Это одно из последних интервью, которое дал уральский меценат. В тот день он много шутил, много говорил и откровенно делился переживаниями, касающимися судьбы своего уникального медицинского центра. Было видно, что ему нелегко дается борьба с чиновниками и у него больше нет сил, чтобы ее продолжать. Однако сдаваться он не собирался, ведь на кону стояло дело его жизни.
— Вы ведь родились в Москве, верно?
— Да, в 1932 году. Родители мои работали в НКВД. Мать была опером на Петровке, 38 (когда-то по этому адресу находился МУР, а в настоящее время — Главное управление МВД России по городу Москве, — прим. ред.), а отец — строителем аэродромов. Поскольку в те времена такие важные объекты были в дефиците, их курировало НКВД. С первого класса, правда, я был в эвакуации, сначала в городе Куйбышеве (сейчас — Самара), затем в Чкалове (сейчас — Оренбург), а в 1943 году мы с семьей вернулись в Москву, несмотря на то, что там продолжались бомбежки. Окончил школу с золотой медалью и поступил без конкурса в Институт стали и сплавов. Там как раз открылся новый физико-технический факультет и кафедра редких металлов. Цирконий и титан были тогда чем-то диковинным, а сейчас уже нет, конечно.
— А как попали на Урал? Почему остались здесь?
— В 1956 году, после защиты дипломной работы мне с товарищем предложили приехать на Урал, так как там непосредственно в Верхней Салде собирались организовать первое большое промышленное производство титана в Союзе. В 1957 году мы сделали первый слиток титана размером с чайную кружку. Плавили впятером — два инженера и три техника.
Потом я защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Совместно с коллективом получил звание лауреата Ленинской премии за разработку технологии титана.
В 1976 году меня перевели в московский научно-исследовательский институт авиационных материалов. Там я трудился до начала 90-х, пока все не начало рушиться. Вдруг ко мне ребята с завода прибыли и сказали, мол, хватит в столице прохлаждаться, давай обратно! И я поехал.
 Фото: 66.ru |
|---|
— 90-е — это время национальной катастрофы, кризиса, развала, разрухи…. И что вы увидели, вновь приехав в Верхнюю Салду? Явно завод был на грани выживания?
— Приехав туда, я попал как раз на выборы директора. И, если я не ошибаюсь, то 90% голосов было отдано мне. Меня выбрали аж два раза.
А время действительно было тяжелое, и это не могло не наложить свой отпечаток на деятельность завода. Основными направлениями сбыта были оборонная промышленность, авиапромышленность, химическая промышленность и т. д. Склады были забиты, однако заказы упали в 30 раз! Вы представляете, что это могло означать? На заводе работало 20 тысяч человек, получается, в каждой семье, проживающей в городе, был наш работник. К тому же это все еще было единственное крупное титановое предприятие в стране. На нас лежала большая ответственность, надо было принимать экстренные меры. Мы обязаны были кормить людей. Мы решили начать делать ферротитан и вместе с ним прорываться в Европу и Америку.
Со временем нам повезло добиться сотрудничества с компанией, которая делала штамповки для Boeing, а через них мы вышли и на сам Boeing и заключили с ними контракт. Также работали с Mercedes (клиентами завода были примерно 260 компаний из 39 стран мира). К слову, у нас даже ОПС (или как их там, ОПГ) «Уралмаш» покупали продукцию. Стоит отдать им должное, так как все сделки они проводили тактично и справедливо.
Вскоре мы вышли на 75% экспорта и где-то 20–23% доли от мирового производства изделий из титана. Мы по доли мирового производства опережали наши основные ресурсы: газ и нефть. Только то природные продукты, а у нас более интеллектуальные.
 Фото: 66.ru |
|---|
— Раз уж вы упомянули ОПС «Уралмаш», не могу не спросить: приходилось ли вам отбивать нападки бандитов на завод? Пытались ли вас запугивать? Полагаю, что, когда вы подняли производство на столь высокий уровень, многим хотелось урвать себе кусок.
— Ну, кто такие бандиты? Мужики в шляпах и с пистолетами? (Смеется.)
В 90-е начались набеги на завод. Были, значит, такие ребята с уголовным прошлым из Свердловска, и был один всеми нами уважаемый товарищ, я не буду называть его имя, просто скажу, что сейчас он возглавляет строительство одного из самых престижных научных подмосковных центров. От него приезжали целые автобусы с надписями «покупаем акции». Мы в таких случаях делали звонок, выходили наши заводчане, блокировали автобус и не давали ни выйти оттуда, ни зайти. Вот такая практика была.
Потом, когда Россель баллотировался в губернаторы, приехали его союзники не только агитировать, но и пытаться акции скупить. Я ему звоню и говорю: «Что такое Эдуард Эргартович? Идет ваша предвыборная кампания, а тут такие компрометирующие факторы – приехал ваш хороший знакомый акции скупать». Через десять минут автобуса не было.
Тогда они сменили тактику.
Стали приезжать к Салде, нанимать такси и ездить прямо по домам стучаться. Тогда я собрал таксистов, разных категорий салдинцев, там, кстати, и бандиты были. И вот тогда вышел один голова и сказал: «Если помощь нужна, то мы окажем». Так вот таксисты сажали этих товарищей, увозили в лес и выбрасывали. А они пешком шли потом к своим машинам.
К чему я это все рассказываю. Единственной возможностью спасти производство было попросить ребят-заводчан купить акции, кто может. Часть акций мы просто раздали, исходя из стажа и приметности человека в работе. Несмотря на его статус. Потом один товарищ так все распределил, что мне досталось 30%, у него тоже 30% было. А потом появился «Ростех». Решил купить акции. Тот товарищ, который распределял, свою долю в 4 раза дороже продал, а я продал за советскую практически цену. 115 млн долларов.
— Это именно та сумма, которую вы потом вложили в строительство своего уникального госпиталя?
— Не совсем. 115 млн долларов мне не хватало. Каждый проект требует определенного масштаба. Здесь масштаб большой. Так к начальной сумме добавилось еще 40–45 млн.
— Почему вы вдруг из металлургии перешли в медицину?
— Да потому что мне это интересно. Конечно, кто-то скажет, что я мог потратить деньги на что угодно, в конце концов, просто жить в свое удовольствие. Но удовольствие — это понятие для каждого разное. Для меня слишком банально получить деньги и сидеть на них.
Я горными лыжами занимался активно — в последний раз катался в 2016 году. Там, когда занимаешься, надо качаться и делать до 500 приседаний в день. Ну вот я и доприседался. Травмировал колени. Когда стало ясно, что нужна операция, я отправился для этого дела в Германию. Посмотрел, что там, и сравнил с нашими больницами. Подумал, почему такого нет в Свердловской области? Я загорелся этой идеей и решил ее воплотить.
 Фото: 66.ru |
|---|
— Сколько времени прошло от идеи постройки лечебно-реабилитационного центра до ее реализации?
— Проектом уральского клинического лечебно-реабилитационного центра я начал заниматься в 2009 году, в феврале 2012 года был заложен первый фундамент, а в сентябре 2014-го уже была проведена первая операция.
— В чем особенность вашего центра?
— В том, что тут и диагностика, и оперативное лечение, и реабилитация. Полный цикл, грубо говоря: человек приехал и от начала до конца у нас все прошел. Имплантаты и протезы, которые мы используем, приобретены только у лучших производителей. Ну и самая главная гордость — это отношение персонала к пациенту. У нас тут никогда нет криков и хамства.
— Как вы подбирали персонал?
— В резюме можно написать что угодно, поэтому с каждым я проводил личные встречи и долго общался. Нужно было тщательно подобрать свой коллектив, а в итоге он сам подбирался, кто-то отсеивался, кто-то продолжал. Отсеивалось, конечно, много. Сейчас — это крепкая команда. Мы предпочитаем уральцев, сибиряков и специалистов с Дальнего Востока. Так практика показала.
— И сколько у вас на данный момент сотрудников?
— Всего в центре работает 500 человек. Из них 75 врачей, только 15 из которых — местные, тагильчане. Остальные приезжие. 10 человек — Украина и Казахстан.
 Фото: 66.ru |
|---|
— Есть ли какая-то статистика, говорящая о том, скольким людям помогли в вашем центре?
— За четыре года было проведено 22 тысячи операций, из них 11 тысяч — ортопедических, включая 7 тысяч эндопротезирований. Остальное — урология, гинекология, лор. Это, конечно, неплохие цифры, но мы можем делать больше. К сожалению, пока этого не удается из-за чиновников медицинских.
— Расскажите подробнее, в чем заключается проблема с чиновниками?
— Президент и губернатор нас любят, а чиновники медицинские в лице министра — нет. Просто у них разные вкусы. Государство нам ничем не помогает, хотя президент сказал, чтобы помогли. Но, к сожалению, президент — это не государство. Есть еще целая подушка — прослойка, которую надо пробить. Сейчас ее пробить невозможно.
Нужна помощь, чтобы были заказы от федерации, от Минздрава. Хотя бы на Челябинскую область и ближайшие, там с коленями проблема. Пермский край, Башкирия — чтобы могли пациентов принимать. Сейчас мы можем делать кому угодно, кто сюда захочет приехать, операции на бедре через ОМС (обязательное медицинское страхование, — прим. ред.), а операции на колене оплачиваются только по линии Минздрава. И по линии областного Минздрава ограниченное количество. Ведомство распределяет по 1000 операций на колене в год, а это очень мало.
Вообще, у нас со всем Минздравом сложились странные отношения. Они нас не очень любят почему-то. Вот на следующий год число госпитализаций в стационары уменьшено на 22%. Спрашивается, почему? А кому-то увеличено? Хотя по области количество нуждающихся осталось неизменно, даже с большим плюсом. Почему-то тут нас прижимают. Количество операций на колене нашей клинике уменьшено на 12%, а кому-то, наоборот, увеличено. Это, так скажем, если не стесняться в выражениях, произвол. И непонятно, почему мы с одной стороны слышим призыв президента поддерживать, а с другой…
У нас с областью частное партнерство, из регионального бюджета на строительство центра было выделено 1,2 млрд рублей. Значит, нет поддержки настоящей. Только формальная. Хотя губернатор позитивно относится к клинике, он тут был. Но, когда дело доходит непосредственно до медицинских чиновников, это все стопорится.
 Фото: 66.ru |
|---|
— В чем вы видите решение проблемы?
— В том, чтобы нам дали заказы. Я даже в Москве, пожалуй, не могу сказать, где есть такой центр. Это очень добротная клиника, с хорошим уровнем, отвечающая европейским стандартам, делающая серийный процесс. Вот как Салда по титану делала серийное производство и занимала первое место в мире по титану…
— Если бы вы знали, что все так сложится и клиника окажется без поддержки властей, вы бы вложились в ее создание?
— Надо было заручиться самыми высокими подписями и указаниями, гарантирующими наличие загруженности и заданий. Иначе нет. Просто тут подвергаются риску врачи, которые сюда приезжают из разных далей и которые проводят здесь годы, приобретают опыт, хотя они могли быть еще где-то. И когда я вижу реакцию пациентов, которую я не видел в других больницах, — это тоже большая потеря.
А для меня такое отношение — это чудовищно просто. Я не привык к этому за долгие годы в промышленности. К нам приезжали члены политбюро, министры. У них слово сказано — закон. Когда надо поддержать — звонок — и тебя поддерживают. Было абсолютное понимание, что к чему, и даже близко таких проблем не было. А тут абсолютная вакханалия и произвол. С бандитами было легче разговаривать, чем с этой публикой!
Мы с Владиславом Валентиновичем еще долго говорили. Последний вопрос, который я ему задала, был о том, как он проводит свое свободное время. Тетюхин с улыбкой ответил, что купил себе теплое, толстое бамбуковое одеяло и все свободное время предпочитает проводить под ним. Он много работал, и дорога домой занимала у него больше часа. Каждый день он ездил из Салды в Тагил и обратно. Возвращался очень поздно. Учитывая его возраст, сил больше не оставалось ни на что.
