Директор Оперного театра: «Каждый вечер мы тратим миллион рублей»

— На подготовку 100-летия театра вы положили несколько лет жизни. Подводя итог, вам удалось достигнуть тех целей, которые вы перед собой ставили?
— Шесть лет тому назад театр разработал идеологию нашего движения — список, который мы должны были успеть сделать перед столетием. На столетие театр должен был показать определенные достижения — новые постановки и спектакли. Исходя из этого мы решили сделать нашим фундаментом русский репертуар. Отсюда появилась «Снегурочка», «Царская невеста», «Пиковая дама», «Руслан и Людмила», «Борис Годунов». Самое главное было — создать работающий механизм, структурировав театр изнутри.

Выпуск спектакля сегодня — трудоемкий процесс, и от каждого специалиста зависит многое. Здесь и спевки солистов, и работа пианистов, оркестра, режиссера, осветителя, костюмера и т.д. Важно, чтобы люди вошли в состояние постоянного выпуска спектакля, и это стало нормой. Сейчас, накануне выпуска спектакля «Борис Годунов», у нас уже висит приказ о выходе нового спектакля — «Отелло» на 16–19 мая 2013 года. Я считаю, мы достигли главного — работоспособности.

Наши солисты более 10 лет никуда не выезжали и думали, что уникальны. Думали, стоит им приехать за границу, как на них посыплется долларовый дождь.

Еще одно наше достижение — первая поездка за границу. Так получилось, что ранее театр целое десятилетие не ездил на гастроли. Многие актеры считали, что за границей на них посыплется долларовый дождь. Считали себя великими, думали, что такого там никто не слышал и им должны платить невероятные гонорары. Выяснилось, что все не так: рынок пересыщен, и русские театры как раз не жалуют, подчас мы находимся на унизительных позициях. Но для нас смысл заключался не в гонорарах, нужно было показать себя. Одно дело — выступать здесь: ходишь в театр, как на работу. Другое дело — летишь, размещаешься в отеле, тут же спевка, спектакль, затем прыгнул в постель, проснулся, душ — и все заново. И каждый раз нужно выдавать результат, добиваться аплодисментов. Артист должен быть востребован, он подпитывается публикой.

Я еще застал те времена, когда в ответ на новое назначение слышалось: «Это не моя роль». Сейчас актеры амбициозны и обижаются, не попав в премьерный состав. Это здоровые амбиции.

Результат существует, потому что по кулуарам после этого ходят разговоры: что слышно, куда дальше едем? Какой спектакль возьмут, буду ли я в составе? Это хорошие разговоры. Я застал другие времена — бывало, после новых назначений ко мне заходили люди и говорили: «Я такое петь не буду. Это не мое, а я буду ждать своего спектакля». Сейчас чаще требуют повторных прослушиваний. На роль Дездемоны у нас очень много желающих, и все девушки хотят попасть в состав. Причем мы научились показывать и по 3–5 спектаклей подряд. Кто-то попадает в премьеру, остальные возмущаются — почему не я? Это здоровые театральные амбиции.

Удачно случилось, что в марте мы получили первую в истории театра «Золотую маску». Сейчас много споров о том, что «Маска» не всегда отражает реалии и ее оценки не всегда совпадают с оценками публики. Но это почетно, и мы должны подстраиваться под реалии жизни. Хорошо, что первая «Маска» случилась в канун столетия театра.

— Многие режиссеры говорят о смерти классического театра, сравнивают его с пыльным музеем. И действительно, многие жанры сейчас смешались, на сцене музкомедии давно показывают драму. Вы не думали о смене формата?
— В истории человечества вся оперная и балетная музыка была написана в начале XVIII,XIX, XX века. Весь театральный оперный репертуар, начиная от Россини, Моцарта и заканчивая Шостаковичем, охватывает промежуток всего лишь в 200 лет истории человечества. Это научный факт: в это время был взрыв, в XIX–XX веке в России одновременно появились и Шостакович, и Прокофьев, и Стравинский. Сейчас мы такого не наблюдаем… но театр меняется и наш — не исключение.

Мы отошли от стереотипов, современный оперный театр не привязан к эпохе. (На фото — последняя постановка спектакля «Борис Годунов»).

Я большой фанат коллекционирования различных CD, DVD, винила. Среди них есть записи известного послевоенного фестиваля, который долгие годы считался самым мощным. И вы знаете, сейчас он не смотрится. В нашем современном понимании это примитивная режиссура, фронтальное пение. Раньше и мы были привязаны к классическим костюмам и репертуару, но все изменилось.

— Количество зрителей выросло?
— Раньше было 100 человек в зале, и 200–300 — на сцене. Но мы добились главного — вернули зрителя в зал. Мне даже перестали задавать вопросы, проданы ли билеты — все привыкли к тому, что в Оперном билетов нет.

Осталась всего неделя до нашего 100-летия, а у нас не продано лишь 4 билета.

Например, спектакль «Граф Ори» по классическому либретто привлек внимание публики. После него заговорили о том, что театр «сделал рывок». Сами того не подозревая, мы поменялись и сделали это в год 100-летия. Наверное, это правильно. Сейчас в опере много режиссуры, которая пришла из драмы, зачастую это мешает музыке. Например, в очень современном спектакле «Борис Годунов» часто поют спиной к залу, зачастую поют из-за металлических конструкций, и их не слышно. Оркестр вынужден играть тише, чтобы был слышен голос. Появились яркие характеры, театр оторвался от эпохи и места действия — теперь в каждом спектакле это может быть любая эпоха и место действия, что было догмой многие десятилетия. Сегодня это живое искусство, поэтому я не думаю, что тезис по поводу архаики оправдан. Скажу больше, сегодня оперному театру интернет конкуренции не составляет. Можно сколько угодно читать и смотреть 3D, но это не замена живого спектакля, музыки и того блеска глаз, которого в интернете не увидишь. Нет живого контакта с артистом.

— Смена образа может поспособствовать вашему успеху за границей?
— С гастролями вопрос достаточно трудный. Как мне однажды сказали в Египте: «Зачем мне звать вас, если за те же деньги я могу позвать итальянцев?». В Италии очень много театров с разным бюджетом, которые можно прокатить на фестивале в пирамидах дешевле, чем нас, и петь они будут на родном языке. Как ни парадоксально, нам удалось вывозить русские оперы. В тот же Бангкок мы вывезли «Царскую невесту», в Турцию — «Князя Игоря». Мы вывезли то, что менее известно зарубежной публике. Им более-менее известен «Борис Годунов», Римский-Корсаков, Стравинский, Шостакович, вот и все — никто не знает даже про Глинку.

В Италии много театров на разный кошелек, и все готовы выезжать, петь на родном языке. Для многих европейцев это намного выгоднее, чем звать нас.

В Италии кощунством считается, если кто-то выйдет в европейском костюме, там поют только в классических костюмах. А в немецких театрах, где активно проповедуется современный театр и режиссура, архаикой покажется, если мы повезем спектакль в классическом оформлении. Законы рынка разнообразны, в каждой стране свой подход. Например, Театр Станиславского показывал в Америке «Богему», и их попросили показать ее только до латинского квартала, потому что американцы дальше просто не выдержат. И пришли на тот спектакль американцы в кроссовках 46 размера, у них спросили — все понятно? Все было понятно, но у них возник вопрос: «Почему актеры странно одеты в костюмы исторической эпохи?». Им это казалось необъяснимым.

Я считаю, что добросовестно скроенный спектакль — главное, чем можно взять западную публику. Во что они будут одеты, в какой эпохе будут играть — вторично, если есть драматургия, персонажи выстроены, есть конфликт, любовь, ненависть. Если режиссер это сделал — там хоть футбол гоняй. Прошедший сезон оказался пиковым для театра! Всего было семь гастрольных туров. Нужно ехать с сильным спектаклем и брать качеством.

— Насколько я знаю, за последние несколько лет в театре перестроили буквально все, обновили стены и внутреннее содержание, подняли зарплаты сотрудникам. Насколько это было сложно в плане финансирования?
— Нам повезло. Если бы не было гранта — не было бы ничего. Знаете, 6 лет тому назад, когда были низкие оклады, по утрам не было ни корректур, ни спевок. Артисты говорили: «Заплати нам зарплату, и тогда мы перестанем подрабатывать в музыкальной школе, мы придем и будем целый день работать». Грант позволил людей вырвать с совмещения. Ведь искусство — как спорт: чем больше репетиций, тем выше качество выступлений. Грант позволил нам решить вопрос укомплектования хора, балета, мы на треть обновили оперу, администрацию. Теперь здесь очень много молодых, пришедших прямо из института.

Я благодарен руководству за то, что мы получаем грант РФ. С другой стороны, столетие позволило обратить внимание на проблемы здания, коммуникации. Вы увидите, что нам удалось проштробить и закрасить стены, спрятав туда все провода, которые висели в помещениях. Удалось за 3 сезона завершить ремонтные работы по исторической части фасада. Проблема любого директора — крыши текут, я свою починил. Решили и вопрос с вентиляцией, инженерией. Мы купили хорошее немецкое оборудование. Хотелось бы больше, но я благодарен тому, что каждое лето мы заворачивали здесь огромные строительные работы.

Не было бы гранта от правительства РФ — не было бы ничего. Людям приходилось совмещать несколько работ с работой в театре, поэтому раньше по утрам не было репетиций.

Сейчас область и город имеет готовый театр с готовой структурой, составом и репертуаром, и этим можно воспользоваться. Мне хотелось иметь постоянное внимание к проблемам нашего театра — одним бюджетом РФ все вопросы не решить. Остаются проблемы с жильем, садиками. На столетие эти вопросы были решены, в частности, область профинансировала «Бориса Годунова», и мы закрыли гонорар художника и режиссера. В следующем году за счет области мы меняем кресла — выбрали и купили настоящие итальянские! Помогают и спонсоры — за счет этого и живем. Вот недавно вернулись с громадных гастролей в Турции, куда были вложены немереные деньги: специально для них делали новые декорации, везли 250 человек. Вернулись на нуле! И спектакля нет. Спонсоры выдали нам 2,5 миллиона, на которые мы сейчас живем и проводим гала-концерт, оплачиваем гостиницы и т.д.

Я считаю, что правительство города и области, администрация должны сознавать, что мы — это театр, который работает на регион.

— Реально выйти на окупаемость?
— Конечно нет, это невозможно. Окупаем цирк, Театр кукол. А когда на сцене 300–400 человек, и они все одеты, обуты и хотят есть — никакими билетами это не компенсировать. Смотрите, через продажу билетов мы имеем цельный сбор с одного спектакля в размере $10 000. Мы собираем их каждый вечер. Сейчас министерство культуры РФ научилось устанавливать государственное задание и оплачивает нам спектакль в размере 700 000 рублей. То есть всего это один миллион. Чтобы выйти на самоокупаемость, нужно каждый вечер собирать спектакль на миллион. Для этого стоимость одного билета должна быть в среднем 1000 рублей. Что такое в среднем? Первые ряды по 15 000 и тогда галерка по 500 рублей. А для этого… нужно переехать в Нью-Йорк! Помните, что у нас есть и социальная миссия — к нам ходят и врачи, и учителя, зарплата которых не позволит потратить эту 1000 рублей. Мы приносим государству другой дивиденд, некоммерческий — создаем продукт, а государство этот продукт оплачивает.

Мы заведомо убыточны, для самоокупаемости нам пришлось бы переехать в Нью-Йорк.

Мы заведомо убыточны, но понимаем, что Россия гордится своей культурой. Недавно я беседовал с моим приятелем — турком, владельцем отеля «Парк Инн». В Турции в силу менталитета большое внимание уделяется кухне. А когда он приехал сюда — был удивлен: все говорят о культуре, о театрах и музеях. То есть первое, что его поразило в Екатеринбурге, было не заводом и танком. Таким он увидел Екатеринбург, и это абсолютно правильно. Будем надеяться, после 100-летия интерес не ослабеет. Театр амбициозен, и мы хотим, чтобы о нас говорили больше, чем о ком-либо.