Большая часть российских заключенных возвращаются в тюрьмы
В 2019 году Общероссийский гражданский форум и Комитет гражданских инициатив подготовили доклад «Преступления и наказания: что делать с российскими тюрьмами». Авторы исследования выделили три основных проблемы уголовно-исполнительной системы в России:
- избыточно жесткая уголовная политика;
- негуманная и самая дорогая в Европе пенитенциарная система;
- неэффективная профилактика рецидивов.
По данным за 2018 год, которые приводят эксперты, больше половины – 54% заключенных, которые сейчас отбывают срок, – уже были судимы, и больше трети – 36% – отбывают срок в третий и более раз.
Часто на повторное совершение преступления человека толкает отсутствие внятного социального маршрута после освобождения: из-за судимости не берут на работу, нет возможности получить образование, восстановить документы, наркотическая и алкогольная зависимости, психические расстройства.
На государственном уровне не существует специальной структуры, которая бы занималась социальной адаптацией заключенных во время отбывания наказания и по выходе на свободу. Эту функцию берут на себя НКО и региональные власти.
«В колониях строгого режима меняется личность человека»
«В пенитенциарной системе есть три варианта наказаний: это условные сроки, когда заключенные проживают на свободе, но ходят и отмечаются, система общего режима и система строгого режима. Он [мужчина, убивший девочку в Асбесте], скорее всего, был в колонии строгого режима. Есть исследования, которые говорят, о том, что после отбывания наказании в таком режиме 80% людей, отсидевших больше пяти лет, возвращаются обратно, – рассказывает Ольга Селькова, директор АНО «Центр поддержки инициатив «Урал». – Там очень меняется личность человека: он разучивается сам принимать решения, теряет свои границы и понимание, что хорошо, что плохо, что можно и нельзя, поэтому они возвращаются в условия, которые поддерживают понятные и четкие правила».
Специалист считает, что для глобальных изменений в системе есть два варианта: работать с осужденными и сотрудниками исправительных учреждений. Но специалистов зачастую не хватает:
«В уголовно-исполнительной системе России прошла оптимизация, там не хватает психологов. Например, в колонии сидит 1000 человек, на всю колонию есть 2-3 психолога, которые работают не только с заключенными, но и с сотрудниками. Даже если они с каждым будут встречаться, то у человека будет возможность получить консультацию психолога всего пару раз в год – это ничего не даст. Воспитательная работа по большей части ложится на сотрудников, но их тоже нужно этому обучать, потому что многие из них не изучали пенитенциарную психологию или изучали ее недостаточно.
Заключенные, особенно в строгом режиме, страдают от несвободы. Когда они из очень больших ограничений выходят на свободу, это можно сравнить с голоданием, после которого человеку очень сложно удержаться. У многих от резкого начала вольной жизни сносит все границы.
Если говорить про Свердловский ГУФСИН – нам очень повезло, потому что у нас сильная психологическая служба. Отношение к соблюдению прав человека в колониях нашей области тоже на достаточно высоком уровне, но воспитательная часть хромает во всей системе.
Сложно сказать, когда пройдут необходимые реформы пенитенциарной системы, сейчас главная сложность – это сокращения».
«За это время серьезно деформируется психика»
По данным ФСИН, четверть осужденных, ежегодно проходящих по учетам уголовно-исполнительных инспекций, – это социально незащищенные граждане. Для некоторых лишение свободы только усугубляет социальное неблагополучие, так как за время отбывания срока человек перестает ориентироваться в окружающем его мире.
Об этом говорит и Дмитрий Казанцев, заместитель председателя Свердловской региональной общественной организации «Попечительский совет «Возвращение», руководитель проекта социальной реабилитации наркозависимых лиц, отбывающих наказание в учреждениях ГУФСИН и освобождающихся из них.
«Если провести в таких местах [лишения свободы] десять лет, то ты хоть работай [с психологом], хоть не работай, но, на мой взгляд, за такой срок серьезно деформируется психика, особенно если речь идет про строгие условия содержания, – рассказал он в общении с 66.RU. – Для многих тяжких статей система действует так, что человек находится в камере один – это только усугубляет [психическое состояние]: утрачиваются навыки взаимодействия с обществом, с людьми, с коллективом».
Дмитрий считает, что сейчас российская пенитенциарная система не работает на перевоспитание людей: «Нет никаких гарантий, что человек, выйдя из тюрьмы, не попадет в нее снова», – считает он.
Того же мнения придерживается и Ольга Романова – глава движения «Русь Сидящая»:
«У нас никакой связи между тем, что происходит в тюрьме, и тем, что происходит снаружи. Человек будто пропадает на несколько лет, потом выходит, и никто не знает, какой он, а спросить некого, потому что ФСИН умыл руки.
Мы привыкли думать, что тюрьма – это государство в государстве, куда не вмешиваются местные власти. Органы опеки, социальные работники, биржа труда, местные психологи, врачи должны приходить и интересоваться: где будет жить осужденный, когда выйдет на свободу, кем он будет работать, кто ждет его на воле, как он исправляется. Не потому что местные власти такие добренькие, а потому, что им потом жить с этим человеком. Они должны быть заинтересованы в том, чтобы он исправился».
«Военные тут не помогут»
По словам Ольги Романовой, основные специалисты, которые должны работать с заключенными, – это врачи, учителя, психологи и близкие осужденного. Эксперт приводит в пример данные, исходя из которых в российские тюрьмы возвращается практически каждый, кто когда-либо отбывал срок:
«Согласно Верховному суду, у нас рецидивов чуть меньше половины, а согласно ФСИН – 93%. Кто-то считает, что рецидив – это совершение спустя год после освобождения, Верховный суд считает, что в течение пяти лет, а ФСИН – в течение всей жизни. То есть каждый, кто попал в тюрьму, неизбежно возвращается туда снова».
Ольга отмечает, что смертная казнь не решит проблемы – как минимум потому, что среди заключенных есть те, кто отбывает наказание за то, чего не совершал, и нет гарантий, что не погибнет невиновный. Она подчеркивает, что преступность – это не только проблема преступника и его жертвы, но и всего общества, которое сообща должно работать над тем, чтобы человек мог исправиться:
«Наша [пенитенциарная] система не предполагает исправления человеческого материала, она предполагает подавление людской сущности. Это должно быть гражданское ведомство. Люди в погонах, люди, которые подчиняются уставу, – это другая профессия. Военный не должен менять человеческую природу – это не его род занятий. Его задача подавлять или охранять, а структурой человека занимаются доктора, психологи, учителя и гражданское общество. Если человека муштровать на плацу 19 лет, он от этого лучше не станет. Нужно в его черепной коробке копаться, и военные тут не помогут...
… Кажется, что это дорого, но это не так. У нас на содержание ФСИН уходят огромные деньги, но они идут не на людей, которых надо исправлять, а на поддержание старой инфраструктуры. В тюрьмах не хватает психологов, у них маленькие зарплаты, совмещение обязанностей, им тоже нужна психологическая разгрузка. Нужно думать о том, чтобы снимать погоны и заниматься исправлением человеческой природы, а не держать человека в очень жестких условиях, где он только больше ожесточается».
