Про программу «Учитель для России»
– Чем ты занималась до того, как поехала на программу «Учитель для России»?
– Я была обычным офисным работником – копирайтером в компании, которая занимается спецтехникой. Еще до пандемии я почувствовала, как меня достала моя работа, уволилась и решила искать то, что будет по-настоящему нравиться. Во время учебы в университете я брала ребят на репетиторство по русскому и английскому языкам. Эта работа давала драйв, и я решила, что было бы классно продолжить работать с детьми. Стала искать подобные вакансии, вышла на информацию о программе и подала заявку.
– У тебя есть педагогическое образование?
– У меня нет никакого педагогического образования, только вышка – «Реклама и связь с общественностью». Но когда я прошла отбор «Учителя для России», у нас был летний институт, где мы прошли курсы переподготовки, и сейчас, когда я работаю, продолжаю их проходить.
– Как выглядел отбор?
– Отбор проходит в несколько этапов. Сначала ты подаешь заявку, пишешь небольшое мотивационное письмо, решаешь учебные кейсы: как бы я повела себя, например, в ситуации, когда ученики срывают урок. Потом начинается скайп-интервью, где ты рассказываешь о себе, тебе задают уточняющие вопросы, рассказывают о программе и проверяют, разделяешь ли ты ее гуманистические ценности.
Когда я прошла этот отбор, был онлайн-тур, обычно он очный, но из-за пандемии мы не могли встретиться лично: собрались кандидаты, действующие учителя и кураторы программы. Мы готовили урок для членов команды, которые разыгрывали детей. Например, мне нужно было подготовить урок для шестого класса, и они начинали его изображать: хихикать, мешать, что-то писать в чате, включать демонстрацию экрана, пытаясь воссоздать эту атмосферу.
Я дико волновалась. Думала, что это полный провал, я не могу собрать аудиторию и привлечь их внимание. Но когда урок проводили мои коллеги, я с удовольствием входила в образ озорного шестиклассника и тоже начинала добавлять деструктив.
После этого отбора было собеседование с методистом и проверка предметных знаний. Я выбрала специализацию «русский язык и литература». Это финальный этап, по его итогу ты уже точно знаешь, прошла ли в программу. Спустя неделю мне пришло письмо о том, что меня берут. Я прыгала до потолка от радости.
– Не было страшно два года провести в изоляции?
– Я узнала о программе за год до участия и где-то в подсознании ходила с этим, взращивала свой энтузиазм. Во время отбора у меня будто не было выбора, ехать или не ехать, не было вопросов, будет ли страшно. Бытовые сложности, страх переезда отошли на второй план, вперед вышла сама миссия и желание сделать что-то хорошее для общества, желание вырасти, попробовать себя в новой профессии, побыть в поддерживающем сообществе молодых учителей: тут есть методисты, кураторы, есть психологи и наставники – невозможно было на все это не соблазниться.
– Ты сразу узнала, куда поедешь?
– Еще на этапе отбора я заполняла заявку и указывала, куда бы хотела поехать. Я сразу настраивалась на Тамбовскую область, на это маленькое село – Пановы Кусты. Я много читала про программу: интервью с участниками, статьи. Мне отозвалась эта местность, я пообщалась с ребятами, которые были тут до меня, все отзывы были хорошими.
– Получается, есть несколько постоянных деревень и сел, где действует программа?
– Программе шесть лет, в ней участвуют шесть регионов: Нижегородская область, Новгородская, Тамбовская, Калужская, Новосибирская области и Ямал. В рамках региона предлагают три школы, из которых тоже можно выбрать. Я выбрала и не пожалела.
– На что живут участники программы?
– У меня есть зарплата учителя – около 15 тысяч, и есть стипендия от программы, на которую я снимаю дом и живу, – 35 тысяч. Если бы у меня была только зарплата, я бы не смогла переехать в село и обеспечить себе нормальную жизнь. Мы снимаем дом за восемь тысяч, жить на оставшееся в месяц возможно, но очень трудно. Хочется съездить в город, но автобусы из деревни туда не ходят, а такси до Тамбова стоит около двух тысяч. Если жить без стипендии – это большая аскеза, наверное, это следующий уровень, а пока хочется быть со всеми благами цивилизации.
 Фото: фото предоставлено 66.RU Марией Ржевской |
|---|
| Село Пановы Кусты, в котором живет Мария |
Жизнь в маленьком селе
– Когда ты приехала, как прошел твой первый день?
– Мне сильно повезло, потому что в школе, где я сейчас, второй год работает участница с пятого набора программы. Мне было очень комфортно: она провела мне экскурсию по селу и школе. Был конец августа, очень красиво вокруг: природа, уютное маленькое село, уютная маленькая школа – я была очарована.
– Как это село выглядит?
– Обычно в деревнях очень плотная застройка, но у местности, где мы живем, другая особенность: село маленькое, но при этом дома разбросаны далеко друг от друга. Инфраструктуры особой нет: есть дома, школа, магазин и медпункт.
– Далеко от города?
– До Тамбова можно доехать за час на машине. Здесь очень мало людей, почти нет молодежи, к старику не всегда приедет скорая. Кажется, Тамбов вроде бы всего в часе езды, Москва – в пяти-шести часах езды, но в плане цивилизации и благ здесь все не очень хорошо.
– Ты родилась и жила в Екатеринбурге. Как тебе сейчас психологически в такой ограниченной инфраструктуре после большого города?
– Знаешь, на зимних каникулах я была в Москве, мы общались с подругой, которая живет в центре столицы, в хорошем доме и красивой квартире. Она рассказывала, как ей не нравится ее работа, как она страдает и, возвращаясь домой, долго приходит в себя.
А я рада, что у меня есть любимая работа, и, несмотря на бытовые трудности, я вижу в ней смысл, получаю удовольствие и отдачу – особенно когда урок получился. Можно привыкнуть к отсутствию инфраструктуры. Да, было не очень приятно, когда у нас перемерзала труба с водой, как это бывает в деревнях, или когда я заболела, а скорая ехала из города целый час. Нужно быть готовой, что может не быть воды или света, иметь при себе аптечку.
 Фото: фото предоставлено 66.RU Марией Ржевской |
|---|
– У тебя случалось выгорание?
– Все говорят готовиться к ноябрю – этот месяц стал в программе нарицательным. Мне кажется, у меня был кризис в октябре: я видела, что у меня не получаются уроки, казалось, что у детей другой запрос. И как бы я ни храбрилась, все равно накатывала тоска по дому, близким, друзьям и привычному образу жизни. Но этот непростой период прошел без глобального кризиса.
– Как ты работала с этим?
– Я общалась с опытными участниками, выпускниками и куратором. Мы говорили о том, как и что сделать лучше, может, иначе построить урок, снизить планку. Я старалась почаще выезжать в город и созваниваться с друзьями, покупала сладости, заботилась о себе. Мне помогли каникулы: сентябрь прошел на волне новизны, потом был проседающий октябрь, а в ноябре были каникулы, на которых я отдохнула и влилась в хороший рабочий темп и атмосферу.
Дети и те, кто их учит
– У каких учеников ты преподаешь?
– У нас очень малокомплектная школа: в ней всего 17 учеников, шесть из них из соседнего села каждый день привозит и увозит «газель». Я преподаю русский язык и литературу в девятом классе для двух мальчиков, веду музыку и технологию еще в трех классах, где учатся четыре и два человека. Два раза в неделю я езжу в соседнее село Ивановка, оно в часе езды от нашего, там нет учителя английского: веду его у второго, девятого и восьмого классов.
– То есть это больше похоже на репетиторство?
– Уроки в маленьких классах действительно непохожи на обычные – это напоминает частное образование, но качество знания от этого не улучшается. В репетиторстве у ребенка есть конкретный запрос, и ты работаешь с ним, а здесь, хоть учеников и мало, но это урок, который они не выбирали, у них просто есть обязанность ходить в школу. Для маленького класса преподавать сложнее. В большом классе есть динамика, а у меня – больше инструментов для работы: можно провести групповое занятие, устный опрос, работу в парах у доски. А здесь у них нет навыка командной работы. В большом классе кто-то может быть не готов, но есть те, на кого я могу переключиться, а здесь, если кто-то не готов, урок практически сорван. В большом классе я могу дать ученикам большую самостоятельность и будет синергия, а здесь этого нет. К тому же у меня нет права на ошибку. Тут ко мне повышенное внимание – это большая ответственность.
 Фото: фото предоставлено 66.RU Марией Ржевской |
|---|
| Классы в сельской школе очень маленькие. В некоторых – всего пара человек |
– Другие учителя в школе, кто они, вы общаетесь с ними?
– У нас была уютная учительская посиделка на 1 сентября, но дальше – возможно, из-за количества нагрузки и работы, традиция общения между учителями не складывается. Мы коротко общаемся на переменках, но не обсуждаем уроки или детей, получается, что каждый работает в школе по отдельности – приходит и уходит. Есть педсоветы, на которых нас ругают или информируют о чем-то, но сплоченности в коллективе нет.
– А какие эти учителя – их возраст, взгляды на преподавание?
– Кроме нас, двоих участниц программы, в школе еще пять учителей. Мне кажется, мы не совпадаем с ними во взглядах и в подходе. Чаще всего в разговорах и обсуждениях, которые все же изредка случаются, сквозит недоверие и предубеждение к нам: мол, что вы можете, вы же только первый год в школе, все инновационные штуки – от лукавого, нужно действовать по старой системе: муштровать и дрессировать. И молодых учителей, кроме нас, нет.
– Если эти учителя за муштру, то какие принципы программы вы с другой участницей воплощаете?
– Была у кого-то из наших учителей такая хорошая фраза о том, что мы идем за интересом ребенка. Если я вижу, что сегодня у детей не заходит какая-то тема или деталь, то лучше пойти за ним, а потом вернуться к теме, которая должна быть. В нашей работе много подходов, которые помогают детям проявить свое творчество, самостоятельность и креативность. Мы даем им пространство для самовыражения, пробуем разные инструменты и сценарии уроков.
Мы отличаемся и в плане внеурочного общения с детьми: мы более доступны и контактны, общаемся на современные темы, которые не всегда понятны учителям старой школы, мы ближе к ним, можем побыть для них старшими друзьями.
– Дети тебе доверяют?
– Единицы делятся личным, но когда это случается – это очень ценно. У меня долго устанавливался контакт. Есть истории, когда девочки делились своими переживаниями, и я поддерживала их.
 Фото: фото предоставлено 66.RU Марией Ржевской |
|---|
– Ребята, которые родились здесь и, возможно, с детства привыкли к физическому труду, чем-то отличаются от тех, кто вырос в тепличных городских условиях?
– Да, конечно. Мне кажется, дети родившиеся в сельской местности, конкретно в нашем селе, будто взрослеют с опозданием. Наш девятый класс совершенно непохож на девятый класс в городской школе. Это не акселераты, а такие пупсики и цветочки, которым интересен Джек Лондон и неинтересен Печорин. Но есть села, где подростки похожи на ребят из «девяностых»: они слушают группы «Король и Шут» или «Сектор Газа».
– Ты знакома с их семьями?
– Я не знакома близко, мы познакомились в сентябре. У нас все дети из достаточно хороших семей без сложных ситуаций, но есть бедные и многодетные семьи, есть дети, которые живут с бабушками и дедушками.
– Как устанавливается контакт с учениками, как ты видишь, что они тебе доверяют или не доверяют?
– Первое время, когда я начинала вести уроки, в классе была звенящая тишина, а сейчас они могут пошутить, позволить себе пререкаться, опоздать на урок. Я вижу, что они живые и проявляются по-настоящему – для меня это ценно. Мы можем ненадолго отвлечься от темы и что-то обсудить. Во второй школе у меня сложились хорошие отношения с девчонками из восьмого класса, на перемене мы можем что-то обсудить с ними, и они сами говорят, что это здорово. Так я вижу, что появляется контакт, и детское доверие хочется оправдать. Мне нравятся непосредственные ребята, которые шутят невпопад, но делают это искренне, и эта их живость трогает.
 Фото: фото предоставлено 66.RU Марией Ржевской |
|---|
– А есть трудные ребята, с которыми сложно?
– В начале года мне казалось, что такие есть во второй школе. Там была «галерка» – как я их называла – последние парты, где ученики ленятся, игнорируют замечания и срывают урок. Но я пообщалась с коллегами, с куратором, и у меня получилось найти к ним подход. Как минимум перестать называть их «галерка», а называть по именам. Не вестись на провокации и шутки. И мы нашли общий язык, или они не были такими сложными, как мне изначально казалось, – на самом деле с ними нужно было просто поговорить.
– Ребята следят за тем, что сейчас происходит в стране?
– Когда проходил митинг 23 января, я вскользь спросила у директора, что она об этом думает. Она сказала, что все это ерунда: Путин молодец, а Навальный не молодец, и больше не было никакой дискуссии и полемики. Эта тема не затрагивалась и не обсуждалась с детьми, большая часть не понимает, что происходит. Когда я пришла в школу Ивановки в девятый класс, я услышала, как девочка рассказывает одноклассникам, кто такой Навальный, почему он сидит. Там информационный вакуум, потому что это маленькое село, у ребенка маленький круг общения – школа, семья, и все, нет друзей вне школы, некуда сходить. Все, что смотрят и слушают родители, смотрят и слушают дети. Часто бывает так, что родители заняты хозяйством и им некогда общаться с детьми, которые тоже занимаются хозяйством, водятся с братьями и сестрами.
– Как эти дети видят свое будущее?
– По-разному. Кто-то четко знает, кем хочет быть, есть те, кто еще не определился, пойдут они в техникум или продолжат учиться в школе. Мы делаем живые библиотеки на тему профессий: проводим для детей онлайн-встречи с дизайнерами, фотографами, кондитерами, юристами, хирургами, чтобы они пообщались и увидели, куда можно двигаться. Стараемся общаться с ними, чтобы понять мотивацию и вдохновлять их.
Очень большой процент детей никогда не выезжали в тот же Тамбов, не все дети были в кино или театрах. У них нет представлений о будущем, потому что они видят только опыт своих родителей и окружения. Условно, мой дядя стал комбайнером или агрономом, и я пойду туда же или пойду в армию – потому что это доступно, просто и понятно. В целом им всем хочется уехать, но у ребят мало представлений о поступлении, о студенчестве, о том, что такое взрослая жизнь.
