— Первый вопрос я задам про Уралмаш. Ты знаешь что-нибудь об этом районе? Изучал его для проекта?
— Когда готовился к «Стенограффии», попросил организаторов прислать материал по району и по Площади первой пятилетки, чтобы знать, как они связаны с промышленностью города и архитектурными объектами. Узнал, что здесь есть Белая башня, и очень хочу ее посмотреть, потому что на фотографиях она выглядит шикарно.
Первое, что для меня важно в этом месте — на Уралмаше сосредоточено много студентов за счет вузов, где обучают творческим профессиям. Для меня большая ответственность, что люди будут видеть мою работу, будут знать о ней, и мне необходимо их вдохновить. Второе — здесь все по визуальной части очень вяжется с искусством русского авангарда 20 века, и мне нужно было это как-то правильно переосмыслить, чтобы форма, содержание, смыслы — все объединилось в работе.
— Слышал ли ты об ОПС Уралмаш, известной с 90-х годов, и связываешь ли это как-то с местом, выбранном для проекта?
— Я в курсе этой темы, у меня много коллег из Екатеринбурга, и один из них здесь, на Уралмаше, учился. Он немного рассказывал про район, но на меня это никак не повлияло в творческой части. Я смотрю в первую очередь за историческим бэкграундом не в контексте короткого промежутка времени, а в контексте условных ста лет. И в этом плане то, что происходило здесь в 90-е — для меня как пыль истории, которая быстро смывается новыми смыслами.
И для меня важно, чтобы это место знали не по преступной группировке, а по тому, что здесь реализовали арт-проект, что здесь живут и учатся творческие ребята.
— Ты на «Стенограффии» второй раз, можешь сравнить тот фестиваль 2013-го и нынешний? Что изменилось? Как ты сам изменился за эти шесть лет?
— Помню, что на прошлую «Стенограффию» я приехал на поезде — 23 часа в плацкарте с соседями, бутербродами, маленькими детьми, которые выстроились ко мне в очередь, чтобы я написал слово «New York» красивой готикой, потому что они впервые видели, как рисует художник.
 Фото: Григорий Постников, 66.RU |
|---|
Первый фестиваль был для меня романтизированным, я видел, как рисовали такие старшие дяди, известные международные художники. Параллельно мы смотрели город, гуляли, пили, изучали, как живет Екатеринбург, с такого легкого взгляда. И то же самое было в работе: у меня было искреннее желание сделать паттерны букв, скрыть этим прошлый слой, показать, что город может жить в другом ключе.
Наверное, за прошедшие шесть лет я сам стал мудрее, опытнее. Для меня важно увидеть, что проект, который я сделал раньше, остался в городе и практически не тронут вандалами и временем и он популярен. Мне это приятно, потому что это показывает, что художник, даже не имея какого-то большого важного опыта, может оставить свой след.
— Я слышала, что работу в арке у «Салюта» ты не смог сделать полностью, как задумал, из-за проблем с согласованием, это так?
— Я хотел расписывать всю арку, но оказалась, что одна ее половина принадлежит городу, а вторая — частным владельцам. И именно со вторыми согласовать работу не удалось.
— В этом году «Стенограффия» подняла вопрос про легальность/нелегальность стрит-арта, он буквально стал ключевым для всего фестиваля. Что ты сам думаешь по этому поводу?
— Мне кажется, что все диалоги про легальность/нелегальность происходят тогда, когда мы перешагиваем ступень того, что когда-то не могли делать вообще. Сейчас мы получили столько ресурсов и такой объем возможностей, поддержку аудитории, что начинаем так капризно друг друга критиковать за то, что кто-то это сделал в одной системе ценностей, а кто-то — в другой.
Я вообще отношусь к творчеству несколько иначе: я считаю, когда человек что-то создает своими руками, и создает круто и качественно, работает со средой и людьми — это самое важное. Каждый выбирает свой путь: кому-то важно донести смысл путем максимально простой визуализации — и тогда он выбирает условно нелегальной способ. А есть художники, которые имеют большой опыт и работают в сложной технике. Как тот, кто должен потратить на свою работу 40 часов, может сделать это нелегально? Это невозможно.
Мы начинаем говорить о том, что легальный арт — это не стрит-арт, а паблик-арт или искусство уличной волны. Мы придумываем новые названия, чтобы различать смыслы — здесь только вопрос терминологии. Я в это не ввязываюсь. На мой взгляд, любой конфликт часто уводит диалог из конструктивной плоскости в деструктивную, и это плохо.
— Редакция 66.RU провела не так давно два эксперимента. Сначала мы пытались разместить легально на билбордах два слова «Оскорбление власти», но ни одно рекламное агентство на это не согласилось. Потом мы «похоронили свободу», вместе с художником Ромой Ink нелегально создав надгробия для свободы слова, свободы вероисповедания и свободы собраний — и все они были закрашены. И получается, чтобы создать что-то критическое и резонансное, все равно нужно уходить в нелегальность. Но неужели стрит-арт уже не об этом?
— Само понятие искусства — оно нейтральное относительно того, что мы делаем; категории появляются уже внутри. Мы можем обсуждать искусство возрождения, модерна, постмодерна — и это будут абсолютно разные вещи. И когда мы начинаем уходить в подробности, мы узнаем, что разный контекст имеет разные пути реализации.
Если говорить о каких-то политических высказываниях, конечно, это проще сделать нелегально, потому что ты всю ответственность берешь на себя, и высказываясь в городской среде, формируешь из этого новое поле для дискуссии, информационный повод. И зная эти инструменты, ты получаешь определенный результат, правильно?
Тут важно, что мы живем в эпоху пост-правды, и если в городе появилось высказывание, то сам факт высказывания гораздо важнее, чем продолжительность его жизни. В таком случае стрит-арт, который живет 10 минут, привлекает больше внимания, чем тот, что живет три года. Потому что сам факт, что арт-объект уничтожили, дает ему вес — значит, кто-то этого боится. И это прекрасно, потому что это лучше, чем если бы работа осталась никем не замеченной.
Художники, которые делают такие вещи, знают, что так набирают большую аудиторию, и индекс цитируемости их работ выше, чем декоративных, нейтральных и некритических. Каждый должен понять это и работать в той плоскости, которая ему близка.
— Что должно произойти в России или мире, чтобы ты сделал подобное высказывание?
— Я стараюсь разделять личное мнение и действие, которое я могу сделать, будучи публичным художником. И это связано не с тем, что я чего-то боюсь, а с тем, что я выбрал для себя экспертную плоскость, в которой я действительно разбираюсь.
И если говорить о политике или социальных темах, это всегда манипуляция с одной или другой стороны, потому что полностью правду иногда невозможно узнать. В зависимости от источника, его направленности и тематики, от инсайтов, мы получаем какую-то специфическую картину, которую надо сопоставить с другими источниками, найти правильный вывод, чтобы свое мнение сформулировать и не копировать чужое, а потом транслировать. И это довольно опасная дорога.
 Фото: Григорий Постников, 66.RU |
|---|
Мне комфортней высказываться на тему культуры, будущего, связи новых медиа и искусства, потому что этим я живу и знаю, что могу видеть вещи, которые произойдут чуть позже, которые сейчас актуальны. В этом я могу раскрыться. И чтобы произошла какая-то перемена, наверное, я должен сам себя перерасти.
— Сейчас в России происходит много событий, которые вызывают большой общественный резонанс: например, дело журналиста Ивана Голунова или калининградского врача Элины Сушкевич. И именно резонанс в этих делах — буквально единственный шанс на справедливость. В такие дела ты тоже стараешься не вмешиваться и не выражаешь гражданскую позицию?
— Смотри, у меня есть инстаграм, у которого довольно большая аудитория — 389 тыс. подписчиков; и я понимаю, что он, по сути, уже является большим медиа, у которого аудитория связана с искусством. И, конечно, когда происходило дело Голунова, я выкладывал у себя информацию об этом, потому что это была такая большая солидарность людей из медиа-среды: с журналистом жестко обошлись, и мы все с этим были несогласны.
Но. Делать на эту тему работы, я считаю, для меня не совсем корректно. Когда ты высказываешься на социальную или политическую тему, ты собираешь вокруг себя аудиторию, которая именно на эту тему постоянно дискутирует. Я не хочу, чтобы люди обсуждали смысл какой-то актуальной повестки, ставя это в приоритет эстетической или другой части самой работы, которую я создаю. Я не хочу сводить все в ссоры и поиски правды через искусство. Через свои возможности, как медийного человека, я могу этим пользоваться, и иногда я что-то поддерживаю, если я сам с этим согласен и вижу, что иного варианта нет. Но если касается искусства — я абсолютно аполитичен и асоциален.
— Учитывая то, что у тебя есть своя большая аудитория, и молодежь может воспринимать тебя как пример для подражания, а за рубежом ты — едва ли не главный представитель современного русского искусства, чувствуешь ли ты ответственность за все, что делаешь и создаешь?
— Ответственность есть. И если я могу принести пользу, то я лучше посоветую какую-нибудь лекцию о развитии русского искусства, о том, что происходит в современной среде, о том, что сам знаю и в чем разбираюсь. И за эту информацию люди потом говорят мне спасибо. Но я не буду рассказывать то, что можно прочитать на «СМИ», я не собираюсь их копировать и к профессиональной журналистике себя не отношу.
Одна из самых известных лекций Покраса Лампаса об искусстве и дизайне. Осторожно: ненормативная лексика.
Да, можно сказать, что люди из других стран смотрят через меня на Россию, и для меня очень важно показать, что в нашей стране есть искусство, а не только какие-то политические или социальные проблемы. Понимаете, я этим живу, у меня нет такого, что я пытаюсь этим кому-то понравиться. Если бы я реально не любил то, что я делаю, и не жил этими смыслами, поисками и прочим, возможно, нашел бы для себя какую-то другую увлеченность, и так же о ней бы рассказывал. Я настолько погружен в себя и свой мир, что мне комфортней делиться этим и формировать свою аудиторию.
— Какую книгу ты бы посоветовал прочитать?
— Пусть будут две книги. Любой сборник манифестов Казимира Малевича — их много, первый и главный — это «Черный квадрат». А также книгу, оппозиционную всем идеям искусства, но актуальную сейчас: «Американские боги» Нила Геймана. В ней очень интересно рассказана битва богов, которые существуют, пока в них верят люди.
— Ты сам все работы сопровождаешь манифестами, в том числе и ту, что создаешь на Площади первой пятилетки. Расскажи о нем.
— Я много цитирую представителей русского авангарда 20 века и смотрю, как они взаимодействовали не только с визуальной частью, но и с концептуальной; с точки зрения философии, с точки зрения того, как они общались с аудиторией, реализовывали манифесты, меняли восприятие форм — это мне все близко.
На Уралмаше я пишу фрагмент манифеста Малевича. У меня довольно широкий размер штриха, я не могу написать весь текст. Поначалу я выбрал самый главный смысл и уместил предложение «Я развязал узлы мудрости и освободил сознание краски», после чего я высчитал общее число символов, которые сюда уместились, общую площадь работы, и добрал остаток по манифесту, который вписался без ошибок и максимально правильно в эту плоскость.
 Фото: Григорий Постников, 66.RU |
|---|
| Полный фрагмент манифеста (цитата из книги «От кубизма и футуризма к супрематизму» Казимира Малевича) звучит так: «Я говорю всем: бросьте любовь, бросьте эстетизм, бросьте чемоданы мудрости, ибо в новой культуре ваша мудрость смешна и ничтожна. Я развязал узлы мудрости и освободил сознание краски. Снимайте же скорее с себя огрубевшую кожу столетий, чтобы вам легче было догнать нас. Я преодолел невозможное и пропасти сделал своим дыханием. Вы в сетях горизонта, как рыбы! Мы, супрематисты, — бросаем вам дорогу. Спешите! — Ибо завтра не узнаете нас». |
Надо помнить, что Малевича нельзя читать буквально. Когда мы смотрим любую цитату, надо понимать, что она написана в контексте. И контекст Малевича был связан с тем, что люди перешагивали эру модернизма, и никто не знал, что произойдет; футуристы хотели сломать все прошлое и построить новое будущее. Поэтому у него всегда категоричные слова: «бросьте эстетизм», «выйдите из омута дряни академического искусства», «я обрел себя в нуле форм». И для меня это поток энергии и мыслей, который можно правильно переосмыслить. Поэтому для площади я взял максимально спокойную часть, которая очень правильно раскроется через саму форму.
— Какова общая площадь работы?
— 6 600 «квадратов», но это не самая большая работа, которую мне доводилось делать, я вообще люблю большие масштабы. Самой крупной работой была «РЖД Арена» в Москве: мы только роспись делали месяц и еще полгода до этого готовились. И то, как мы здесь, на «Стенограффии», быстро организовались и быстро все создаем, для меня — некий рекорд.
— Как давно тебя пригласили? Сколько дали времени на подготовку?
— Мы начали обсуждать еще в апреле, что я приеду, и довольно много вариантов рассматривали, где и что делать: были варианты и по площадям, и по фасадам, и по восстановлению арки. Это был долгий диалог и, наверное, только в последние дней 10 мы бросили все силы на эту историю, потому что как только согласовали эскиз, начали просчитывать все сроки и прочее. А у меня довольно жестокий тайминг, и месяц расписан.
— Три дня фестиваля — это мало?
— Честно, мало. Но мне всегда мало: чем больше у меня времени, тем больше я возьму на себя работы. Просто здесь я могу что-то делегировать и ускориться.
 Фото: Григорий Постников, 66.RU |
|---|
— Какие ближайшее планы? Судя по инстаграму, пробуешь новые стили и техники?
— У меня было много экспериментов последние полгода, потому что вместо того, чтобы ездить на какие-то проекты, я практически все время работал в мастерской. За счет этого темп созданиях новых работ увеличился, и я стал экспериментировать с тем, что еще не делал раньше. У меня были какие-то старые эскизы, техники каллиграфии, которые я знал, видения по композиции, по цвету, по краскам, которые я буду использовать, и сейчас я начал все это реализовывать и делиться в инстаграме.
Вообще, сейчас мы готовимся к моей большой выставке в Москве, которая пройдет в течение всего августа. Потом, скорее всего, поеду расписывать мурал (огромное изображение, нанесенное на стену здания или сооружения, — прим.ред.) в Нижний Новгород, что-то распишу в Санкт-Петербурге. Все остальное время — это разные съемки и работа с холстами в мастерской, которые нужно закончить.
