Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

Александр Плющев, «Эхо Москвы»: «Если вы хотите, чтобы я не нарушал ваши правила, давайте обсудим сумму»

15 января 2015, 18:30
Александр Плющев, «Эхо Москвы»: «Если вы хотите, чтобы я не нарушал ваши правила, давайте обсудим сумму»
Фото: Дмитрий Горчаков; 66.RU
Ведущий одной из самых известных отечественных разговорных радиостанций рассказывает, почему он был уверен на все 100%, что глава администрации Владимира Путина никогда не увидит его скандальный твит и кого на самом деле защищал Алексей Венедиктов, когда пошел наперекор акционерам радиостанции и отказался увольнять своего сотрудника.

После нескольких месяцев вынужденного отдыха Александру Плющеву разрешили вернуться в эфир. В середине ноября прошлого года радиоведущего отстранили от работы за твит о смерти сына главы администрации президента Сергея Иванова. Тогда Плющев задал 160 тысячам подписчиков провокационный вопрос: можно ли считать гибель 37-летнего Александра Иванова в ОАЭ «доказательством существования высших сил». Твит, конечно, быстро удалили, но на этом история не закончилась.

Председатель совета директоров холдинга Михаил Лесин («Газпром-медиа») потребовал уволить Плющева за «нарушение всех допустимых морально-этических норм». Алексей Венедиктов с этим не согласился и вступил в переговоры с акционерами, которые едва не закончились увольнением его самого. В результате Плющев все же был наказан, но иначе. Его отстранили от эфира и временно перевели на редакторскую работу. Впрочем, сам Плющев признался, что новые обязанности его не слишком обременяли и у него было довольно много времени, чтобы подумать о том, что произошло.

Накануне выхода на работу Александр Плющев дал интервью в стеклянной студии Портала 66.ru. Мы снова вспомнили события, которые несколько месяцев обсуждал весь интернет, а заодно узнали, как бы он поступил, если бы акционеры все же уволили Венедиктова из-за его твита.

— Я, например, не на твоей стороне. Ты человек, который в головах тысяч людей четко ассоциируется с радиостанцией, и тут ты выдаешь такой твит… Зачем ты это сделал? Чтобы что?
— Можно вообще спросить: а у тебя «Твиттер» — чтобы что? Дело в том, что я не рассматриваю свой микроблог как рабочий инструмент. Мне не нравится, что вся моя жизнь позиционируется через призму профессии. Как будто в «Твиттере» я только ради профессии — потому что здесь я подписан на ньюсмейкеров, здесь я представляю радиостанцию. Это же неправильно. Это возможно, только если ты владелец или управленец. Тогда — ок, не вопрос! Да, я работаю в штате радиостанции, но у меня есть собственный блог, который можно условно назвать моим собственным СМИ.

— Ну ты же умный человек. Ты же понимаешь, какой шлейф оставляет каждая твоя публикация…
— Нет, не понимаю! На самом деле 99,9% моих публикаций в «Твиттере» оставляют шлейф в виде 3–4 ретвитов. Вот, собственно, и все. При 100 с лишним тысячах подписчиков.

— Зато все прочитали.
— Да. Единственное, чего я не ожидал, что этот твит может дойти до тех, кого он касается, и что они его прочитают. Мы же в разных с ними мирах живем. В их мире есть новости, которые им приносят в папках, тщательно подобранные и заранее заготовленные. Мы обсуждаем их как неких персонажей кино. А здесь это проникновение «за экран» произошло. Мне даже кажется, что в этом есть что-то сакральное. Признаем честно: если бы я не упомянул фамилию, то ровным счетом ничего бы не было.

— Но ты же упомянул. Ты же не надеялся всерьез получить ответ на свой вопрос, он был на все 100% риторическим.
— Почему, надеялся. На самом деле он совсем не риторический. В данном случае меня интересовало, насколько люди верят в высшую силу. Не в Бога даже — а в некую высшую справедливость. В то, что она есть и что она, в конце концов, может даже защитить и отомстить за них. И очень многие люди отвечали мне, что они в это верят.

— У нас есть человек, который занимается продвижением в соцсетях. Когда он узнал, что у нас с тобой будет интервью, он сказал: «О, классный у него был наброс!».
— Есть несколько видов журналистики. Вы, например, занимаетесь новостями, кто-то занимается производством шоу, кто-то — дискуссиями…

— В конечном счете шоу побеждает всё…
— Я всю жизнь делал шоу, веду шоу. Задача ведущего шоу, конечно, провокативна. Нужно задеть человека или столкнуть двух героев друг с другом. Вот ты сейчас берешь у меня интервью, ты так или иначе пытаешься поставить меня в неудобное положение, поспорить. Когда я беру интервью один на один, то я так себя не веду. У меня просто другая стилистика. Но если сошлись двое, то я их, конечно, стравлю. В хорошем смысле. Чтобы зарядить дискурс, диспут, дискуссию. Это же моя работа. Самый главный вопрос, ответ на который я пока не могу найти, — все ли вопросы можно задавать? Кажется, что ответ однозначный: все. Но теперь я на своем примере убедился в том, что по этому поводу по меньшей мере существует несколько мнений.

— Лучше не задавать те вопросы, после которых человек тут же встанет и сходу даст тебе в морду.
— Мне кажется, любой такой вопрос — отличный для шоу. Если тебе кто-то хочет за него дать в морду — значит он волнует, вызывает интерес. А если он вызывает реакцию вроде «давайте поразмышляем на эту тему», то какого черта тогда задавать такие вопросы? Кому они нахрен нужны?!

— Я бы на месте Венедиктова тебе бы в морду дал, потому что твой твит — это настоящая подстава.
— Ну ок. Ты хочешь, чтобы я как-то прокомментировал это? Что ты хочешь, чтобы я сейчас сделал? (смеется, — прим. ред.).

— Я хочу, чтобы ты согласился. Чтобы ты сказал: «Да, я бы с удовольствием получил от Венедиктова в морду, потому что я накосячил, я виноват». Ему же пришлось столько ресурсов задействовать, чтобы ты остался на радиостанции и выходил в эфир!
— Я не просил.

— Да я понимаю, что это был его выбор — защищать своих людей. Я бы так же поступил.
— Он всегда говорил, что защищал не меня, а свое право увольнять, назначать, давать в морду и т.д. Получилось так, что его этого права лишили. Так что он защищал собственное право… Хорошо, если я ему в этом помог… Например я бы отстаивал это через суд.

— Ну в морду-то ты получил от него, я надеюсь?
— Нет.

— Это что за христианское всепрощение?
— Я даже не очень понимаю, за что я отстранен от эфира.

— Вот как даже?
— И он не объяснил этого. Он не может этого объяснить. Ну то есть может быть, и может, но ни разу не объяснял. На все вопросы он говорит, что причины нет.


— В смысле, ты отстранен, потому что отстранен?
— Да. Просто мы с Венедиктовым можем договориться как два приятеля, машины которых столкнулись на улице. Вы просто расходитесь с тем, чтобы потом встретиться, выпить и все обсудить. Венедиктов меня отстранил, но у нас с ним есть история взаимоотношений. Поэтому я могу не требовать, чтобы он мне объяснял, в чем была проблема.

— Может ли человек, который всю жизнь работает в медиа, отделить себя рабочего от себя нерабочего? Вот человек утром приходит на работу и начинает вгрызаться людям в горло и стравливать их друг с другом, а потом, после 18 часов, становится этаким Дмитрием Крыловым, садится перед компьютером и пишет свои «Непутевые заметки». И смотрит на мир совершенно другими глазами. Насколько возможно такое раздвоение личности?
— Этот вопрос можно задать тогда и актерам, которые играют в театре, снимаются в кино. Где тут Глеб Жеглов, а где Владимир Высоцкий?

— Я хочу узнать, где ты тогда настоящий: в «Твиттере» или на работе?
— А какая тебе, к черту, разница? Ты кто такой, чтобы это у меня спрашивать?

— А себе-то ты можешь отдать в этом отчет?
— Могу. Но я могу это оставлять внутри себя и не рассказывать. Это часть моей работы. Часть моего шоу. Получается, что мы всё время на работе и должны нести честь редакции, чего-то еще… Ты спрашиваешь, почему за микрофоном у меня одни правила, а вне микрофона — другие. Если так рассуждать, то мне нельзя и рюмку выпить, потому что за микрофоном мне нельзя быть пьяным.

— Разве тебе не нужно оставаться органичным, чтобы люди тебе верили? Это же самое главное — не потерять доверие аудитории.
— Ты мне это скажешь, когда будешь принимать меня на работу.

— А вот это следующий вопрос. Допустим, я говорю: «Саша, пойдем к нам работать, будешь у нас звезда, писать про IT, денег — во! Свободы — во! «Высоцкий», красота и т.д. Нафиг тебе эта Москва с ее пробками? Раскачаем этот мир!» Но ты должен быть органичен. Никаких твиттеров. Ты что мне ответишь?
— У тебя денег не хватит.

— Ну предположим, что хватит.
— Ну если хватит — тогда ок, да.

— Ты готов?
— Да. Но у тебя не хватит.

— Ну предположим, что это буду не я. То есть за большие деньги ты не будешь писать сомнительные твиты?
— Купить можно абсолютно всё. Это правда. Но, во-первых, есть договорные отношения, какие-то контракты. На самом деле я ужасно не люблю неписаных правил. Когда я сталкиваюсь с такими вещами, то говорю: это же не запрещено! Вот, смотрите: есть закон, вот ваши собственные правила, вот все бумаги, которые я подписал. Ну как же так? А мне говорят: «Ну ты что, не понимаешь?». Я реально не понимаю! Да, я дурак! Можно считать меня идиотом, я не против. В общем, если мы договариваемся и мы это написали — хорошо, не проблема. Давай напишем. Обсудим сумму.

— То есть получается сейчас, что Венедиктов тебе просто недоплачивает?
— Любой человек, который меня нанимает, покупает ряд опций. Зачем покупать всё, если ты можешь купить часть опций? У нас, разумеется, типовой договор. И мне кажется, это излишнее приобретение. И оно очень дорого стоит. Излишнее, дорогое, бессмысленное приобретение.

— Но как выяснилось, не такое уж бессмысленное.
— Я не знаю. Взвешивать все плюсы и минусы этой истории для «Эха Москвы» — это прерогатива Венедиктова. Единственное, что там была очень подлая история, когда фактически в заложники взяли всех ребят. 15 ноября объявили совет директоров с рассмотрением вопроса о редакции «Эха Москвы» и о формате «Эха Москвы». И первый вопрос там был о главном редакторе. Разбираться — это его прерогатива. По сути, это разборки больших дядь. В чем провинились 150 человек, некоторые из которых даже не видят меня месяцами, неизвестно.

— Как думаешь, если бы с Венедиктовым произошла такая же история, как с бывшим главредом «Ленты.ру» Галиной Тимченко?..
— Я не знаю, как оно будет… На этот вопрос отвечал сам Венедиктов. Он говорил, что у нас другой подход. Убили командира — на его место встает другой, несет знамя, обороняем высоту… Я не могу отвечать за весь коллектив, давай я за себя все-таки расскажу. Спроси меня обо мне.

— Хорошо, спрошу. Представь себе такую ситуацию: выкладываешь ты в «Твиттер», ну я не знаю, где ты весь такой голый, пьяный, а после этого Венедиктова увольняют.
— Ты так говоришь, как будто я там через день голый и пьяный!

— Это просто фигура речи. Что-то такое, из-за чего могут уволить Венедиктова, как это было в «Ленте.ру». Представь себе такую ситуацию. Что ты будешь делать?
— Его, кстати, очень легко уволить по уставу. Легче, чем любого из нас. Я все время об этом думал на самом деле… До 15-го числа это было, скорее, такое приключение, в центр которого я попал. Это был водоворот, в который засасывало меня одного. Ну и Венедиктова. Но, в конце концов, это у него работа такая. А когда в водоворот засосало еще 150 человек, у которых семьи, дети, ипотека, какой-то уклад жизни…

— И всё из-за тебя…
— Да. Тогда ты начинаешь немножечко… Но с другой стороны опять же — это был только повод. Этот твит нельзя считать причиной всего произошедшего.

— Я понимаю, что это только повод, но есть и причина. Просто вы там все охренели. Ругаете власть, проклинаете Путина и не говорите, что делать дальше.
— Каждое действие же рождает противодействие. Охренели же не просто так, а в ответ на охреневание. Чисто для того чтобы выжить, нужно охренеть немножко. Потому что внешняя среда тоже охреневает. С другой стороны, я думаю, что на самом деле времена меняются. Раньше-то мы позволяли себе больше. Сейчас не так. Я вот помню, например, когда Никита Белых, как бы это выразиться дипломатичнее, расстался (о, хорошее слово!) с партией «Союз правых сил» и по какому-то волшебному совпадению стал губернатором Кировской области. Мы на радио (не в «Твиттере»!) поставили вопрос: «Как, по-вашему, поступил Никита Белых — как политик или как политическая проститутка?». Понятно, что люди ответили. Как ты думаешь, как мы сейчас общаемся с Никитой Белых?

— Так все же всё понимают. Нормально общаетесь.
— Он, конечно, не то что не обиделся, он стойко воспринял это. Я бы так сказал.

— Так что, не жалеешь, что написал этот твит?
— Да, твит был дурацкий, идиотский. И поступок, возможно, был дурацкий. Но я очень рад проиграть в соревновании по идиотизму всем остальным в этой истории. Очень рад, что я проигрываю с каким-то феноменальным счетом, что я абсолютный аутсайдер. У меня много подписчиков. Это правда. Но благодаря многодневным обсуждениям эта история стала известна огромному числу людей, которые вообще не знали, кто я такой.