — замечает Валерий Анатольевич, глядя на специалиста. И это правда. У Леонида Ивановича вообще красивые брюки, серые, с искринкой.
— Спасибо за комплимент, — говорит специалист. — Мы с вами беседовали не так давно, что-то вы к нам не приходите. У вас все в порядке?
— Нога болит. После микроинсульта. В башке микроинсульт был, — объясняет бездомный, стуча пальцем по макушке. Мы подсчитываем, что на улице он живет восемь лет. В прошлом Валерий Анатольевич — машинист мостового башенного крана (эти слова он произносит торжественно, делая после каждого слова долгую паузу).

По статистике, 82% бездомных могут работать, то есть считаются трудоспособными. 18,5% — пенсионеры, 0,2% — несовершеннолетние, 7,5% — инвалиды. Больше всего среди бездомных мужчин (81%).

— Будет холодно, скоро осень. Где будете жить? — Леонид Иванович переходит к главному. С этого момента разговор расклеивается, а ответы бездомного становятся короче и резче.
— Это мои дела, — замечает Валерий Анатольевич и отворачивается.

— Ну и мои тоже, — возражает специалист.
— А ваши почему? — бездомный смотрит на нас затравленно. Он правда не верит, что его дела могут интересовать кого-то еще.
— Потому что я веду вас, — после небольшой паузы говорит Леонид Иванович. Глаза бездомного становятся уже, на нас он почти не смотрит. Взгляд направлен куда-то вниз, к ножкам стула, который стоит напротив.

— То есть вы за меня переживаете? — уточняет Валерий Анатольевич.
— Конечно, — соцработник пытается придать своему голосу уверенности, но бездомный все равно не верит. Тут ему в голову приходит идея. Он понимает, что из этой ситуации можно извлечь выгоду. В первую очередь вспоминает про штаны. Валерий Анатольевич поднимает глаза с ножек стула и смотрит на красивые брюки Леонида Ивановича.

— Кстати, можно к вам прийти? У вас есть какие-то вещи? А то штаны уже не очень, а постирать пока негде, — теперь бездомный снова вежлив.
— Конечно есть. Ну, так где вы будете жить, когда выпадет снег? — настаивает специалист.

— До снега еще далеко. Может быть, я умру уже, — эти слова бездомный произносит так тихо, что Леонид Иванович его несколько раз переспрашивает, а потом огорчается:
— Зачем вы так говорите?

— Так, сударыня, вы это в газету только не публикуйте, а то вся милиция будет здесь завтра, — бездомный наконец замечает Лену, которая снимает его мешковатые грязные штаны.
— Какие у вас отношения с полицией? — решаю уточнить я.
— У меня хорошие, — оживляется Валерий Анатольевич. — Я не баклан, ну то есть не ругаюсь, не хулиганю, не напиваюсь до дрожжевых соплей, как говорится. Местные жители иногда принесут покушать, вещи там…

В «Доме ночного пребывания» можно ночевать бесплатно месяц. Если кто-то задерживается дольше, то за место необходимо платить. Одна ночь здесь стоит 24 рубля. «Мест, где бездомные могли бы жить постоянно, нет. Государственная система не предполагает такого», — говорят в центре социальной защиты.

— Почему вы оказались на улице? — это главный вопрос, который я буду задавать всем бездомным, которых мы встретим.
— Я вообще-то ирбитский. У меня здесь была своя съемная квартира. Развелся с женой. Деньги пропил, которые были, — начинает рассказывать бездомный, пропуская самое главное. Леонид Иванович вовремя вспоминает, что у Валерия Анатольевича есть дочь.

— Дочке сколько лет? — мне кажется, что дочь, вернее, воспоминания о ней, это то, что все еще делает этого бездомного человеком.
— 21. Пятого августа исполнилось, — не задумываясь, отвечает Валерий Анатольевич. Пятого августа — то есть вчера. Я решаю выяснить, видится ли он с дочерью или правда не слышал ничего о ней с тех пор, как расстался с женой.

— Когда вы видели ее в последний раз?
— Мы развелись, когда дочке было четыре, — тихо говорит бездомный. Мне кажется, что встреча с дочерью, пусть даже чисто теоретическая, это то, что может помочь ему подняться. Соцработники говорят, что часто у бездомных нет мотивации, поэтому они живут на улице и не хотят возвращаться к той жизни, которую мы считаем нормальной. Встреча с родным человеком могла бы стать его целью. Возможно, он захочет принять помощь соцработника сейчас и когда-нибудь сможет уйти с улицы, чтобы приблизиться к ней.

— А у вас нет такой мечты… встретиться с дочкой?
— Нет! Ты что, родная, о…ела, что ли, чтобы она увидела меня таким… — Валерий Анатольевич не договаривает фразы. Внутри у него что-то обрывается. Сначала он пугается моих слов и отшатывается в сторону, а потом вдруг начинает плакать. Я вижу, как по его щекам катятся слезы. Одна из них застывает на кончике носа, дрожит и падает на желтый квадрат линолеума. Бездомный отворачивается и кладет голову на руки. Теперь он плачет почти беззвучно. Никто из нас его не утешает. Мы просто стоим, смотрим на него сверху вниз и ждем.

Каким, он не хочет, чтобы дочь его увидела? Жалким, грязным, больным, опустившимся алкоголиком, живущим между гаражами? Понятно, что дочь и, возможно, воспоминания о себе прежнем — это его больное место, но не цель.

— Но ведь у вас есть будущее, и не обязательно оно здесь, — я решаю нарушить молчание и зачем-то пытаюсь его обнадежить. Сейчас мне его жаль.
— Она даже если мимо пройдет, меня не заметит. И я ее тоже. Мне не надо никакого будущего, у меня один день, и все. А на завтра на…ть, — заявляет Валерий Анатольевич, и жалость тут же пропадает.

В Екатеринбурге только один «Дом ночного пребывания». Он находится на Машинной, 9а. Такое учреждение в городе одно, поэтому, как правило, переполнено (оно рассчитано на 54 места). Здесь бездомному могут сделать временную регистрацию.

— Вы любите себя? — я все же решаю найти то, что может стать целью для этого человека.
— Я люблю себя. Но у меня здоровье подорвано, я не могу нигде работать, — говорит бездомный. — Я ходил в больницу, меня послали куда подальше. У меня полиса медицинского нет. Все было, но пропало.

— Перед вами стоит тот, кто может сделать вам полис. А вы не хотите принимать его помощь, — теперь обижаюсь я.
— Почему не хочу? Я просто не верю никому, — говорит Валерий Анатольевич, снова отворачиваясь от нас.

— Вы думаете, я шутить буду с вами? Давайте, я жду вас завтра, — голос Леонида Ивановича звучит решительно.
— Во сколько? — уточняет бездомный. Неужели у него есть часы? Леонид Иванович называет график работы.
— В девять я приду. Я рано просыпаюсь, — Валерий Анатольевич говорит так, что становится ясно: он все еще не верит. Он думает, что, когда он придет, двери центра будут закрыты, а мы просто пытаемся его провести. Поэтому я решаю уточнить:

— Вы точно придете?
— Мужик сказал — мужик сделает, — победно улыбается Валерий Анатольевич.

— Хорошо. Я потом позвоню в центр и узнаю, пришли вы или нет, сделали вам полис или не сделали, — я знаю, что спившимся людям верить нельзя, а Валерий Анатольевич производит впечатление именно такого. Но тот надрыв, свидетелями которого мы стали, дает надежду, что у него еще есть чувство человеческого достоинства, а значит, есть шанс, что он сдержит слово («Мужик сказал — мужик сделает»).

Мы оставляем Валерия Анатольевича с его недоверием и книгами и идем на улицу Вайнера. Здесь, в переходах, всегда можно встретить много бездомных, собирающих милостыню. Сразу видим аккуратную бабушку — божий одуванчик с иконой в руках. Она сидит в пролете подземного перехода, поджав под себя ноги. Мы смотрим на нее сверху, ноги кажутся неестественно маленькими, но какие-либо явные признаки болезни со стороны заметить сложно.

В переходе на Вайнера встречаем бабушку с иконой. Она собирает милостыню каждый день. Говорит, что у нее больные ноги, но за медицинской помощью обращаться не собирается.

— Вам, наверное, денег не хватает на проживание? — начинает Леонид Иванович.
— Да нет, хватает, — кажется, бабушка специально говорит тихо, чтобы мы побыстрее ушли, устав напрягать слух. Сейчас она пытается оценить ситуацию и понять, чем ей грозит этот разговор. Она не так проста, как кажется.

— Вы понимаете, что нельзя заниматься попрошайничеством? — начинает объяснять Леонид Иванович. Бабушка кивает головой, мол, понимаю, а потом разводит руками. — Мы с вами разговаривали? Разговаривали. Приходите на Вайнера, 13. Это напротив Пенсионного фонда. Там меня сразу найдете.

Отвечая на вопрос, как она оказалась в этом переходе, бабушка говорит, что у нее «плохо с ногами».

Всего в области существует 30 отделений временного пребывания, где можно находиться до шести месяцев. Туда может обратиться не только бездомный, но и человек, который попал в трудную жизненную ситуацию.

— Я лежала в больнице. Мне сказали: «Идите на пенсию». А я не хочу на пенсию. Так веселее. Я не выгляжу как бабушка старая, — бабушка не всегда говорит связно. Отвечая на вопрос, она старается отделаться общими фразами. Явно хитрит и не договаривает. Выяснить, где она живет, нам так и не удается. Адрес она не называет, делая вид, что не помнит названия улицы («Ну, там поезда еще ходят»). Правда, удается выяснить, что живет она «у хороших людей», которые ее «не обижают».

— Родственники есть? — строго интересуется Леонид Иванович.
— Они в Нефтеюганске. Здесь у меня муж умер. На машине разбился. Все в дребезги… В нефтегазовом управлении работал. Я тогда была кондитером. Уже сколько прошло… Я уже после этого ни с кем и не сходилась, — внезапно разоткровенничалась бабушка.

— Все, давайте, в последний раз этим занимаемся, — говорит на прощание специалист.
— Хорошо-хорошо, — соглашается бабушка.

Мы уходим. Леонид Иванович не сомневается, что уже завтра встретит ее на прежнем месте, с той же иконкой в руках. Скорее всего, пожертвования она кому-то отдает. За это «хорошие люди» ее «не обижают» и дают ей крышу над головой.

Артем живет на улице два года. Говорит, что домой его не пускает сестра, из-за того что когда-то он украл у нее телефон. В переходе на Вайнера у него самая креативная табличка: «Помогите на бухло».

Артему 26 лет. Он тоже бездомный, который работает в переходе на Вайнера. Сидит с табличкой «Помогите на бухло». Говорит, что в день, работая с 11 утра до 12 ночи, может собрать пожертвований на 2 тысячи. Леонид Иванович ему не верит. На вопрос, куда идут эти деньги, Артем отвечает, что «угощает друзей». Обедает он обычно в столовой для малоимущих от Ново-Тихвинского монастыря. Там бесплатно.

Артем часто ходит в Центр социальной помощи, чтобы взять еду и одежду. О себе говорит так: «Я в принципе-то не бездомный, у меня квартира есть двухкомнатная. Поселок Горноуральский. Это под Нижним Тагилом, в 20 км».

— Что тебе мешает жить там? — Артем просит, чтобы я обращалась к нему на ты.
— Сестра, — говорит Артем.

— Она тебя выгнала?
— Нет. Я сам виноват, что я оказался тут. Я у нее телефон своровал. Очень дорогой. Я не могу приехать, потому что ее муж меня убьет, — рассказывает Артем. Я не верю, что сестра может выгнать родного брата из дома из-за телефона, а потом еще несколько лет его «ненавидеть». Поэтому я спрашиваю, сколько стоил тот телефон. Наверное, не больше трех тысяч. Оказывается, восемь. Но это все равно не меняет дело.

— Это не так уж и много. Ты так сильно боишься ее мужа? — мне кажется, что Артем что-то не договаривает и хитрит, как та бабка с иконой.
— Да. Шадрина я очень боюсь, — признается Артем.

— Ты думаешь, что они тебя еще не простили? — инцидент, о котором мы говорим, произошел два года назад. Тогда же Артем оказался в Екатеринбурге и стал жить на улице.
— Нет. Не забыли, — уверенно отвечает бездомный. — Я матери каждый день звоню. А вы лазать умеете? Чтобы посмотреть, где мое жилище.

В Свердловской области есть несколько центров социальной адаптации. Один из них находится в Среднеуральске. Недавно открылся новый центр в Каменском районе.

Артем показывает на высокий забор на улице Вайнера, который он преодолевает с легкостью. Мы решаем остаться снаружи, потому что за ним начинается свалка («Мы туда не полезем, мне еще работать сегодня», — говорит Леонид Иванович, и я вспоминаю про его красивые брюки). То есть «дом» Артема — это буквально большая куча мусора. Месяц назад здесь убили бездомную женщину. Ее звали Лида. Артем говорит, что другая бездомная очень завидовала ее красоте, а Лида была «о-о-очень красивая». Ее изнасиловали, а потом отрезали голову. Тех, кто это сделал, уже нашли. Они тоже были бездомными. Сейчас они в тюрьме.

— А зачем вы украли этот телефон? — я думаю, что сестра не хочет больше видеть Артема не потому, что он украл у нее телефон, а потому что он пьет.
— Пьяный был.

— Ты пил до того, как приехал в Екатеринбург?
— Нет, не пил, я работал. У меня профессия — кочегар-машинист третьего разряда, — довольно говорит бездомный. Но отчего-то кажется, что по своей работе сейчас он не сильно скучает.

— Что ты спрашиваешь у мамы, когда звонишь ей? — я пытаюсь нащупать то, что может стать целью в жизни для этого человека. Но почти сразу понимаю, что это не мать.
— Обычно интересуюсь ее здоровьем, — как-то слишком весело начинает Артем, меняя интонацию на ту, с которой, по его мнению, должен говорить прилежный мальчик. — У нее же три инсульта было за семь лет. Мне жалко ее. Деньги ей высылаю. Через «Вестерн юнион». На телефон кладу.

Сейчас телефона у Артема нет. Говорит, что его украли в столовой. То есть кто-то из своих же.

Пожилые люди могут рассчитывать на то, чтобы попасть в дом-интернат, но, как правило, до преклонного возраста на улице мало кто доживает.

— Мама спрашивает, как у тебя дела? Что ты ей отвечаешь? — я уже знаю ответ на этот вопрос, но все равно хочу, чтобы Артем это проговорил сам.
— Я говорю, что я работаю на стройке. Я обманываю ее. Иногда приходится, — извиняющимся тоном сообщает Артем.

— Сестра спрашивает, как у тебя дела?
— Она мне вообще не звонила ни разу.

— А ты ей звонил?
— Да. Она только мой голос слышит — бросает. Я и Шадрину звоню, ее мужу. Он мне говорит: «Убью, не появляйся».

Артем говорит, что очень хочет вернуться домой. Для этого ему нужно накопить восемь тысяч, их нужно вернуть сестре. Как он это сделает, пока, кажется, и сам не знает. Отвечает, как Валерий Анатольевич, кратко: «Это уже моя проблема».

— Это будет законно или незаконно? — решаю уточнить я.
— А это без разницы, — беззаботно отвечает Артем, но после небольшой паузы добавляет: — Я никогда не ворую.

Артем просит нас подождать его минут десять. Его проглатывает мусорная куча за забором на Вайнера. Мы стоим и ждем, пока он переоденется в вещи из центра. Я спрашиваю у Леонида Ивановича, что будет дальше с Артемом и какая судьба у таких, как он.

В области существуют дома-интернаты двух типов: обыкновенные и психоневрологические. Есть еще специнтернат в поселке Алтынай. Это учреждение закрытого типа. По собственной воле тут никто не оказывается. В специнтернат попадают бездомные, которых признали опасными для общества. Как правило, это люди с судимостью.

— Я думаю, что, когда будет холодно, он запросит направление в ДНП («Дом ночного пребывания», — прим. 66.ru) на проживание, — говорит специалист, который уже проходил все это не по разу. — Или в реабилитационный центр в Среднеуральск. Там есть возможность подзаработать. Там даже семьи создаются, в этом центре.

— Вы думаете, он накопит восемь тысяч, как говорит, и вернется домой? — я спрашиваю, потому что сама в это не верю, но мне хочется, чтобы так оно и было. В истории с Артемом это тоже нельзя назвать целью. У него ее нет. Это значит, что он вряд ли сможет уйти с улицы совсем, как и Валерий Анатольевич. У него тоже нет цели.
— Не вернется… На улице он лет пять еще, я думаю, проживет.

— А что потом?
— Потом у него не хватит здоровья продолжать жить.

В Центре социального обслуживания населения Ленинского района (Вайнера, 13) постоянно ведется сбор вещей для бездомных. В первую очередь требуются мужские брюки и обувь. Принимается и другая одежда (рубашки, весенние и зимние куртки, шапки), средства гигиены, одноразовая посуда. «Если бы люди, разбирая свои шкафы, вспоминали, что есть те, кому это очень нужно, и приносили — это было бы здорово», — говорят в центре.

«Мне уже хочется помыться», — замечает фотограф Лена. Мы фактически стоим на куче мусора. В общем, мы решаем уйти, так и не дождавшись, когда Артем переоденется в чистую одежду. Теперь мне кажется, что, когда он вынырнет на поверхность, то решит, что мы его обманули, и разочаруется в людях, как Валериий Анатольевич. И виноваты в этом будем мы.

На следующий день я звоню в центр, чтобы узнать, сдержал ли свое обещание Валерий Анатольевич. Мне говорят, что он не пришел. Меня это огорчает, но не удивляет. Значит, у этой истории не будет хеппи-энда, вот и все.

Вечером приходит письмо из соцзащиты: в нем сказано, что Валерий Анатольевич все же пришел. Если это правда, то наш маленький социальный эксперимент удался. Соцработник смог убедить бездомного в том, что тот ему нужен. Мне хочется в это верить. Во всяком случае сейчас у Валерия Анатольевича хотя бы есть новые штаны. Пусть и не такие красивые, как у Леонида Ивановича, без проглаженных стрелок и искринки. Специалист по социальной работе восстанавливает его украденный паспорт. Медицинский полис будет готов уже через пару дней. В конце недели я опять позвоню в центр, чтобы узнать, не возникло ли проблем с документами и смог ли бездомный получить свой полис. Если да, это будет означать, что система соцзащиты работает и бездомный может получить реальную помощь.

Здесь можно было бы поставить точку, тогда получится хеппи-энд. То есть у Валерия Анатольевича появился шанс обрести свое место. Но ведь на самом деле это не так. Но это его жизнь, и здесь пока ставить точку рано.