Первая часть рассказа звучит в основном от лица Оксаны и Сергея — их дочери Соне (все имена героев изменены) едва исполнилось пять, когда в их жизни и в жизни сотен других людей случились трагические события. Во второй части солирует Соня: она первая узнала, что началась «спецоперация» — увидела взрывы из окна девятиэтажки. За 35 лет до этого ее родители с крыши другой девятиэтажки смотрели на горящий атомный реактор.
«Из развалин шел легкий дымок. Как потухший костер»
Оксана и Сергей познакомились в Каховке. Оба были энергетиками и поехали туда, где строилась атомная электростанция, — в Припять. Устроились электромонтерами в местный ЖЭК.
— АЭС была в двух километрах от дома, когда были заявки на ремонтные работы, мы шли туда пешком через лес, — рассказывает Оксана.
Апрель 1986 года выдался ясный и теплый. В ночь с пятницы на субботу 26-го числа Оксана проснулась от грохота. В Припяти были богатые на грибы и ягоды леса — летом делали много заготовок. Женщина решила, что у одной из банок сорвало крышку. Услышав другой такой же звук, удивилась, что крышку сорвало сразу у двух, но спокойно заснула.
Утром Сережа собрался ехать на дачу к маме друга. Доехал на велосипеде до края города, а у выезда стояли военные и милиция — никого не выпускали. Хотел их объехать через лес, но те побежали за ним, сказали: «Ты, парень, так не шути, а то велосипед заберем».
По городу ездили машины, поливали асфальт и тротуары. Милиционеры ходили в респираторах. Был теплый выходной день, на улицах было много свадеб, женщины катили коляски, по тротуарам бегали дети. О том, что случилось, Сережа узнал от родственника.
— По дороге обратно я встретил кума Игоря, — вспоминает Сергей, — он работал на строительстве пятого и шестого энергоблока, в момент взрыва был метрах в пятистах от реактора. Игорь мне все рассказал. Их вагончик-раздевалка был под четвертым блоком, позже мы узнаем, что дедушка, который его охранял, умер.
Сергей примчался домой, бросил велосипед в подъезде. Разделся, сложил вещи в таз, сам пошел в ванну. Наказал Оксане сшить детям толстые марлевые повязки — она сначала не верила, что произошел взрыв. Соседка, врач-онколог, объяснила, что нужно быстро пропылесосить и сделать влажную уборку.
— Стояла такая жара, батареи жарили вовсю, — рассказывает Сергей. — Я залез на чердак, перекрыл вентили. С крыши девятиэтажки все видно как на ладони. Из развалин реактора шел легкий дымок. Это было похоже на потухший костер.
Прибежали волонтеры из городской администрации, стали разносить по квартирам йодные таблетки. Оксане отсыпали горстку и попросили разнести по всему этажу.
— А я смотрю на эту горсточку, — рассказывает она, — их так мало, я говорю: «А детям?», мне отвечают: «А детям в понедельник в садике дадут». Я посидела, подумала: дадут — не дадут, уж лучше я дам. И когда стучала в квартиры, разносила эти таблетки, говорила, что произошла авария, а соседи на меня смотрели, крутили пальцем у виска и закрывали дверь. Никто не верил и не понимал масштабы бедствия.
Вечером Сергей и Оксана снова полезли смотреть на реактор. От него исходило алое свечение, в разные стороны летели искры, как от бенгальских огней.
— Пришла ночь, — рассказывает Оксана. — По телевизору показывали «Собаку Баскервилей», а мы сидим и не знаем, что делать. Неизвестность пугала. У нас двое детей — Соне не было пяти, Илье — семь лет. Непонятно было, как это на них скажется.
На следующий день полетели вертолеты с мешками песка. А еще через день жителям объявили, что их эвакуируют в лес, нужно взять с собой теплые вещи, документы и еду.
— Помню, — в разговор включается Соня, — на меня надели пальто, гамаши, сапоги, шапку. Еще повязка на лице. А у меня очки, они запотевают. Жарко — жуть. А другие дети — в летних платьицах. Молодежь — с гитарами. В лес же собирались, на шашлыки.
Больше в свои дома они не вернулись.
«Ты свою дозу уже получил. Уезжай»
 Фото: Анна Коваленко, 66.RU |
|---|
Семья собрала чемодан вещей — один на четверых. Возле подъезда уже стояла милиция, люди составляли списки жителей каждого дома. Пока ждали, у чемодана отскочила защелка, и он раскрылся. Нескольких секунд на отравленном воздухе хватило: позже удалось достать прибор для измерения радиации — стрелка зашкаливала. Пришлось чемодан изрубить топором.
— Сережа рубит, а я сижу под вишней и плачу: вещи новые, там и мои платья, и его рубашки, и детские вещи! Плачешь и рубишь, чтобы только кто-нибудь не подобрал эти вещи и не надел на себя, — вспоминает Оксана.
Их вывезли в поселок за 40 километров от Припяти. Местные уже были предупреждены и стояли на обочине, каждый — напротив своего двора, встречали автобусы и принимали семьи.
Работы больше не было, семья решила ехать в Киев, а оттуда — в Каховку, к родителям.
Перед тем как они выехали, медсестра дозиметром измеряла им и всем припятским одежду, а после говорила: «Приедешь — переоденься». Многим было не во что переодеться.
— А сколько народу! Весь Киев рванул на вокзал! Паника. Люди из столицы хотели уехать. А мы бегаем по вокзалу и нигде встать невозможно. В окошко кассы протянули прописку, сказали, что из Припяти, купили билеты, — вспоминает Оксана.
Вскоре все члены семьи почувствовали себя плохо: кружилась голова, шла кровь из носа, слабость, у детей — рвота. Местные врачи ничем не могли помочь и были в растерянности — никто из них прежде не сталкивался с последствиями радиации.
В мае Оксана устроилась нянечкой в садик, дети попали в больницу, а Сергею вскоре пришел вызов на вахту — ликвидировать последствия чернобыльской катастрофы. Спустя месяц прямо во время работы ему стало плохо: заболело сердце. Врач сказала: «Ты свою дозу уже получил. Уезжай».
В Припяти у Оксаны жила сестра Настя и пожилая мама (Настю позже тоже забрали на ликвидацию, спустя несколько лет она умерла от онкологического заболевания). У их мамы, по словам Оксаны, был «железный характер революционерки». Она сказала Оксане, что останется с Настей и с ней же эвакуируется. Насте сказала: «Оксана просила идти к ним». А сама взяла ключи и ушла в соседний подъезд.
Сестер с семьями отвезли из Припяти в разные села, и обе думали, что мама в безопасности. Только в Каховке поняли, что она всех обманула.
— У соседки напротив дома нашей бабушки перед катастрофой внучка уехала на защиту диплома, остались трое детей и муж, — вспоминает Оксана. — Соседка зарубила кабана, привезла кормить семью, набила полный холодильник мяса. Тут — такая беда. Все уехали, а она осталась сторожить своего кабана. В городе первым делом убрали газ — выкуривали людей, которые пытались остаться. А у нашей бабушки была электрическая плитка, она варила себе гречку. Смотрела в окошко, видела, что по улицам ездили БТР, видела, как отстреливали собак и кошек. Но бабушка прошла войну, бэтээрами ее не напугаешь. Вдруг к ней скребется в дверь соседка: «У тебя что-то покушать есть? У меня — кабан. Я уже целую неделю мучаюсь животом: есть нечего, сало ем из морозилки». Бабушка ее вылечила. И стали они жить вместе.
Тут воду перекрыли. Бабушка взяла ведерко и пошла искать, где можно набрать воду. Есть же река Припять! Неподалеку были очистные сооружения, там стояла дежурная, бабушка подходит: «Можно воды набрать?» Та на нее смотрела квадратными глазами. Узнала, где бабушка живет, и пришла к ней с милицией. Их увезли в Полесское, где был эвакуационный центр. Таких бабушек и дедушек вылавливала милиция и свозили туда. Все они были в панике и истерике. Бабушка наша слегла.
Сережа до сих пор иногда смотрит на свою квартиру в Припяти: кто-то сфотографировал их дом и выложил в интернет. Дверь открыта, видно кухню и комнату, перевернутую кроватку. Вещей нет. Когда случилась Чернобыльская катастрофа, вещи выбрасывали из окон, солдаты поднимали их, загружали в КАМАЗы и отвозили на могильники.
— Он залезет [в интернет], сидит и смотрит, — говорит Оксана, — а я прошу: «Не надо, хватит мне душу рвать, не хочу этого видеть». Долго у нас кипело в душе. Такой был хороший город, дома красивые, ни один не повторялся. Райский уголок. Мы долго плакали, когда вспоминали Припять.
«На улице — дождь и ветер, крик и шум»
 Фото: Анна Коваленко, 66.RU |
|---|
В августе семья переехала в Кишинев — там ликвидаторам и их родным должны были выдать квартиры. Сергей из инженеров стал землекопом второго разряда, помогал строить дом для вынужденных переселенцев. Пока дом был не достроен, заведующая общежитием выделила в качестве комнаты свой кабинет.
31 августа стояла жара, окно на ночь оставили открытым. Оксана проснулась от странного гула. На улице шел дождь, а ветер был такой силы, что в окна били ветки. Оксана закрыла его, и вдруг под ней задрожала кровать.
— Все стало сыпаться, — вспоминает она. — Шкаф начал падать, я накрыла собой Соню, кричу Сереже: «Сыну голову укрой!», а он растерянно одеяло натянул, разворачивается — на него уже шкаф летит. Если бы Сережа там не стоял, сына убило бы этим шкафом.
В это время на улице закричали женщины. Все вылетали из дома в ночных рубашках, босиком. Сережа дернул ручку — дверь заклинило.
— Нас кидало во все стороны, — вспоминает он. — Дом подпрыгивает, штукатурка сыплется, посуда падает, все гремит. Кое-как удалось открыть дверь. На улице — дождь и ветер, крик и шум, неясно, будут ли еще толчки.
В ту ночь в Кишиневе произошло одно из самых сильных землетрясений в Молдавии — его оценили в 6,9 балла. Стихия повредила 55 тысяч жилых домов, сотни школ и заводов. 12 тысяч человек лишились крова.
Семья снова осталась без жилья.
Весной 1987 года они вернулись в Каховку. Жизнь без потрясений продлилась 35 лет.
«Все произошло молниеносно»
 Фото: Анна Коваленко, 66.RU |
|---|
Около пяти часов утра 24 февраля 2022 года Соня проснулась, услышав гул, затем — взрыв. Потом — еще один. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, она вышла на балкон. С девятого этажа в темноте было отчетливо видно, как полыхал полигон за лесом, где семья собирает грибы. Соня замерла и увидела, как одна за другой в него летят еще две ракеты, за ними — взрывы.
— С нашего балкона видна вся ГЭС, Новая Каховка и весь правый берег Днепра. А еще виден лес, за лесом — полигон. Туда Россия пустила ракету, — рассказывает Соня. — Я сначала подумала, что взрывается дом — такой высоты был огонь. Полыхало до самого утра. Я простояла на балконе в шоке: не понимаешь, откуда и что летит, может, сейчас прилетит в твой дом. Это очень страшно. Потом — давай будить мужа. Мы решили ехать к моим родителям — в доме, который построил папа, есть подвал, где можно спрятаться. Разбудили сына. Сказали ему, что нужно срочно собираться. У меня была паника, все падало из рук. Схватили только кота и документы.
Лифт не работал. Ехали в темноте. Дверь открыли сонные Оксана и Сергей. Из их небольшого двухэтажного дома ничего не было видно, они не поверили, пока не увидели снимки — Соня сфотографировала летящие ракеты и взрывы.
— Все произошло молниеносно, — говорит Сергей, — войска пролетели через нас и пошли дальше. Потом начались бои за Каховскую ГЭС. Там погибло много российских солдат.
По словам Сони, в первые недели практически вся молодежь из города уехала. Ракеты пролетали прямо над домом Оксаны и Сергея. Соня с Иваном и сыном пробыли у них две недели, за это время Соня поседела.
— Когда оно летит — такой гул, это так страшно, — говорит она, — бесконечный панический страх, ночами не спишь, денег нет, непонятно, куда уезжать. Время идет, а становится хуже и хуже. За ночь столько раз набегаешься в подвал, потом кисель в голове, ты уже ничего не соображаешь. Однажды на улице я видела, как сбили самолет. В него попала ракета, и он пикировал, а из него на парашюте выпрыгнул пилот.
Соня показывает мне снимок: на полу подвала сложены тряпки и теплые куртки, стоят ящики с картошкой, на столе бутылки с водой, консервы, рядом — радиатор. В тряпках, укутанный куртками, спит младенец — Сонин внук.
Дочь и зять Сони — медики. Она рассказывает, как однажды во время смены дочери привезли женщину, которую побило осколками — она погибла. Раненых привозили много. Несколько месяцев было затишье, но летом обстрелы начались снова. Соня с мужем, детьми и внуками собрались уезжать. Родителей уговорить не получилось. Ехать решили в Россию.
— Тогда уже начали очень сильно лупить — эти звуки никогда не забыть. По дороге в Джанкой мы увидели впереди дым — горело поле. Подумали: как в ад едем, — говорит Соня. — У нас есть много знакомых и друзей, с которыми мы перестали общаться. Как ты ни пытался достучаться, люди даже слышать не хотят. Они просто одурачены пропагандой, стали сами на себя непохожие. Сейчас мы не общаемся, для них мы — предатели. С некоторыми дружили 15 лет, теперь как чужие друг другу стали. Ты просто понимаешь, что стало причиной этого всего, мы только потом поняли глубинные причины. Что это все Америка. Что нам помогло понять эти глубинные причины? Естественно, ваше телевидение, которое все разжевывает, даже если ты чего-то не понимаешь. Прибегаешь с работы, у тебя язык на плече: стирка, уборка, готовка. Не каждая женщина будет сидеть и в политике разбираться. Я тоже не из этих людей была. Родители — пенсионеры, они больше этому времени уделяли, у них еще с СССР осталась привычка: вечером нужно смотреть новости. А потом мы уже присосались к этому телевизору.
— Ты понимаешь, что на Западе происходит, — продолжает Соня, — они хотят разрушить Россию, ослабить ее, разделить на части, раздербанить, им ресурсы нужны, они же могущественная страна, только они лидеры должны быть. Мы смотрели «60 минут», Соловьева, Киселева, Скабееву.
— Мы это несколько лет смотрели, — подхватывает Оксана.
Потом Соня рассказывает, как в Каховке разбомбили школу, в гостинице выбило стекла, уничтожили свиноферму — «всех животных поджарили»:
— Мы понимали, что если уедем, возвращаться нам некуда. Россия полностью повзрывала всю энергоструктуру. Разбили все заводы и предприятия.
Оксану и Сергея спустя месяц выгнали из дома самолеты.
— Мы сидели с бабой Ниной между времянкой и домом, перебирали картошку, — рассказывает Оксана. — Перед этим была бомбежка, летали ракеты. К обстрелам мы уже привыкли: стреляют — черт с вами. Я встала взять мешок, и вдруг где-то сбоку со стороны недостроенного дома, что был рядом с нами, раздался грохот. Я встала на крыльцо и услышала рев, который с дикой скоростью приближался. И вдруг из-за дома этот страшный рев понесся прямо на нас, именно на то место, где мы стояли. Он был настолько сильный. И прямо над нами пролетело два самолета. Я удивилась, как они не зацепили нам трубу. Рукой можно было достать. Меня придавило к стенке. Я думала, это конец. Бабушка Нина как сидела возле ведра с картошкой, так и прилипла к нему, прощалась с жизнью, говорила потом: «Я только пожалела, что нет рядом сына и некому похоронить». Самолеты быстро закрыли солнце, потом полетели дальше и скрылись. Они отбомбились и летели обратно — низко, чтобы не сбили.
Для Оксаны и Сергея это стало последней каплей. Они собрались и тоже уехали.
«Мы здесь не считаемся»
 Фото: Анна Коваленко, 66.RU |
|---|
Первое время они были в пункте временного размещения беженцев — в Нижних Сергах, потом уехали в Екатеринбург. Начали приходить соцслужбы. Сказали, что все школьники пойдут учиться на класс младше.
— Мой сын был отличником, отлично знает английский, — говорит Соня, — он сказал: «Мама, со мной даже никто не общался! Я не пойду на класс ниже». Нам действительно не предлагали ни собеседование, ни тесты пройти. Школы очень далеко, мамы были в шоке и хватались за голову, но согласились, чтобы их дети пошли в более младший класс. Приехала еще какая-то комиссия, и я говорю: «У нас в Херсонской области писали и сообщали, что детям в России предоставляется в этом году бесплатное поступление в любой вуз без экзаменов. А здесь нам этого даже не озвучивают. Почему я должна отказываться от этого шанса?» Чиновник меня послушал и говорит: «Когда все закончится, выйдем и поговорим». Он пообщался с ребенком, теперь сын учится в колледже.
Соня двадцать лет назад получила диплом бухгалтера и сразу вышла на работу. С тех пор, говорит, только два раза уходила в декрет, все остальное время отдавала работе. Но в России ее стаж не засчитывается.
— Мне 41 год, сколько мне нужно работать, где и как, чтобы была хоть какая-то пенсия? — говорит она.
Вопросов у семьи было много, но решать их, по словам вынужденных переселенцев, не спешили.
— Органы приезжали [в ПВР], записывали вопрос, потом приезжали снова — как в первый раз: опять записывали фамилии, говорили: «Будем выяснять», через неделю приезжают — информации никакой. Губернатор приезжал — так, что никто не знал о его приезде. Галочку поставили, и все, а у людей вопросов тьма, ему дня не хватит разгрести.
Сергей — ветеран Чернобыля, у Оксаны есть инвалидность — тоже после катастрофы. Но подтвердить это они не могут: у Сергея просят оригиналы документов, которые он сдавал, прежде чем получить удостоверение.То же — у Оксаны.
— Нас отправили прививки делать, а я буквально два года назад их делала, в украинской карточке все записано. Местный врач говорит: «Что вы мне показываете? Я этому не верю, заберите!» — добавляет Оксана.
— Оригинальные не найти — все разбомблено. А родителям говорят: «Копия не подходит, в законе написано, что нужен только оригинал». Но есть же архив СССР, посмотрите архивы — этого делать никто не хочет. И эти проблемы постоянно, ты ходишь, как будто милостыню просишь, доказываешь, — возмущается Соня. — Удостоверение — это же самое главное, никто не думал, что такое может случиться и придется заново это все проходить. А у мамы инвалидность, ее много обследовали. Сейчас, чтобы ей дали инвалидность уже здесь, нужно пройти обследования, МРТ, снова облучаться. Без этого — не считается.
— Мы здесь вообще не считаемся, мы здесь никак, — подхватывает Оксана.
— В Припяти у нас чемодан раскрылся, и мы без вещей остались, в Кишиневе вся посуда посыпалась и разбилась, теперь с собой только четыре рубашки и двое штанов, и мы снова эвакуируемся. Всю жизнь эвакуируемся, — вздыхает Сергей.
Как только семья приехала, им выдали по 10 тысяч рублей на человека, но эти деньги быстро закончились. У них практически не было одежды и обуви, но было подорванное здоровье.
У Сергея проблемы с глазами, если регулярно не проводить терапию, он может потерять зрение. Волонтеры самоорганизации «ПОМ», которая помогает вынужденным переселенцам, привезли им одежду и договорились об обследованиях у врачей: всем членам семьи проверили зрение и подробно расписали лечение, а Соне бесплатно сделали очки.
Перед самым нашим уходом Оксана не выдерживает и рассказывает про старшего сына, Ивана. Того самого, которому было семь, когда случилась авария на Чернобыле. Иван в 2014 году уехал в Ярославль, ремонтировал паровозные двигатели, стал руководителем техотдела. В Украину он уже не вернулся — пять лет назад случился инфаркт, его не спасли. Это стало для всех тяжелым ударом. Теперь они хотят съездить к его жене, которая тоже осталась в России, и прийти на его могилу. Но до этого нужно пройти обследования и хоть немного выстроить жизнь.
Этой семье и многим другим вынужденным переселенцам помогает екатеринбургская самоорганизация «ПОМ». Часто у беженцев нет никаких личных вещей, им нужна теплая одежда и обувь, лекарства и гигиенические принадлежности, медицинские обследования и психологическая поддержка. Вы можете поддержать «ПОМ» небольшим пожертвованием или стать одним из волонтеров по ссылке.
