Камиль Ларин, «Квартет И»: «Общество у нас больно. А «пчелки» из Оренбурга ни в чем не виноваты»

14 мая в Екатеринбург снова приедет «Квартет И». Привезет с собой уже знакомые зрителю «Письма и песни мужчин среднего возраста». Письма читать будут все те же: Ростислав Хаит, Леонид Барац, Камиль Ларин, Александр Демидов, но вместо «Несчастного случая» песни споет наш «Чайф».

Об изменениях в программе и заодно вообще обо всем за несколько недель до спектакля мы поговорили с бессменным актером «Квартета» Камилем Лариным.

— Камиль, афиши обещают Екатеринбургу «Письма и песни мужчин среднего возраста». Не в первый раз вы у нас с этим спектаклем. Но первый раз — под аккомпанемент группы «Чайф». Почему решили сменить «Несчастный случай» на наших земляков?
— Просто «Несчастный случай» не смог в этот раз. И их заменили «Чайфы». Мы с ними давно знакомы, давно дружим. Гастрольные графики совпали, и всё получилось. По-моему, так тоже неплохо. Я думаю, такой союз только добавит нашему спектаклю новых смыслов. Тем более что похожий опыт у нас уже есть: в Москве, в «Крокус-сити» вместе с нами помимо «Несчастного случая» на сцену выходили и «Чайфы», и Андрей Макаревич, и Борис Гребенщиков. Мы любим такие вот видоизменения.

— А «Песни мужчин среднего возраста» от этого не меняются?
— Все, что касается драматической, текстовой части, остается на том же месте. Но в эту оболочку мы вкрапляем песни группы «Чайф». «Чайфы» очень талантливые, и у них есть масса песен, которые, в общем-то, с нашей темой писем и песен отлично сочетаются. Поэтому тут легко. То есть нет отчуждения организмом, скажем так, чего-то инородного. Звучит какой-то монолог — и очень органично вкрапляются песни «Чайфов».

— То есть песни все-таки будут «Чайфов», а не «Несчастного случая», не то, что мы видели в оригинале?
— Да, верно, конечно. Они будут свои песни исполнять.

— Пожалуй, интересно.
— Ну да, собственно, а какой смысл делать иначе? Песни одной группы исполняет другая? Нет-нет, конечно только свои песни.

— Я тогда продолжу изучать афишу. Полное название спектакля: «Письма и песни мужчин среднего возраста времен караоке, дорожных пробок и высоких цен на нефть». Вы впервые показали его в 2012 году и сразу заложили в названии некую рефлексию по временам, которые уже прошли. Все, о чем вы говорите со сцены, еще не потеряло актуальность? Не устарело?
— Да нет. Пробки так и остались. С нефтью — тоже как-то нестабильно все по-прежнему. Если вы об этом — то, в общем-то, всё актуально, всё присутствует. Мы любим длинные названия, точнее не мы, а наш режиссер. Это он их придумывает. У нас был спектакль «Ля комедия — два, или Мы будем развлекать вас всеми средствами, которые хороши», есть еще «алюминиевые вилки»… и я уже даже не помню, как там дальше. Ну вот как-то так все время у нас. И здесь так же: «Письма и песни» — это все, что нужно запомнить. А «времена чего-то там» — это уже не столь важно. Я так понимаю, вы не смотрели спектакль?

— Почему же? Смотрел.
— Ну вот. Тогда вы должны понимать, что главные его темы — родители, дети, взаимоотношения мужчин и женщин — просто не могут потерять актуальность.

— Ну хорошо, а как насчет внешнего мира и новых ограничений, с которыми сталкиваются артисты? К примеру, имя упомянутого вами Андрея Макаревича еще совсем недавно звучало на федеральных каналах в очень неприятном контексте. Вы меняли свои сценарии, чтобы не оказаться в черных списках?
— А что нужно менять? Вычеркнуть Макаревича из списка выступающих вместе с нами людей, выкинуть видеозаписи с его участием?

— Ну да. Например.
— А почему мы должны так поступить? Спектакли с участием Макаревича были придуманы давным-давно, давным-давно были заявлены и пользовались успехом. И что теперь? Из-за того что он съездил на Украину, его надо исключить из списка выступающих?

Ну нет. Я не знаю, что там произошло, почему он оказался козлом отпущения. Но и не вдаюсь в эти подробности. Для нас Андрей Макаревич — это артист, творческая единица. И в своих спектаклях мы не позволили бы ему высказываться на острые политические темы. У нас не трибуна, у нас сцена и мы несем доброе, вечное.

Но я все равно не понимаю, как миллионы людей, которые до того искренне любили его песни, воспитывали на них своих детей и внуков, вдруг взяли и разлюбили, послали куда подальше. Это что вообще такое? Сегодня любим, завтра не любим? Нет, так не бывает. Это не любовь.

Хотя, вы знаете, у нас ведь и к футбольной сборной отношение примерно такое же. Когда она выигрывает — всей страной готовы на руках игроков носить. А как только ошибется, проиграет — снимаем сапоги и грязной подошвой — по морде. Так и напишите: «по морде».

— Иными словами, вы просто дистанцируетесь от политики, не хотите в этом участвовать и давать оценок. Верно?
— Да. На баррикады не лезем. Поэтому мы поехали выступать в Киев. Наверное, не надо было этого делать. Но с другой стороны, мы же не брали с собой политический рупор. Не стали там кричать что-то про превосходство одной страны над другой. Надо быть конченными дебилами, конечно, чтобы так поступать.

Мы поехали не для этого. Просто мы до того очень часто в Киеве выступали, нас там любят. Поступило предложение от нашего давнего прокатчика. И мы не стали отказываться. Хотя на таможне нас очень холодно встретили: отвели в отдельную комнатку и начали выспрашивать: «Кто такие? Артисты? Что за артисты?».

А сам спектакль прошел хорошо. Никаких провокаций не было, хотя я их зачем-то ждал, предупредил всех: «Ребята, если будут какие-то выкрики из зала — не реагируем, набрали воздуха, выдохнули и дальше по сценарию».

— Кстати, по поводу выкриков из зала. В Екатеринбурге у вас был один занимательный прецедент: когда во время спектакля, после нехорошего слова, произнесенного со сцены, встала женщина, объявила, что «Уральские пельмени» намного лучше, чем вы, и торжествующе покинула зал. Недавно российский законодатель с этой женщиной согласился и запретил со сцены говорить плохие слова. Изменился ли ваш сценарий после этого?
— Нет. Теперь я перед тем, как запрещенное слово произнести, говорю залу: «Внимание, минус пять тысяч». Но вообще к мату я, как, наверное, и мои коллеги тоже, отношусь очень осторожно и аккуратно. И понятно, что, если можно не ругаться — то не ругайся. Если надо сказать — значит говори.

Легко перейти грань и опошлеть. Как это случилось с бедными оренбургскими девочками-пчелками, на которых все так накинулись. Но если вас интересует мое мнение, то да, этот, с позволения сказать, танец — он пошлый и вульгарный. Но дело не в самом танце и не в рассуждениях «ханжа — не ханжа», просто сделано это грубо и плохо.

В спектакле «Служанки» театра «Сатирикон», допустим, все женские роли исполняют мужчины. Но это сделано так талантливо, красиво и грамотно, что ни у кого не возникает вопросов о каких-то гомосексуальных намеках.

Тут — все наоборот. Есть нормальный, в принципе, танец. Есть иностранные артисты, которые умеют его танцевать. И есть русская недалекая хореографиня, которая собрала девочек и сказала: «Это сейчас модно, давайте тоже сделаем». Ну и сделали. Не танец, а половой акт какой-то. Серьезно. Слушайте, ну только резиновых членов на сцене не хватает. Пять минут трясти задницей в зал — ну что это такое?

— Сложно спорить — пошло и грубо. Но реакция, с вашей точки зрения, адекватна? Следственный комитет, Генпрокуратура…
— Я бы не стал здесь рассуждать о действиях Следственного комитета и вообще говорить об этом как об одном конкретном случае. Танец «пчелок» говорит о том, что общество у нас больно. У нас хорошего телевидения нет. Хорошего кино — тоже нет. Театра нет. Нет элементарного, кстати, института семьи. Потому что все время на ходу, все немножечко на одной ноге, тут бросили, там отодвинули, здесь — извини, мне некогда. С детьми-то не занимаемся. Быстрей до садика, туда впихнуть. Быстрей до школы, туда впихнуть.

А культура начинается с элементарных вещей. Вот он — твой ребенок. Открыл глазки, смотрит на тебя, ждет, что ты ему скажешь, чему научишь. А вместо тебя у него кто? Какие-то незнакомые тётьки.

Вот и получаем «пчелок». Они ведь не виноваты ни в чем. Их так вырастили, воспитали. И танцы эти безумные у нас оттуда же, откуда хамство в очередях и как бы юмористические передачки в телевизоре. Если в Comedy Club «жопа» — это уже нормальное, общеупотребительное слово — ну извините, чего вы хотите тогда?

— Кому решать, что низкосортно, а что нет? Один человек из зала в Екатеринбурге вас ведь тоже оценил как пошлый юмор, допускающий нецензурные выражения. По сути, эта женщина о вас того же мнения, что вы о Comedy Club.
— Я же не говорю о цензуре. Безусловно, каждый должен фильтровать поток, решать, что приемлемо, а что нет — для себя и для своих детей. И эта женщина, раз уж мы к ней все время возвращаемся, тоже заранее для себя этот фильтр настроила. Я ее заметил сразу. Знаете, когда человек заряжен на скандал, ты же сразу это видишь. Каким бы ты лояльным ни был, какие бы ты слова ни подбирал — в любой момент он взорвется, только повода ждет: «Ах, вы еще и ругаетесь! Ну всё!»

— Ладно. Не будем больше о ней. Личный вопрос. Вы знаете, после ваших спектаклей я выхожу, и мне каждый раз становится как-то грустно и даже обидно. Это так и задумано?
— Нет. Мы специально ничего такого не закладывали. Обидно за мужчин?

— Ну да. Однажды мой знакомый после вашего спектакля сказал мне: «Слушай, я вот вышел из зала и подумал: какие же мы, мужики, уроды! И как же эти высокодуховные женщины с нами, такими волосатыми, низкими в своем интеллектуальном развитии чудовищами, живут?». То есть я не один такой оказался.
— Не знаю, мы обычно слышим совершенно другие мнения. В Питере, допустим, подошел человек и сказал: «Ребята, спасибо вам большое! Я передумал жениться». Или еще однажды женщина-психолог говорила: «Вы знаете, что вы делаете? Вы терапевтическую работу проводите. К вам приходишь и три часа разбираешь по полочкам все свои психологические проблемы». И, наверное, она права, мы часто слышим отзывы типа: «Мы-то думали, что это только у нас в семье так, а на самом деле это у всех так! И нам стало легче».

А специально гнобить мужчин — нет, это не про нас. Тем более что у нас же целая глава претензий к женщинам: от «зеленых тапочек» до каких-то более серьезных вещей. Это такая собирательная история: и про мужчин, и про женщин. Мы говорим о том, что да, мы с разных планет, но надо же как-то друг с другом жить, как-то договариваться.

— А насколько вы близки к своему сценическому образу, к своему лирическому герою — к вашему Камилю на сцене? Потому что имя — то же самое, монологи и диалоги довольно откровенные. Складывается полное ощущение, что вы прямо свои мысли и переживания на публику вываливаете — такие, какие они есть.
— Свои имена мы оставили только для того, чтобы нас не путали. Но все-таки со сцены я говорю от имени такого же, как я, своего ровесника, я играю, по сути дела, себя, так оно и есть. Тем не менее это не автобиографическая история, хотя многие монологи и многие сценки — как бы и из нашей жизни.

Насколько мой персонаж мне близок? Ну, безусловно, я пропускаю его переживания через себя, и многие из них пережил сам.

— Но это же всё очень личное. Вы со сцены говорите такие вещи, которыми не принято делиться со всеми.
— Где-то личное, где-то какие-то вещи переживаемые, какие-то — уже пережитые. Ты иногда играешь — а этой проблемы уже нет. Но ты играешь — и ты знаешь, что она есть у кого-то. Почему люди говорят: «У нас так же!»? Как раз потому что это типичные истории, не выдуманные.

— Вы мучаете себя традиционными интеллигентскими страданиями людей творческих профессий на тему того, что вам уже немало лет — а вы по-прежнему на сцене, хотя нормальные мужики ракеты запускают и дома строят?
— Нет. Ну вот смотрите, нормальные мужики, о которых вы говорите, они же не все время ракеты запускают. Они же иногда хотят, например, вкусно поесть. И мужик, который для них в ресторане еду готовит, — он тоже молодец, тоже пользу приносит. Его не в чем упрекнуть. Точно так же нормальные мужики иногда хотят в театр сходить или в кино. И если бы все ракеты запускали и дома строили, то идти бы им было просто некуда.

По-моему, для мужчины с возрастом куда страшнее становится другое: когда ты понимаешь, что не можешь делать что-то, что делал раньше. Пятнадцать лет назад крутил солнышко на турнике, а теперь уже всё — не получается. Мелочь, казалось бы, но вызывает панику. Я стараюсь об этом не думать; тем не менее иногда на сцене что-то вдруг во мне хрустнет, заскрипит — и страх берет свое. Но ничего, справляюсь с ним пока.

Фото: Kinopoisk.ru, официальный сайт театра «Квартет И»