Дмитрий Ревякин: «Катастрофа рядом, ее пасть открыта, мы чувствуем это зловоние»

Сразу необходимо, наверное, сказать: люди, «Калинов мост» — легенда, один из последних эталонов музыки свободы, что появилась в России в восьмидесятых. Ревякин — русский гений, способный из слова выжать максимум смысла. Звук — живой, настоящий, особенный, и с ног сшибает, и уносит неведомо куда. Короче, это надо слушать, это хорошо, это полезно.

Честно сказать, пообщаться с Дмитрием Ревякиным — одна из не то чтобы «моих мечт»… это что-то вроде смеси из жгучего интереса и страха разочароваться. Вот вчера в ночи получилось ему позвонить, поговорить. Мало, да и по телефону все же не то. Для интервью — необходимо и достаточно.

«Калинов мост» приезжает с новым альбомом Contra. Намеренно не стал слушать его в записи. Знал, что получится живьем. Предыдущая пластинка, «Эсхато» — жесткая, удивительная. Это горечь от понимания, насколько безволен, придушен, зависим, управляем сегодняшний человек. Русский, в первую очередь, человек. Песни о самых лучших и самых ужасных его чертах. Судя по рецензиям, гроздья гнева созрели уже в новой работе Ревякина. Он вновь на передовой войны за человеческие души.

— Завтра вам исполнится 50 лет. Обычно те музыканты, что уже долго на сцене, год от года становятся либо чересчур лиричными, либо слишком иносказательными, либо гибнут в каких-то саунд-экспериментах. У вас — все наоборот: музыка протеста, главная тема рока 80-х.
— Ну да… не лирично… и напрямую… Я вообще таким анализом не занимаюсь. Мое творчество — реакционное. Мне приходится реагировать на изменения, происходящие вокруг. Это меня касается, расстраивает, злит, я отвечаю в стихотворной форме и в музыке. Это мое дело, дело поэта, замечать то, что сегодня определяет наше сознание и мировоззрение. И говорить об этом, как умею.

— А что такого происходит? Самолеты в Турцию по-прежнему полны, «мы стали более лучше одеваться», нефть за сотню, города заклеены афишами, рекламой и уставлены торговыми центрами, медиасознание ширится и растет, производить ничего не надо, все можно купить…
— Я понимаю, что вы иронизируете. Вы не можете не видеть и не чувствовать, как расколото общество, как оно поделено уже даже не на классы… на какие-то структуры, которые живут по своим законам. У нас есть миллиардеры и более влиятельные люди, способные заставить кого угодно выполнять свою волю, в том числе и власть. Так называемую власть, потому что мы понимаем, что задача любой власти — манипулировать людьми в чьих-либо интересах. Сегодня эти интересы мне кажутся дикими, недостойными, пустыми.

— Люди позволяют с собой это делать.
— Да, позволяют. У людей есть причины, чаще всего экономические. Деньги — навязанная ценность, очень эффективный инструмент манипуляции. И потом, меня очень печалит, что сегодня любого человека можно посадить в тюрьму. Законы сформулированы так, что каждый вмиг может оказаться преступником. Если захочет кто-то влиятельный.

— Вами тоже манипулируют или вы чувствуете себя свободным человеком?
— Я тоже ощущаю, что меня заставляют играть по чужим правилам. Я бы соврал, сказав иначе. Механизмы социального влияния очевидны, какой смысл о них говорить?

— Прошлый ваш концерт в Екатеринбурге был в пабе. Круто, что в этот раз — площадка ЦК «Урал». Хотя по мне — энергия «Калинова моста» — для стадионов. Как вы считаете, у группы есть шанс вернуться на большие площадки (рок-фестивали не в счет)?
— Есть, конечно, теория, что все развивается циклично, но я не верю, что мы вновь будем собирать стадионы. Не верю, что в музыке случится ренессанс. Я вижу, что чем дальше, тем тупее. Это к вопросу о механизмах влияния. Телеэфир и престижные площадки заняты одними и теми же людьми, год от года. Те же лица, те же музыкальные клише. Это тоже технология управления сознанием — создание иллюзии стабильности. Что мне вам рассказывать, вы знаете, как устроены медиа.

— Согласен, роль медиа усиливается. Ну а как этому противостоять? Телевизоры выбросить и в деревню уехать?
— Да куда от этого скроешься… Я уверен, если бы мы начинали сегодня — никто никогда бы не узнал о «Калиновом мосте». Конец 80-х — время небывалого подъема, единения, время ожидания. Энергия общества рождала спрос на смысл, на творчество. Сегодня ее сменила апатия и индивидуализм.

— В одном из интервью вы говорили, что апокалипсис уже наступил, он вокруг нас. Оглядываясь, мы видим, как дети убивают людей, в храмах стреляют по молящимся, взрывают дома, троллейбусы, вокзалы. Но ощущения апокалипсиса все равно нет.
— Когда-то я бодро отвечал на такие вопросы. Сейчас как-то не получается. Были и пострашнее времена. Но катастрофа рядом, ее пасть открыта, и мы чувствуем ее зловоние.

— А что такое случится?
— Вы же видите, у нас в стране ничего нет, кроме нефти, тут ничего не делают, не производят. Не потому что не хотят — не видят перспектив. Для молодых хороший жизненный план — выучиться и уехать за границу.

— 20 лет назад слова «хороший жизненный план» были синонимом чего-то унылого и заурядного, вспомните «Бошетунмай» Цоя.
— Ну а как он захочет стать нужным здесь, состояться, если он не видит этого плана. Ему никто его не показал. Никто. Он видит только картинку, что транслирует ему медиа. Он одинок и растерян. Так вот, самое страшное, что случится после экономической катастрофы, — предельная разобщенность людей. Каждый сам за себя, человек человеку враг.

— В девяностые произошло ровно то же самое. Решетки на окнах, малиновые пиджаки, тотальное кидалово, за пейджер убить могли. И ничего, пережили.
— Может быть, мы с вами в разных девяностых жили, но я не помню, чтобы люди относились друг к другу по-волчьи. Число дурных поступков было, конечно, выше, чем сейчас, но это не разрушало связи между людьми. Не было патологического индивидуализма, равнодушия, возведенного в принцип.

— Слом той эпохи произошел во многом благодаря рок-музыке. Советский Союз распался, как только Виктор Цой спел «Перемен», его разорвало от «ожидания», о котором вы говорили.
— Советский Союз разрушило падение цен на нефть.

— Ну тогда-то мы об этом ничего не знали.
— А сегодня знаем. И понимаем, о чем говорим.

— Что напишут о нашем времени в учебнике истории лет через 20? О 90-х уже написали.
— Учебник истории — это элемент пропаганды. Что будет выгодно правителю в 2034 г., то и напишут.

— Кто герой нашего времени?
— Не знаю… Вам имя назвать?

— С именем будет даже лучше.
— Не знаю… (пауза 15 сек.) Не спился — уже герой (смеется). Герой тот, кто отвечает за себя и тех, за кого в ответе. Герой тот, кто работает с радостью, кто знает, чего хочет, крепко стоит и никуда отсюда не собирается. Герой тот, кому себя для других не жалко.

— Когда больше свободы, сегодня или 20 лет назад?
— Тогда, в молодости.

— Когда больше радости?
— В молодости.

— Когда больше смысла?
— Сейчас.

— Почему?
— Теперь я его вижу во всем, что делаю.