Растерявшееся поколение родителей
Папа с мамой познакомились в музыкальном ансамбле. Папа был такой рок-н-ролльщик старой школы, а мама училась в «Чайнике» — училище Чайковского и была такая прилежная девочка. В папину группу потребовалась клавишница, и они нашли маму через знакомых. А потом на свет появилась я, как это обычно бывает.
На фоне взросления и приобретения собственного жизненного опыта был период рефлексии, серьезных осознаний, принятий. Думаю, я как-то иначе посмотрела на родителей.
Не буду врать, что у меня отец непьющий человек и трезвенник, но никогда не переходило в запой и что-то страшное. Это такая история поколения наших родителей: тогда детей рожали рано, то есть людям по двадцать три, двадцать пять лет, а у них уже есть дети, у них закончилась страна и идеология, и началось непонятно что. Посмотри на мальчика двадцати трех лет и представь, что у него уже двое детей и семья. И он думает, что будет всю жизнь работать на заводе. Обычные молодые люди не знали, как с этим жить. Отцы терялись, выпивали в гаражах, а мамы их спасали и держали семью.
Детство на Уралмаше
Я родилась на Уралмаше и была девочкой, которая сидит на второй парте с конца в среднем ряду. Меня никто не знал, я была суперпосредственность и не высовывалась класса до десятого. У меня никогда не было периода, что, мол, я живу в гетто и вся такая неформалка, меня никто не принимает и не понимает. Я никогда себя не чувствовала не такой, как все. А в десятом классе у нас случился школьный театр, нас переформировали в другие классы. Появилась классная культурная тусовка. Появились ребята, с которыми мы нашли общий язык, это очень важная штука — найти своих. Мы начали ставить спектакли, ходить в походы, учиться играть на гитарах. У нас никто не бухал, мы были умнички, нам было весело.
Все складывалось по канонам доброго советского кино. У нас были хорошие мальчики-отличники, несколько девочек. Мы интересовались литературой, занимались культурной жизнью на Уралмаше, разучивали песни на гитарах, показывали друг другу аккорды, ездили в походы на лыжах и там учились целоваться.
 Фото: 66.RU |
|---|
Жизнь большая, быстрая и текучая
Рефлексия всегда была мне свойственна, еще с детства. Думать, анализировать что-то связанное с собственными переживаниями, с отношениями — кажется, я занималась этим все время.
Я очень хорошо осознала конечность жизни, понимаю, что никто за меня эту жизнь не проживет и никто за меня эти решения не примет, не испытает эту боль, и счастье не испытает, и свободу. Каждый раз, принимая решение, ты не знаешь наверняка, что будет дальше.
Всегда стараюсь задавать себе вопросы. Бывает так: ты понимаешь, что тебе не нравится, но не понимаешь, что именно. Или понимаешь, что именно, но не понимаешь, что с этим делать. Так, наверное, у всех. Когда я долго пребываю в этой стагнации, начинаю сходить с ума, поэтому мне нужно что-то менять, рисковать, хотя бы тестировать гипотезы.
Например, можно долго играть с одним коллективом, но потом тебе придется сделать выбор, продолжать или нет, а вы же не гвозди забиваете, а занимаетесь сотворчеством. Тебе всегда есть что терять.
«Обе Две»: начало
Мы придумали группу с сестрой. Папа научил нас играть на гитаре, мы поняли, что быстро и легко учимся, подбираем и сочиняем. И как давай писать все эти свои детские песни по тридцать штук в день — нас просто перло! Потом мы записали их в компьютерный микрофон.
А тогда на Уралмаше появилась первая внутренняя сетка «Олимпус» — как сейчас современным детям объяснить, что это такое? Это был такой прототип соцсети, общая база, куда все могли скидывать свои файлы, фильмы и обмениваться ими. Кто-то из наших друзей выложил наши записи в «Олимпус», и они пошли по всем наши соседним школам, универам, мы стали потихонечку выступать с Танькой вдвоем. Я такая с папиной гитарой, Таня, мы в унисон поем песни, как две дуры. Пользовались огромным успехом среди своих сверстников!
Потом мы с сестрой подумали: «А что дальше?» Стали искать барабанщика, написали знакомому в «аське», потихоньку находили других чуваков. Я училась на заочке в универе, Танька еще в школе доучивалась. Я работала на Уралмашзаводе: мне балла не хватило на очку, платить родители не могли и сказали: «Ну, раз заочка, надо идти работать. Вот, бабушка тебя пристроила».
На Уралмашзаводе научилась пить водку
Я работала помощником секретаря в приемной директора по производству. Это был очень крутой опыт. В секретариате работали женщины по тридцать пять лет, и они все держали в своих руках, я у них была как «сын полка», они меня всему учили. Как правильно разговаривать с начальством, как себя подавать, чтобы не лебезила. Водку пить научили — почему-то у секретариата нашего завода было принято отмечать события водкой и краковской колбасой, меня даже отправляли в магазинчик.
Зарплаты хватало только на проезд. Через пару лет я поняла, что, кажется, мне очень нравится заниматься музыкой.
На Уралмашзаводе я проработала полтора года. Потом немного продавала бетон на другом заводе. Тебе с детства говорят: сейчас ты ходишь в школу — так принято, сейчас ходишь в универ — так принято. Если это заочка, значит, ходи на работу, на любую вообще, пофиг, зачем, тебе этого не объясняют и у тебя еще нет функции подумать. Я ходила просто по инерции. И вот я занималась музыкой и продавала бетон. Потом поняла, что можно работать в «Мотиве»: «Здравствуйте, вас слушает Тамара!» «Мотив» — это сотовый оператор, и вот это было классно, потому что можно было меняться сменами — у нас тогда уже начались первые гастроли и записи. Там я могла читать книжки по ночам, потому что по ночам мало звонили.
Можно бросить работу и заняться музыкой
Мы записали первый альбом в 2011 году. «Милого» поставили на телек, тогда еще был канал A-ONE. И нас пригласили на концерт в Ижевск, как сейчас помню, за пятнадцать тысяч рублей — тогда казалось, что это просто вау! Кажется, поперло.
Когда дошло до концерта, мы приехали, а там был sold out — это было очень круто. Тогда мы поняли, что скоро бросим другие свои работы. Всю весну мы ездили на поездах по разным городам. Летом поехали в Москву на фестиваль и поняли, что переезжаем. Мы поняли, что теперь можно сосредоточиться на музыке.
Таня тогда уже не играла, она недолго поиграла со мной в «Обе Две», года полтора, наверное. На репетициях стало понятно, что я становлюсь задротом, мне надо идти в качество, я начинаю что-то требовать, а ей было просто по приколу, ей хотелось шутить и прикалываться. Меня это бесило, а ее бесило, что я почему-то тут не шучу и не прикалываюсь. А театр ее как раз очень занимал. Мы расстались спокойно. С детства мы были бандой и дружили против взрослых, держались вместе. Между нами никогда не было и нет конкуренции.
У нее в театре занимаются дети, подростки. Они делают крутые спектакли. Это очень человечные вещи, и сравнивать ее и мою деятельность даже несправедливо.
Мамочка скоро пойдет писать песню
После каждой песни я думаю, что больше никогда ничего не напишу. Когда откроется канал в следующий раз, ты никогда не знаешь, но чувствуешь, если это вот-вот произойдет. Тогда ты понимаешь: кажется, мамочка скоро пойдет писать песню.
Тебе резко становится сложно взаимодействовать с бытовыми, рутинными вещами. Ты весь уходишь в себя, у тебя еще нет конкретных слов, нет конкретной мелодии, нет сюжета, но тебе уже хочется, чтобы тебя никто не трогал, никто с тобой не разговаривал, никто не спрашивал, какой у тебя план, и ты просто отдаешься телу, потоку, и твое тело может вывести тебя на улицу, в лес или в дом или куда-нибудь еще — неважно, главное, освободить себя от принятия мелких решений, не отвлекаться. Это может длиться часа два, может день или сутки.
Хотела пойти в «Макдональдс» продавать картошку фри
У меня каждый альбом записан с разными чуваками — всего их было трое. Я — автор и исполнитель, а есть sound producer, с которым мы делим музыку: я пишу текст, мелодию, гармонию, дальше уже идет аранжировка. Ее делает второй человек, который должен хорошо понимать мое устройство, мою мысль и дать ей точное выражение за счет своей музыки, при этом привнести что-то свое. Вы должны быть свободными, «подраться», хлопнуть дверью, поискать две недели, с кем бы еще поработать, потом: «Жить без тебя не могу!» Это даже не про мужчин и женщин: мы — соратники. Когда ты таких людей находишь, ты ими не разбрасываешься.
Первый альбом мы писали с Артемом Клименко, потом мы с ним разошлись по личным причинам и его инициативе. С Артемом мы были женаты. Это было очень болезненно: когда у тебя первая группа, ты веришь, что вы — банда и теперь все будете делать вместе. Первый успех группы был неожиданным и крутым, мы могли после этого не распускать группу, а записать второй альбом, сделать все правильно, но мы расстались и поэтому дальше сотрудничать не смогли.
Казалось, наступил конец света, больше я никогда и ни с кем не смогу писать музыку. Я хотела пойти в «Макдональдс» продавать картошку фри.
Второй альбом писала уже с Даней Шейком, он мне помог: я лежала в кровати и не могла встать. С Шейком мы играли недолго. Записали альбом, и он ушел из состава. Потом стали работать с Димой Емельяновым — с ним мы играем дольше всего.
Чтобы вертеть мужчинами, нужен талант
Бывают такие женщины, которые вертят мужчинами с деньгами и делают это очень искусно — это вызывает уважение. Но я — не тот случай. Мне кажется, для этого нужен определенный склад ума, характера и таланта — у меня никогда не возникало такой идеи. Мне кажется, это еще про свободу, про независимость.
Если бы я хоть раз связалась с мужчиной, у которого есть большие деньги, я бы рассказала, какой я случай, но у меня не было такого опыта. Мужчина, который мне понравится, должен быть красивым, талантливым, умным и очень секси. Кто-то скажет, что это — рок-н-ролл, я бы сказала — поэзия. [Смеется.] Невозможно серьезно ответить на подобный вопрос. Мужчина, который мне понравится, — это химия.
Искать мужчину, похожего на отца, для меня было бы странно: я сама на девяносто процентов мой папа, просто во мне очень много женской энергии. Ты такие штуки осознаешь, принимаешь и любишь в себе. Мы с отцом очень похожи, мы мало говорим друг с другом, наше общение происходит на невербальных частотах.
Внутренняя эволюция
Ты взрослеешь, превращаешься из подростка в женщину, накапливаешь опыт, принимаешь себя все больше и больше. Начинаешь про себя понимать, хотя бы про свою геометрию в пространстве. Все взрослеют и с возрастом трансформируются. Это заметно и в моих альбомах. Мне уже тридцать семь лет, будет странно в моем возрасте петь только про секс-приключения, у меня уже давно другой секс.
Конечно, в отношениях приключения тоже следует устраивать, просто ты к этому уже по-другому относишься. Это просто человеческое взросление: вот ты ребенок, вот ты подросток, вот ты юнец, вот ты молодой человек, вот ты переходишь в зрелость. Это эволюция.
Недавно призналась себе, что хочу быть богатой
Не знаю, буду ли я богатым человеком. Я слишком недавно призналась себе в том, что хочу этого. Мне нормально жить на гречневой каше и простых деревенских супчиках, я их прекрасно готовлю и люблю есть, но яхты мне тоже нравятся.
Я долго занималась этим самообманом — такое наше воспитание постсоветского типа: это не для нас, мне это не нужно. Блин, мне надо, я хочу красивой жизни! На самом деле я хочу путешествовать без проблем, например: «Дорогой, может, в Париж на выходные?» Вот этой свободы хочу.
А из великого — я бы хотела построить большой театр моей сестре. Здесь, в Екатеринбурге.
Я бы дала дочери уверенность в себе
Когда родилась дочь, я была уже взрослая и довольно сформированная, не могу сказать, что у меня жизнь разделилась на до и после. Только прибавилось вселенского счастья, широты и долготы.
Иногда мне кажется, что ее рождение меня вообще не изменило. Но фильм «Экстаз» Гаспара Ноэ я спокойно смотрела на девятом месяце беременности, а вот теперь могу смотреть только какие-нибудь аккуратные мелодрамы. Мне становится страшно за то, в каком мире мы живем, и, боже мой, зачем я родила сюда ребенка, как ее обезопасить, кажется, я не могу ни за что отвечать — такая паника иррациональная начинается.
Я бы дала ей уверенность в себе — то, чего у меня не было. Я очень долго была абсолютно неуверенным и сомневающимся в себе человеком. Мой профессиональный путь помог из этого выйти: очень хотелось на сцену. Но уверенности мне часто до сих пор не хватает. Уверенности в свое мнении, в праве что-то говорить. Часто чувствую, что я скучная и тупая.
Эй, нужно делать это сейчас!
Нынешние двадцатилетние — это совсем другие люди, у них нет проблем с тем, чтобы выразить свое мнение по любому поводу. Они не думают о том, надо тебе это или не надо, правы они или нет, им все равно, что ты об этом думаешь. Это обескураживает.
Девочке двадцати двух лет вообще не составляет труда прийти на площадку в качестве режиссера, она не стесняется этого и ведет себя на площадке, как режиссер. Я певицей себя стала называть, когда мне пришлось однажды в карточке уже в Москве вписать должность, и я ради хохмы написала «певица». Было неловко: Уитни Хьюстон — певица, а я кто? Мне просто разрешили постоять на сцене пятнадцать минут.
Чтобы работать с этим, два месяца назад я пошла на психотерапию. Потому что поняла, что дошла до определенной точки, мне сложно коммуницировать с людьми, потому что я продолжаю коммуницировать с позиции «снизу вверх», что уже давно необъективно, но ничего не могу с этим сделать. Я решила с этим разбираться: откуда это, что это и что с этим делать.
В какой-то момент осознаешь: эй, нужно сделать это сейчас, завтра уже не будет, завтра уже происходит! Я очень многое рефлексирую за счет песен, я себя спасаю, но меня это спасает ситуативно, а глубоко проблему не решает — до следующего раза и следующей песни. Работает, как таблетка.
Предыдущие выпуски спецпроекта можно найти здесь: https://66.ru/xyz/. Прочитайте историю директора компании JetStyle Алексея Кулакова о том, почему важно жить своей работой и чем ролевые игры помогают ему в бизнесе. Или мнение владельца Талицкого молочного комбината Юрия Окунева, почему «работать на дядю» – не такая плохая идея, как может показаться. А ресторатор № 1 в Екатеринбурге Кирилл Шлаен объясняет, почему сегодняшние дети — фантастически другое поколение.
