10 наивных вопросов Николаю Коляде: «Что делать солнцу русской драматургии, если…»

С Николаем Колядой мы поговорили в перерыве на репетиции нового спектакля «Коляда-театра» «Мертвые души». Актеры в расписанных под хохлому спортивных костюмах готовят и едят пельмени прямо на сцене, потом надевают маски Гая Фокса, ставшие популярными после фильма-антиутопии «V значит вендетта», и поют «Антиформалистический раек» Дмитрия Шостаковича. Новый спектакль обещает стать самой громкой премьерой сезона. Все билеты на премьерные показы в Екатеринбурге распроданы. Затем театр уезжает на гастроли в Москву.

«Вы пожалуйста напишите — я солнце русской драматургии», — попросил режиссер во время короткого перерыва. Мы обещали, и свое обещание держим. Поэтому сегодня все вопросы будут начинаться со слов «Что делать солнцу русской драматургии, если…» Итак, несколько непростых жизненных ситуаций, в которых может оказаться любой известный уральский драматург.

В новом спектакле «Коляда-театра» «Мертвые души» много необычного реквизита — это и матрешки, и «бричка», и ложки, и даже пароварка.

— Что делать солнцу русской драматургии, если в Кракове есть платановые аллеи, а в Екатеринбурге — нет?
— Я никогда в жизни не хотел иммигрировать! С чего журналисты вздумали все это писать! Я написал: «Так хорошо мне в Кракове, что даже уезжать отсюда неохота». На следующий день весь интернет пестрит: «Коляда решил иммигрировать». И пошло… И что полилось вслед мне? «Будь ты проклят», «да чтоб ты сдох», «вали отсюда», «забирай свою тюбетейку», «одна вонь от тебя», «Колядище проклятое»… Я читал все это! Глазам не верил! Думаю: да за что же меня так люди ненавидят! Куда они меня послали? Я ставлю себе спектакли спокойно…

Я так думаю: в своем отечестве пророка нет. Если я приезжаю в Польшу или куда-то еще — все бегают на полусогнутых передо мной. Вы уж извините, но это правда. Потому что я великий русский драматург, черт побери! И великий русский режиссер. Извините, но мне неловко это говорить, правда. Вы пожалуйста напишите — я солнце русской драматургии. За границей это понимают, потому что они читали мои тексты. Тысячу диссертаций защитили на мне! Сто книжек всяких разных вышло. Ну что мне, выставлять их здесь, в «Музее писателей Урала»? Показывать, какой я великий? Не буду! Мне стыдно, неловко. Оценят. Помру — будут цветочки носить на могилку.

Во время репетиции Николай Коляда следит за действием из первого ряда, иногда подкидывает реплики актерам. Пьеса пишется в реальном времени, и запоминать слова приходится на ходу. В перерыве нам удается задать несколько вопросов — о новом спектакле, о ставшем популярным меме «сельский паноптикум», о Ройзмане и Силине и о жизни вообще. Сделали мы это в любимой нами наивной манере.

— Что делать солнцу русской драматургии, если ему обещают здание для театра с мая 2011 года, а здания все нет?
— Я захожу в «Искру», но очень редко, чтобы не расстраиваться. Ремонт идет очень медленно. А что делать? Сейчас к зданию я не имею никакого отношения, оно мне не передано. Еще не известно, когда его передадут и на каких условиях. Если бы мне передали здание, то я бы пошел туда, пинал рабочих под задницу и покрикивал, чтобы дело шло. Мне обещали, что 24 декабря мы разрежем красную ленточку и войдем туда под барабанную дробь. Но я думаю, что этого не произойдет.

Я сейчас мечтаю об одном: чтобы войти в новое здание. На этой маленькой сцене — 27 человек. Это очень тяжело. Вот сейчас тележка будет ехать — на ноги наезжать первому ряду. Я уже думаю: может заборчик какой-нибудь поставить? … Я не могу поставить никакую декорацию. Вот купили стулья и что-то тут выдумываем с ними, какие-то чехлы, чтобы хоть какая-то картинка была красивая. Все билеты на наши пять премьерных спектаклей проданы, а зрителю нужно показывать шоу, некое действие, не только сели и текст «ля-ля-ля». Сдохнут все от скуки. Войти в грим-уборную невозможно — тесно. Актеры сидят впятером за одним грим-столиком. Ну и еще мои студенты-актеры, студенты-драматурги, все толкутся здесь. Театр существует уже десять лет, и мы уже выросли из этого помещения. Я мечтаю только об одном: чтобы при моей жизни театр переехал.

«Женя (Евгений Ройзман, — прим. 66.ru) по натуре боец, а я по натуре трус. Он мне звонит перед выборами и говорит: «Коля, я решил идти на выборы!» Я говорю: «Женя, ну дай Бог тебе удачи, вот я не могу так». Я ему сказал: «Я трус, ты прости меня, но я правда трус». У меня вот есть мое дело, я этим делом занимаюсь, и больше ничего другого не хочу», — говорит Николай Коляда.

— Что делать солнцу русской драматургии, если он вдруг решил, что «будет поддерживать Путина»?
— Мне приходится дружить с властями. Даже если мне что-то не нравится. Не потому что мне это выгодно, а потому что за мной театр. Что же я — сейчас со всеми разругаюсь, стану в позу и скажу: мы тут такие гении, идите в пень дырявый. Они скажут: «Ну и иди ты тоже!». Приходится, где-то сжав зубы, где-то почесывая голову, дружить даже с теми, с кем тебе совсем не хочется дружить. Я не вижу смысла в войне. Но это вовсе не означает, что я буду смирным до невозможности — вот как мне скажут, так я буду прыгать. Надо сохранять свою свободу, оставаться человеком, свободным художником.

У меня прекрасные отношения с Евгением Ройзманом. Недавно я был в Перми, и он мне звонит и говорит: «Коля, приходи, у меня тут выставка открывается». Я говорю: «Женя, спасибо большое, я не могу никак, потому что у меня как раз в 2 часа была читка на текстуре в Перми». Я не мог…

Я и к Силину прекрасно отношусь! К Якову Петровичу. Вот сидел в аэропорту. Идет их делегация. Силин говорит: «О, привет, Николай!» — «Здрасьте, Яков Петрович!». Я со всеми дружу! Только чтобы меня не пинали ногами, не лезли в мой театр и не трогали меня, честное слово. Давайте я сейчас разругаюсь с Ройзманом или с Силиным — зачем это надо? Чтобы у меня электричество отключили, воду? Или налоговую прислали? Или пожарных? Вы что, не знаете, как это все делается?

«Не знаю, каким Женя будет мэром. Это время покажет. У него какая власть? Только представительная. Он в аэропорту встречает глав государств и больше ничего — а деньгами-то кто распоряжается? Сити-менеджер. Вот если я директор театра, я распоряжаюсь финансами. Я говорю: туда денежки, туда, крыльцо поправить, декорации купить, это, это… А если я главный режиссер, то у меня власти никакой. Командует другой директор. Какой от меня толк? Так что я не знаю, какой от него толк, от Жени».

— Что делать солнцу русской драматургии, если ему предложат стать министром культуры?
— Отказаться! Ни в коем случае! Что вы — нет. Это не политика, это какая-то другая работа. Чиновником нужно родиться. Этим надо всю жизнь заниматься. Я человек очень нервный, очень импульсивный, а там надо нервы железные иметь, со всеми ладить — я не смогу. Со всеми разругаюсь!

— Что делать солнцу русской драматургии, если ему срочно нужны деньги?
— Пойти в банк — взять кредит. Вы знаете, у меня совсем нет друзей. И богатых друзей — тем более. Как-то я не привык с ними дружить, с богатыми. Не могу. Как-то вот хочется сразу с ними почему-то разругаться.

— Что делать солнцу русской драматургии, если он вдруг решил купить автобус?
— Собрать деньги — и купить. Я купил. Стоит тут рядышком, на стоянке. Ездили недавно на фестиваль на нем в Челябинск. Я был за рулем. Прекрасный автобус! Чудесной французской фирмы — «Рено», «Пежо» или чего-то еще. Я забыл. Прекрасно ездит! И мы счастливы. На свои деньги купили — мы заработали. Я заработал и театр заработал. Я зарабатываю очень приличные деньги. И театр зарабатывает, слава тебе господи.

«В спектакле в сцене Коробочки актеры будут делать пельмени и варить их на глазах изумленной публики. Почему? Потому что мне нравится».

— Что делать солнцу русской драматургии, если актеры не умеют лепить пельмени?
— Вот две девочки у меня — Данилина с Костюковой — не умели лепить пельмени. На первой репетиции «Мертвых душ» я сказал: «Девки, кто ж вас замуж-то возьмет?». Научились. Научил я их. Теперь, надеюсь, возьмут. Недавно пришла ко мне Данилина и спрашивает рецепт борща, который я всегда привожу, на суп-театре делал. Что делать? Заставить, как в армии! Не хочешь — заставим! Не умеешь — научим!

— Что делать солнцу русской драматургии, если его актеров переманивают к себе другие знаменитые режиссеры — московские и британские?
— Да пожалуйста, пускай переманивают. После премьерных спектаклей в Екатеринбурге мы поедем на гастроли в Москву. В прошлом году ездили в Москву — приходил к нам Звягинцев, режиссер, кинопробы делал с моими актерами. Ира Ермолова благодаря этим гастролям снялась в фильме у Михалкова-Кончаловского. Вот в августе выйдет. Каждый человек ищет там, где ему лучше. Я найду других, буду других воспитывать. Нормально, ничего страшного. Неужели я буду кого-то уговаривать? Никогда никого не уговариваю. У каждого своя судьба.

Если «солнцу русской драматургии» срочно нужны деньги, то он идет в банк и берет кредит, говорит Николай Коляда. «Богатых друзей у меня нет».

— Что делать солнцу русской драматургии, если его популярность достигла берегов Индии?
— Нас приглашали на гастроли в Индию, но сейчас что-то все застопорилось. Ждем ответа, как соловей лета. А мы еще там не были, поэтому нам интересно съездить. Мы не были в Америке, в Австралии и в Индии. А так уже везде были. Хотим посмотреть, как там индийцы живут.

— Что делать солнцу русской драматургии, если ему вдруг захочется уйти на покой?
— На покой? Куда? На «Широкую Речку»? На кладбище? (смеется) Нет! Старость меня дома не застанет! Я в дороге, я в пути, и я помру на репетиции, имейте в виду!