Каждый раз при взгляде на новости «Функционер N-ский требует защитить русский язык» или «Господа такие-то составили словарь заменителей англицизмов» мне хочется рассказать функционерам и господам что-нибудь из университетского курса Современного Русского Языка («СРЯ» в расписании; деканат периодически пытался в аббревиатуру добавить маленькую «л» — литературного, но тщетно).
Рассказать, например, что язык — система живая, подвижная, гибкая и реформированию извне не поддается. Можно попытаться навязать ему сверху, а то и изнасиловать его, например, сложносокращением, как это делали большевики. Но язык, как живая, подвижная и гибкая система, от этих бесчеловечных «МОСГОСПРОМЖЭЛРОУГ» избавится при первой же возможности. Потому что большевики
- а) не вечны;
- б) языку не указ.
Еще мне порой хочется рассказать функционерам и господам про глубинный смысл заимствований: заимствованные слова чаще всего— это слова с дефинициями, которых прежде не было в русском языке, аналогичных русских слов с такими же дефинициями не существует. Проще говоря: заимствованные слова приходят не просто так, а вместе с явлениями, которых до них не было в русской жизни.
А не было явлений — не было слов.
Из этого проистекает крайне неприятный для поколения Z вывод о том, что явления вроде медицины, авиации, IT, высокой моды, автомобильной промышленности, кибернетики и даже православия в русской жизни не существовали, а пришли извне — и принесли с собой соответствующие определения.
Но такие тонкие материи для функционеров и господ слишком сложные — им проще рассуждать простой категорией «запретить». Все и сразу: не наше, не родное, ихнее.
Давайте подскажу, с чего начать.
Начать можно уже с июля. Он так назван в честь Гая Юлия. А Гай Юлий — это что? Римская империя. А Рим — это что? Правильно, столица «недружественного государства».
Продолжить запреты заимствованных слов можно в августе — он такой в честь Октавиана Августа и пришел через греческий augustos из латинского augustus. Заменить недружественную латынь можно было бы чем-нибудь славянским, поискав аналогии в соседних языках. Но тогда выяснится, что чешский srpen — это почти что украинский серпень. Опасно.
Придется запрещателям поискать аналоги свитеру — от английского sweater, который в свою очередь от sweat — пот. Посконная русская толстовка поможет лишь отчасти — смысл все же несколько другой, но для замены худи — сгодится.
Дальше. В текстильной теме придется чем-то заменять собственно текстиль — от латинского textus, материя. Придется чем-то заменить и моду — она опять корнями уходит в латинское modus (мера, образ, способ) и в русский пришла через французский (mode) и немецкий (mode) языки. Из латыни же пришли и подиум, и даже стиль — от палочки stilus, которой писали на глиняных дощечках.
Но ладно — модники. Для простых людей тоже надо придумать замену зонтику, который суть голландский zondek. Туфли тоже придется менять — они опять голландские (и немецкие tuffel). А восходят вообще к итальянским pantuffel, где pan — завязки, которые в русском языке со временем стали шнурками (от нем. snuor).
Тяжеловато с заменой «-измов» придется мне: ведь автомобиль — это от греческих autos и mobilis. «Самобеглая телега» спасет не сильно: она пришла из монгольского telege. Если только «тачка» — ее корни восходят к старославянскому «тачать» (сравни с чешским táčet — крутить, катать).
Хуже морякам. Почти весь корпус их лексики — из голландского языка, будь то мачта (от mast), гальюн (galjoen), кубрик (koebrug), трап (trap), бак (bak) и даже флаг (vlag).
Совсем плохо с заменой «-измов» в медицине, лексикон которой всецело восходит к Гиппократам и Авиценнам. Хотя при должной смекалке можно постараться. Если, например, опять поискать аналогии в братских языках. Того же доктора (лат. doctor) в болгарском прекрасно заменил лекар, а больницу — лекарница. Хуже будет госпиталям, хосписам, отелям — все они идут из латинского hospes, как и прочие гости. Чем ты их гостеприимно заменишь?
Совершенно непонятно, что делать с математикой — с ее
- плюсом (лат. plus, больше),
- минусом (лат. minus, меньше, сравни с латинским же minor),
- тангенсом (лат. tangens от tangere, «касающийся»),
- синусом (лат. sinus, изгиб, восходит к санскриту jyā),
- и кто его знает, какой еще хордой (греч. Χορδή).
Труднее с отменой иностранных слов станет и ходить в церковь. Ведь откуда взялись «ангел», «аналой», «епископ», «философия» и «алтарь», как не из греческих ἄγγελος, αναλογείον, ἐπίσκοπος, φιλοσοφία и латинского altarium?
В общем, если браться за «очистку» русского языка от иностранизмов, то в русском языке останутся если только «мама», «папа», «брат», «сестра», «вода», «береза» и «говно», однокоренное с «говядиной» (которая от общеславянского *govedo) — есть версия, что так на Руси изначально только коровий навоз называли, а потом — все остальное (включая разные инициативы по защите языка).
А вся прочая лексика пришла в русский язык из-за рубежа вместе с явлениями, которые зарубеж Руси дал. Медицину, науки, музыку, индустрию, одежду, IT, кибернетику и даже богословие.
«Можем отменить»?
