Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

Обычный герой: лошади идут на мясо, а государство требует еще больше денег

30 января 2013, 14:50
Обычный герой: лошади идут на мясо, а государство требует еще больше денег
Фото: Ирина Баженова для 66.ru
Пока все обсуждают провал российских конников на Олимпиаде в Лондоне, в Екатеринбурге куют спортсменов для большого спорта. Хозяйка «Вольного ветра» Людмила рассказала, как ей удалось сделать элитный конный спорт доступным для среднего класса и не прогореть.

— Если меня не будет, то все здесь развалится, — это говорит Людмила, хозяйка конно-спортивного клуба «Вольный ветер» на Карьерной в Екатеринбурге. Рядом две разрумянившиеся после тренировки девочки стягивают сапоги и стряхивают снег. Под обогревателем, лениво щурясь, пристроилась кошечка черепахового окраса. Справа, закутавшись в конную попону, сидит инструктор. Он только что пришел с манежа, где простоял практически без движения целый час, время от времени отдавая команды наездникам. «Вольт, 10 метров!», «Диагональ на прибавленной рыси!», «Заходим на палочки! Не обходим, а заходим!». На улице -18, хотя обещали, что будет теплее.

Количество лошадей постоянно увеличивается. В клубе недавно появилась вторая конюшня и диковинка, до сих пор невиданная уральцами: уэльские пони — спортивные лошади для занятий верховой ездой и конкуром для маленьких наездников (рост лошадок не превышает 130 см). В конюшне напротив — сразу несколько пони евро-класса ростом до 150 см. Управлять клубом все труднее, тем более что большой прибыли дело не приносит.

«Вольный ветер» — клуб в черте города, где созданы все условия для детского спорта. Занимаются здесь не дети чиновников, а мальчики и девочки из обычных семей со средним достатком. Это принципиальная позиция хозяйки КСК. Людмила Минеева рассказала, как ей удалось сделать элитный по определению спорт доступным даже для детей из детских домов и не погрязнуть в кредитах.

История Людмилы напоминает сказку Шарля Перро. Из буфетчицы в провинциальной столовой она превратилась в дипломированного психолога и сделала свой конный клуб с нуля.

Конный клуб из бэушных шпал и без денег — это возможно

— У меня было хозяйство в деревне: лошадка, корова. Все как полагается. Муж — лучший шофер совхоза. Ему даже грамоты давали. Мне как будущему специалисту выделили жилье, пусть и неблагоустроенное. Тогда я училась в сельско-хозяйственном институте, хотела переводиться на заочное, но не успела. Начались 90-е годы, и все рухнуло. У меня появилась дочь.

Наступили тяжелые времена. Работы никакой. Муж, как это полагается в деревне, не выдержал и спился. В те годы многие спивались. Женщины еще как-то справлялись, потому что у них выбора не было. Надо семью кормить, растить ребенка. Мужики, поняв, что не могут прокормить семью, выбирали путь наименьшего сопротивления. Перестроиться удавалось не всем. Мы развелись. Через несколько лет я узнала, что умер он не своей смертью. Под поезд пьяный попал.

В город я уехала одна, без мужа. Когда я с ним расходилась, мне вся его родня говорила: «Ты ж без него не проживешь, в городе тебе делать нечего». Тут еще отец продал покосы. То есть прокормить корову и лошадь уже не получится. Покупать сено нереально. Так он и лошадь продал. Тогда мне совсем плохо стало. Была одна отдушина — лошадка любимая, и той больше нет. Как я ревела! Я тогда поставила пластинку Розенбаума, про жеребенка, и слушала.

В клубе проводят экскурсии для детских домов. Здесь занимаются дети из Уктусского пансионата для инвалидов. «Трогательно видеть, когда ребенок занимает денник и говорит: «Это мой»! И начищает его, потому что это для его лошадки. И никого не пускает. Так видно, что ему не хватает своего пространства. Он готов денник лошадиный захватить хотя бы на час — «Это мой денник, моей лошадки!». На фото: спортивный верховой пони Вега.

Это была моя первая лошадь, рабочая. Она нас кормила, мы на ней сено возили. Воровали в совхозе, как полагается, силос. Тогда все таскали. Хозяйство было так налажено. Все знали, сколько нужно выделять на воровство. Нам даже в институте говорили: одной корове столько не съесть, но на нее все равно выделяют кормовые единицы, потому что знают, что у тех, кто за ней будет ухаживать — у скотника, у доярки, — свои коровы. И их тоже надо кормить. Поэтому излишек разбрасывается на их коров. Все всё знали. Главное было не попадаться.

Из деревни в город я приехала с двумя записями в трудовой книжке: «доярка» и «буфетчица в столовой». С таким багажом решила поступать в университет на факультет психологии. Когда я пришла в УрГППУ, мне очень вежливо сказали: «Девушке из провинции очень трудно поступить на наш факультет, тем более на очную форму, тем более на бесплатное». Меня это так задело, что я взяла и поступила. На очное, на бесплатное. И на этот раз закончила нормально, несмотря на то, что у меня было дополнение в виде маленького ребенка.

Четыре дня в неделю я училась, три — работала на рынке. В те годы многие чем-нибудь торговали. Я торговала посудой на Вайнера. Это было престижнее, чем торговать одеждой. У меня было ощущение, что мы создаем людям праздник. Хрусталь, стекло — это обычно подарки, и это приятно. Следующие два года выходных у меня не было совсем. Нам приходилось снимать квартиру, потому что кроме ребенка у меня была душевнобольная мама.

Так я закончила институт. Устроилась менеджером по продажам, потому что мне нужны были деньги как можно быстрее. Почти два года отработала — тоже на посуде, но на этот раз в офисе. Вдруг я поняла, что скоро стану такой же, как мама… Утром встаешь — темно. Приходишь в офис и становишься приложением к компьютеру или к телефону. Приходишь домой — опять темно. Света белого не видишь. На ребенка сил нет, в выходные лежишь пластом, и все. Я поняла, что еще через несколько лет такой жизни со мной будет что-то не то. Работа в офисе не для меня, хотя я могла находить контакт с людьми и все получалось. У меня были хорошие продажи.

Шетлендские пони довольно упрямы, поэтому для самых маленьких в клуб привезли уэльских пони. Те, кто постарше, пересаживаются на пони евро-класса. Их рост не превышает 150 см. На фото: шетлендский пони Лунтик, его рост — меньше метра.

Я стала задавать себе вопросы. Есть такая специальная техника. Лежишь и представляешь то, что тебе хочется. У меня получилось так: деревенский дом, две лошади. И все, больше ничего. Но лошадей же надо кормить. И тут сообразила, что есть конные прогулки. Стала эти вопросы изучать. Нашла, кто и где этим занимается. Интернета тогда не было, поэтому больше спрашивала. Наивная. Будто кто-то скажет, какой доход прокат приносит. Тогда я дождалась отпуска и сделала следующий решительный шаг: устроилась на работу в «Темную лошадку». Это был новый клуб, хороший в то время.

В «Темной лошадке» я проработала до конца отпуска — две недели. Была инструктором по верховой езде. До этого я десять лет только бумажки перекладывала — сначала в институте, потом на работе. Было тяжело. Там ведь нужно ведра таскать, чтобы поить лошадей, чистить их. Руки-ноги просто отнимались в конце дня. Через две недели я вернулась на работу в офис, несколько дней там посидела, пытаясь выполнять свои обязанности, и поняла: да бог с ним, что все болит, что тяжело, но зато это была жизнь. Там сосны, солнце, птицы поют, кузнечики, кони. Настоящее все такое.

Я поняла, что надо уходить. Сначала меня не отпускали: там я зарабатывала аж целых 12–14 тысяч, а в «Темной лошадке» было 4 тысячи. Все думали: ребенок, больная мать, надо платить за жилье. Но я все равно ушла.

В мае 2005 года сняла деревенский дом в черте города. Он был в ужасном состоянии. В нем жили гастарбайтеры, были выбиты окна, проводка висела на честном слове. Пол я не могла отодрать даже жесткой щеткой — такое наслоение грязи. Мы его в несколько приемов отдирали, окрашивали. Окна я оттирала две недели. Я больше никогда в жизни не буду оттирать окна от краски!

Первую конюшню мне построили конюхи из «Темной лошадки». Строили в свободное от работы время. Мой брат и подруга поддержали меня морально и деньгами, потому что денег у меня не было совсем. Только идея. Откуда я деньги возьму, если у меня зарплата 4 тысячи и мамина пенсия.

Купили самое дешевое, из чего можно было построить конюшню, — бэушные шпалы. Доски на пол и крышу докупили уже потом. Чтобы шпалы сильно не пахли, их тщательно побелили. Получилось все так беленько, более-менее красиво. До зимы на крышу денег не нашли, поэтому ее засыпало снегом. В такую конюшню и пришлось завозить первых лошадей. Одна лошадка у меня уже была. Я ее купила летом в нашей деревне. Хотя сейчас понимаю, что было незачем, потому что нужны были рабочие лошади, а ей было всего 2 годика. Зовут ее Лада, стоит до сих пор, стерва та еще. Потом ко мне поставили своих лошадей знакомые, на постой. Эти лошади и работали в клубе, с них все началось.

«Конкур не может быть не травматичным. Если родитель боится за ребенка — лучше потратить лишние шесть тысяч — каску купить, жилетку ему, но быть готовым. Потому что бывает, ребенок даже не упал, а просто из седла вылез неаккуратно — и плюхнулся. Даже на коньки детей ведут — знают, что он там брякнется. Мы же не на подушках ездим». На фото спортивные верховые пони: справа Уникум (вороной, рост 145 см) и Баярд — слева (чубарый, рост 135 см).

Уэльские пони — это не наши лошади. У них характер нереальный

В феврале 2006 года мы провели свой первый прокат. До сих пор помню: 5 февраля, суббота. Тогда я первую денежку получила. А к весне стало понятно, что нам места не хватает. Как только снег оттаял, мы сделали крышу и поставили еще два денника. На этот раз из досок, зимой утеплили. Тогда у нас было уже шесть лошадок. Так и пошло. Каждый год пришлось добавлять денники.

На день рождения подружка подарила моей дочери музыку ветра, там было 12 лошадок. Пожелала, чтобы у нас столько же было настоящих. Я еще посмеялась: у нас же нет места в конюшне, да и 12 лошадей — это много! Но через 2 года после этого подарка у нас было уже 12 лошадей. Я даже в мистику стала верить.

Хозяйка, у которой мы снимали дом и землю, разрешила построить нам еще одну конюшню, а потом взяла — и все продала. Теперь мы платили аренду новому хозяину. Он понял, что здесь, в общем, бизнес, и зарядил немалую плату. Для нашего клуба по тем ценам, по которым мы работали, это было нереально. 20 тысяч платить! Это все, что мы зарабатывали. Но как-то работали потихоньку.

В августе провели первые соревнования. Зачем мы это сделали — сейчас до сих пор не понимаю. Тогда наш уровень был вообще никакой. Но мы эти соревнования даже выиграли. Участвовали мы и «Мустанг», соседний клуб. После соревнований мы практически каждые 3–4 месяца что-нибудь проводили. Это помогло нам стать такими, какие мы сейчас есть. Поскольку судьи со стороны — они тоже что-то подсказывают.

В 2010 году хозяин этой земли продал ее нам. Я об этом даже не мечтала. 20 тысяч получать просто так — почему бы и нет? Но тут наступил кризис, и ему срочно понадобились деньги (он тоже занимался каким-то бизнесом). Мы выкупили нашу часть дома. Участок земли у него оформлен не был, поэтому сумму он запросил небольшую.

Уэльские пони — это идеальные спортивные лошади для занятий верховой ездой и конкуром, только маленькие. До сих пор ни один уральский клуб не решался купить их.

Выкупить землю и дом мне помог мой муж, тогда еще — будущий. Мне бы кредит не дали, а Валерий работал в «Сбербанке» на достаточно высокой должности. В клуб он ходил, чтобы заниматься. Даже в соревнованиях участвовал. Как-то мы привезли молодую лошадку Арабеску, ей было 3 года, и он влюбился в нее с первого взгляда. Ездил только на ней. Через полгода попросил о выкупе. Выкупил Арабеску, а через пару месяцев сделал предложение мне. Свадьба была летом, потому что мы выкупали дом. Бросили все силы на то, чтобы взять кредиты. Валера продолжал работать в банке, потому что все его зарплата уходила на выплаты. Потом ушел из банка.

Весной, как только мы выкупили дом, начали строить красивую конюшню. На этот раз нормальную, брусовую. Я не знаю, откуда брались деньги. Мы строили ее частями. Строители говорили, что нужно купить, и уезжали. Мы каким-то образом набирали денег, они приезжали, строили следующую часть, и так далее.

Тогда мы перестали быть просто клубом любителей лошадей. К нам стали относиться гораздо серьезнее. Уровень соревнований вырос. Первое, что мы сделали, — нашли лесничих в лесопарке. Сказали: «Ребята, дайте там местечко, мы готовы платить за него». Мы сами все колья вбивали, все отстроили. Я до сих пор не понимаю, почему остальные клубы, которые находятся в городе, не пытаются ничего себе выгородить, а занимаются на полянках в лесу. Это по меньшей мере небезопасно.

Следующий этап — сделали хороший грунт на манеже. Раньше это делали только те клубы, у которых было хорошее финансирование, владельцы которых имели дополнительный бизнес. Когда мы отсыпали песочком манеж, результаты тренировок сразу изменились. Одно дело — когда лошадь по земле прыгает, выбивает себе суставы, другое дело — когда мягкий песочек. Такой грунт позволил работать и в дождливые дни, потому что сквозь песок вода уходит, грязь не стоит. Люди потянулись.

Пауле четыре года (темно-серая) и она готовится принести потомство, так что скоро на Урале появится еще несколько уникальных уэльских пони.

Мы стали постоянно проводить соревнования для самых маленьких по манежной езде. В них участвовали наездники от 5–6 лет до 14–16. Для разных возрастных категорий делали разные схемы: попроще, посложнее. Теперь это уже стало традицией. Поэтому появилась идея сделать пони-клуб.

Но на тех лошадях, которых называют пони, вести занятия невозможно. Они упрямы, не дружественны по отношению к детям. Сложение у них такое, что ребенку неудобно управлять ими. У них мелкая, тряская рысь. Эти пони всю жизнь выживали в отсутствии людей, и им люди теперь не нужны. Пока взрослый стоит около них, пони слушаются. Как только садится ребенок и отъезжает от взрослого — пони делает все что хочет.

Я решила, что у нас будут лошадки пони-класса. Это лошади ростом до 150 см (спортивные пони — по официальной классификации). У нас такие лошадки есть, они хорошо выезжены. В это время в Москве как раз начался бум пони-спорта, его стали развивать.

У меня были денники, были лошадки, и были знакомые, у которых тоже были такие лошади, но не было полноценного клуба. Ирина Бакина поставила к нам в конюшню своих лошадок пони-класса, и мы открыли первый пони-клуб.

Сначала взрослые удивлялись, спрашивали: «Где тут у вас пони?». Приходилось объяснять, что это другой уровень, уровень евроспорта, евролошадки. Это Вега, Ночка, Уникум. Но, конечно, хотелось еще чего-то более мелкого. Детишек 5–7 лет на них не посадишь. Все равно крупноваты.

В этом году мы привезли уэльских пони. Это идеальная спортивная лошадь для ребенка. Ее рост 120–130 см. Больше 200 лет у них шла селекция на добронравность к детям. У них нет ничего от пони — ни повышенной лохматости, ни коротких ножек, ни семенящей походки. Они обожают детей, думают за них. Могут поймать ребенка в падении, подставив спинку. У них нет никаких защитных реакций — пнуть, лягнуть, куснуть…
На второй день как мы их привезли, они уже начали голову класть на плечо, что-то на ушко шептать. Такие доверчивые, на ручки идут, как кошки. У них какой-то характер нереальный. Это не наши лошади — сразу видно. Я раньше не видела таких линий, таких движений.

Это первые на Урале уэльские пони. Сейчас у нас две лошадки, Паула и Одуванчик, и один пони уехал в «Покровский». Я думаю, что мы с ними договоримся и будем этих лошадок разводить. Через какое-то время можно будет купить их и здесь.

Одуванчику всего год, он похож на олененка Бэмби из диснеевского мультфильма.

Когда говорят, что лошадей заставляют прыгать — это не так

Нужно обладать огромным терпением, чтобы воспитать из лошади хорошего спортсмена. Для спорта очень важно не задевать индивидуальность лошади. Когда она не забита, то может предлагать интересные варианты. Сама разберется, все просчитает, где-то сократит, так что даже удивишься. Особенно в выездке это очень ценно.

Обычно воспитание лошади начинается с работы с земли. Я помню, как к нам парень деревенский приехал покататься. Первое, что спросил: «А что, у вас одни девчонки работают?». Я говорю: «Да». — «А кто у вас коней объезжает?» — «Так девчонки». — «А как, их же бить надо?». Я говорю: «Зачем их бить?». Он не был жестоким, он просто был искренним в своем непонимании. Считал, что, пока не изобьешь лошадей, они ничего не поймут. Тогда я стала объяснять, как это делается. Все должно быть медленно, постепенно. Сначала с лошадью ходишь, повод в руках, остановочки учишь, повороты. Самое интересное, что лошади гораздо охотнее работают с тобой с земли, потому что они понимают, что это диалог. Они что-то предлагают — лидер что-то отвечает. Это партнерство.

С лошадьми интересно работать, потому что по своему характеру они достаточно робкие животные. В новое место они сами не пойдут, хотя им очень любопытно. А с человеком можно. Он же первый идет, он спасет, если что. За его спиной можно спрятаться. Когда говорят, что лошадей заставляют прыгать — это не так. Большие препятствия лошадь прыгать не заставишь.

Кони очень радуются, когда преодолевают свои страхи и прыгают через препятствие. Они тоже боятся. У нас есть лошадки-трусы — они такие по жизни. Например, Север, Грация. Их уже не исправить. Зато они так радуются, когда у них все-таки хватает смелости взять препятствие. Они трясут башкой, это значит: «Получилось, получилось!».

Одни лошади прыгают охотно, другие упираются и топчутся на месте. Принуждать к участию в соревнованиях для профессионалов их долго не будут. При отсутствии прогресса всадник просто вернет лошадь владельцу, потому что не каждая лошадь может стать чемпионом. На фото: владимирский тяжеловоз Волга, рост 167 см.

В конном спорте остаются двое спортсменов из ста

С детьми работать сложнее. Лошадь, в отличие от детей, прямолинейна. У ребенка должно быть желание, и это желание инструктор не должен убить. Должны сойтись детские способности и трудолюбие. Половина работы происходит около лошади — ты ее чистишь, драишь, гуляешь с ней, и только 45 минут ты в седле. Многие детки не выдерживают, потому что им же хочется кататься, а не работать.

Придут 100 человек, из них примерно 10 могут быть способными. Из этих способных к окончанию школы останется 1–2, которые будут выступать. Остальные, даже любя лошадей, по разным причинам уйдут. Не хватит денег или вдруг им покажется, что у них не очень быстро карьера идет в спорте, или просто появятся другие интересы. Растет же человек.

Ребенок должен одно и то же действие повторить много-много раз, пока не добьется результата. Целеустремленность должна быть. Ну не получается — ты еще раз и еще раз требуешь от лошади. Надо добиваться, добиваться. Иногда это просто борьба характеров — лошади и ребенка. Потом эта закалка в жизни помогает.

Одна женщина рассказала, как начальник на нее накричал. Она говорит: «Я представила, что я стою перед конем, и я его не пускаю. Вот просто это движение тела — вперед корпус — и он замолчал». Лошадь вообще реагирует на движения тела. Можно движением тела заставить ее пойти, подвинуться. С лошадью нужно уметь договариваться, уметь доверять. Где-то нужно потребовать, а где-то уступить. Все это происходит мгновенно. Это очень важно в жизни. Надо уметь держать такое тонкое равновесие.

«У нас занимается девочка, которая просто не может не бояться. Она занималась в другом клубе и там упала, но травмы у нее не было. Сейчас, когда приходит время сесть в седло, мы делаем это полчаса. Она ногу заносит — и убирает. Главное не спешить — не на Олимпиаду же завтра. Ходим, пока ей самой уже скучно не станет, пока она не захочет вперед двигаться». На фото: Лада (каряя, 156 см). Беспородная. Хорошая лошадь для проверки стойкости характера всадника.

Я люблю детей, которые приходят из танцев, из каких-то боевых спортивных секций. Они дисциплинированы, у них работает координация, они умеют слушать. Я против того, чтобы устраивать семейные походы. Печально, когда приводят брата с сестрой: хочется одному, а второй отбывает наказание. Девочки обычно хотят заниматься, а мальчикам — параллельно, но их приводят вместе. И отхватывают тут все по полной… Мама стоит и смотрит, и надо какое-то движение изображать (хотя он мне по секрету уже говорил, что не хочет заниматься). И ты, как аниматор, перед ним: давай маме покажем, что мы вроде работали, деньги же заплачены. А девчонка — нормально: пашет и пашет, глазки горят.

Если ребенок хочет стать профессиональным спортсменом и связать с этим свою жизнь, то надо ехать в Москву. Обычно после школы или вуза уезжают в качестве готовых спортсменов или играющих тренеров. Нужно быть готовым к тому, что никакой стипендии, поддержки не будет. Обычно это происходит так: утром работаешь со своими лошадьми — вечером тренируешь клиентов, чтобы зарабатывать на жизнь своим лошадям и себе.

Разорился конезавод — лошади идут на мясо

После последней Олимпиады в Лондоне спортсмены-конники будут ездить на олимпийские игры исключительно за свой счет. Олимпийский комитет отказался финансировать спортивный туризм, потому что в очередной раз российские спортсмены оказались на последних местах. А как мы будем занимать места, если ничего не развито, тренерского состава нет. Нашим всадникам проще за границу уехать — там и тренеры, и лошади. Вот они и едут. Кто хочет, тот добивается.

На Олимпиадах спортсмены предпочитают работать с перспективными лошадьми. Как правило, немецкими. Почему так? В 2010 году все заводы в России стали частными. Государство больше их не финансирует. А кто может финансировать? Как правило, это бизнесмены. Им хочется, чтобы были лошадки, но они не знают, каким образом это делается. А это огромный труд. Селекционная нить должна тянуться на протяжении нескольких столетий, как на Западе. А у нас то революция, то война, то еще что-нибудь — и она обрывается. Все породы снесло гражданской войной. Только восстанавливать начали — пришла Великая отечественная. Наших коней табунами немцы угоняли к себе, давали им другие имена. До сих пор многие лошади с неподтвержденным происхождением участвуют в соревнованиях. Это наши лошади.

Конные заводы после разорения часто скидывают лошадей по мясной цене.

Сейчас с лошадьми работают в основном любители. Они пытаются поднимать конные заводы. Тут же целая цепочка, как на Западе: появляются жеребята, потом их должен кто-то выкупить, на тренинге подращивают, тренируют и продают спортсменам. У нас спортсмен 6-месячного жеребенка покупать не будет. Ему нужна 3–4-летняя лошадь, а заводу держать 3–4 года коня невыгодно. Чем его кормить? Поэтому заводы сбрасывают лошадок по бросовым ценам, а если конезавод разорился, то лошади идут на мясо.

Конный бизнес — для энтузиастов

Конный спорт постепенно набирает у нас популярность. Об этом говорит рост конных клубов. В Москве их очень много. У нас тоже появляются, но мешает государство большими налогами. Любой конный клуб — это не бизнес как таковой. Он не приносит денег. Хорошо, если через 10–15 лет себя оправдает. Например, «Белая лошадь» — это не конный клуб. Это развлекательный гостиничный комплекс. Они получают дополнительную прибыль от непрофильных услуг — туристических, отдых, гостиничный бизнес. Лошадки — это такая фишка, на которую все накручено. Я не говорю, что это плохо. Это способ выжить, это действительно лучший, красивый клуб. Там хорошо содержат лошадей. Хотя бы один такой в области должен быть обязательно, но массовый спорт и массовые выступления спортсменов «Белая лошадь» не сможет обеспечить.

Клуб должен быть близко от города, чтобы можно было 3–4 раза в неделю там заниматься. И, конечно, должна быть доступная цена. Бесплатным конный спорт вообще быть не может. Содержать лошадь очень дорого. Это один из самых дорогих видов спорта всегда был и будет. Но его можно сделать доступным, даже с минимальной поддержкой. Да даже если бы государство просто не мешало. Это помогло бы выжить клубам, которые занимаются с детьми. Сейчас их немного.

«Если ты хочешь получать результаты, если хочешь, чтобы лошадь занимала призовые места, то ты должен обеспечить ей достойное содержание, достойный грунт на манеже, кормежку, витамины, ветеринарное обслуживание. Все это дорого».

Конный бизнес — это бизнес энтузиастов. И «Белая лошадь» строилась с энтузиазмом. У Путилина это была игрушечка, он над ней трясся. Сейчас это реальный бизнес-проект. У клуба появился новый владелец. Он там не появляется, деньги надо — он дает. Его уже лошади как таковые особо не интересуют. Это Путилин лично встречал клиентов. Незнакомые люди приезжают — он к ним выходит, чай-кофе предлагает, разговоры ведет. Где ты там сейчас увидишь владельца? Если только губернатор приедет.

«Белая лошадь» обеспечивает достойный уровень на соревнованиях. Туда не стыдно приехать, приятно посмотреть. Ты знаешь, на что ориентироваться, и другие клубы смотрят, как должно быть. Стремиться к этому просто необходимо.

Хорошую лошадь легко загубить ради прибыли

Людям, которые занимаются частным прокатом около цирка, зоопарка или где-то еще, на нас, на владельцев клубов, смотреть смешно. Машинки, на которых они ездят, несравнимы с нашими. И уровень денежной прибыли тоже несравним. Только это делается за счет лошадиного здоровья. Есть, конечно, хозяева, которые стараются что-то делать. Но таких мало. Да и зачем им это? Они годами держат лошадей в сарайках продуваемых, зачем что-то делать? Зачем вкладывать в лишнюю доску, забить лишнюю щель, чтобы не было сквозняка, когда лошадь деньги и так притащит? Ну, эта лошадь помрет — можно же другую взять. Болеет — продал, перепродал. Взял ту, которая к этому привыкла. Может быть, и переживет. Я не могу сказать, что они все плохие. Многие просто не понимают, что они делают, совершенно искренне.

«В прошлом году к нам пришли несколько девочек, которые могли просто испортиться на улице. Мне кажется, что в этом плане мы им очень помогли. У них сейчас совсем другое мировоззрение, другие цели. Родители говорят нам спасибо за то, что мы поменяли в детях отношение к жизни». На фото: Неаполь, арабский чистокровный, 1,5 года.

Многие приходят к нам на занятия и говорят: «Мы первый раз у цирка покатались». Если бы этот прокат делал все по-человечески, относился бы к коням нормально — пожалуйста. В Европе ездят на колясках, на кабриолетах, все путем. Им уступают движение. Все лошадки чистенькие, ухоженные. У них есть время на обед, есть ветеринарные свидетельства. Видно, что они подкованы аккуратненько. Это нормальная работа. В России работой прокат почему-то не считается, нет даже трудовых книжек.

У нас так исторически сложилось, что конный спорт никогда не будет сверхпопулярен. Это элитный спорт, к нему всегда будет такое отношение. Надо успокоиться и к этому так и относиться. Это спорт среднего класса и людей с хорошим достатком. Многие из тех, кто начинал заниматься в школе верховой езды в 90-е годы, теперь выросли и строят свои клубы. Дальше так и будет. Я другого пути не вижу. Это длинный путь. Со временем эти клубы сформируют потребность в хорошей спортивной лошади, и это даст возможность нашим заводам эту лошадь выращивать.