Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

Павел Лукша: «Еще лет 10 так поживем — и страны не будет вообще»

9 апреля 2013, 10:59
Директор корпоративных образовательных программ «Сколково» — о том, как Россия балансирует на грани, как стратегически планировать свое будущее и что значит модное слово «форсайт».

На встречу с Павлом Лукшой я шел, исключительно чтобы узнать и понять, что такое форсайты, как их применяют и почему теперь в бизнес-среде стало модно это слово произносить. Возвращался уже как будто с просветленным сознанием и каким-то невероятно понятным, новым способом планировать будущее.

— Павел, позвольте я начну с того, что меня больше всего занимает. Раньше я это слово слышал только в названиях произведений Голсуорси. «Сага о Форсайтах», например. Но там это фамилия. Что такое форсайт?
— Эта деятельность называется стратегическое управление, стратегическое планирование. И здесь очень важное слово — стратегический. Это значит, что мы определяем цель. Куда мы идем и куда мы не идем. До недавнего времени идея о том, как мы цель определяем, реализовывалась очень просто. Был один начальник либо некая коллегия, которые говорили: идем туда. И дальше от этого уже отстраивалось планирование, конкретное делегирование по направлениям.

Примерно 20–30 лет назад стало ясно, что в силу ускоряющегося технологического прогресса и многих других причин появился запрос на другие инструменты. И чем дальше — тем больше. И какие это должны быть инструменты? Ведь никто не знает, куда нужно идти. Но можно договориться. Договориться о том, какое будущее мы считаем наиболее вероятным, и исходя из этого определить в процессе взаимодействия образ движения и образ действия. Соответственно стали появляться новые инструменты. И вот собственно форсайт — это один из таких действительно объединяющих инструментов, в котором есть много разных технологий.

— А что это за технологии? Как выглядит сам процесс? Это какой-то мозговой штурм?
— Мы берем людей, которые так или иначе на будущее могут повлиять. В идеале в рамках форсайта нужно собирать именно тех, кто принимает критические решения, например по будущему отрасли. Это руководители ключевых предприятий, ключевые чиновники и так далее. (Это идеальная картина. В реальности так никогда не получается.) И обсудить с ними: собственно говоря, как вы видите будущее?

Создать для них ситуацию, условно игровую, где они начинают договариваться о том, куда идти, а куда не идти. Хотя эта ситуация и игровая и этого будущего еще не наступило, но что важное происходит? Люди осознают баланс сил, баланс запросов и кусочки общей мозаики. Каждый вкладывает в форсайт свой кусочек мозаики, свое видение, куда он считает нужным идти и почему.

Когда они это собирают вместе, получается целостная картинка, и они понимают: «А, в этой картинке мы должны поменять направление». И получается некоторое повышение эффективности в итоге, потому что люди не борются между собой за будущее, а они вот о нем договорились и вместе его шарашат.

Форсайт нужен не для отдельно взятой компании, а для пространств, где есть несколько игроков. Наверное, равных. И им нужно договориться. Это способ договориться. Форсайт — это и процесс, и результат. Сложность его в том, что это некое такое облако смыслов.

«Очень важно, чтобы возможность влиять на ситуацию шла параллельно с взятием некой ответственности. Представьте, например, если сейчас дать населению страны возможность голосовать за бюджет. Самые активные голосовальщики — это пенсионеры, и они скажут, что 90% бюджета на пенсии — и все. Если бюджет на год закрепился, у нас в этот год ни строительства, ни образования, ничего не происходит. Это пример несбалансированной ситуации».

— Это проверено временем? Есть страны, где эта технология планирования и способа договориться уже применяется?
— Первая сфера, где это работает, это планирование науки и технологии. Сейчас европейцы, Штаты, японцы, Израиль, то есть ведущие мировые технологические державы используют этот механизм для того, чтобы решить, в какую науку инвестировать, в какую не инвестировать. На все денег точно не хватит — нужно искать приоритеты.

Японцы начали делать это много раньше других. У них правда была немного другая технология, называлась «метод Дельфи»: они просто собирали экспертов, проводили опросы, взвешивали результаты, а потом делали некую сводную картинку. Они это начали делать еще в конце 70-х. И вот приоритеты нынешнего технологического развития (ну например, что японцы по факту являются лидерами в робототехнике) на самом деле во многом обусловлены тем, что они еще тогда приняли решение, что это очень важно. Робототехника, современная электроника, лазерные технологии и так далее. Вот очень многие сферы, где Япония сейчас номер один, по нынешним результатам в очень перспективных сферах. Это все решения, которые были приняты в 70-е, 80-е. Поэтому это штука работающая. То же самое делает Европейский союз.

— Для России это стало актуально только сейчас? Почему?
— Россия — это очень сложная страна, многоукладная и все-таки технологически развитая страна. Притом мы сильно отстали за последние 20 лет, но мы продолжаем оставаться технологически развитой страной. Технологически развитой страной нужно управлять по другим законам. То есть, например, в 70-е у нас был госплан. Сейчас госплан не работает, у нас рыночная экономика, но нам нужен какой-то способ, чтобы координировать направление.

Нам нужны долгосрочные цели. Все наши отставания последние 20 лет связаны с тем, что тогда никто не ставил долгосрочные цели. Люди работали на текущий день, и реально сложных проектов никто не делал. Больше так жить нельзя. Если, условно, мы так еще 10 лет поживем, то страны не будет вообще.

Мы сейчас балансируем на грани. Нужно искать решения в области гуманитарных технологий. Нужно привлекать самые современные подходы к управлению. Один из таких подходов — это управление через форсайт. Когда мы сначала договариваемся об общих целях, рисуем дорожные карты, а потом разные люди начинают в них с разных сторон вкладываться.

— В таком случае не могу не спросить: а у нас на государственном уровне как-то применяется эта технология?
— На государственном уровне люди до сих пор это делали по-своему, но сейчас все больше приходят к выводу, что надо делать так.

В форсайтах могут участвовать несколько разных типов людей. Важно, чтобы эти люди имели свою позицию относительно той темы, с которой связаны. В идеале они должны влиять на решения, но они могут быть и квалифицированными пользователями. Они могут быть разработчиками новых технологий.

Очень важно, чтобы не было ситуации, когда чиновник или группа чиновников готовят новые нормативные акты и у них есть, допустим, 2–3 консультанта, которые им советуют. Даже если это очень башковитые люди, они могут все равно иметь некоторую субъективность. А когда собирается больший коллектив и есть возможность услышать разные мнения, появляется возможность действовать как-то по-другому.

— Я так понял, что состав тех, кто делится своим мнением, невероятно важен. Высказаться должно как можно больше вовлеченных граждан?
— Вот есть, например, реальная ситуация: в городе 70% горожан, которые ничего не понимают ни про будущее, ни про технологии. Надо, чтобы на форсайте было около 20% таких людей. Потому что с ними придется взаимодействовать, а они ведь будут потом говорить: «Зачем нам ваши бесшумные поезда, давайте лучше подъезды отремонтируем». И это тоже нормальная часть разговора. В этом диалоге должны присутствовать люди-пользователи. Даже если они неквалифицированные, они должны свое слово тоже иметь.

Чтобы быть способным к думанью о будущем, надо как минимум уметь думать. А думать умеют далеко не все. Многие живут рефлексами. Поэтому если человек чего-то не видит в своем окружающем мире, он не понимает, что это может быть. Например, сейчас абсолютно привычно для всех иметь сотовый телефон и даже, скорее всего, смартфон. 10 лет назад смартфон — это было вообще что-то непонятное, а телефон для многих был просто недоступен. В каждый момент времени люди считали, что, наверное, так и будет всю жизнь.

— Давайте попробуем отыграть здесь и сейчас, как может происходить форсайт. То, как там думают. Я поставлю насущный такой вопрос. У нас огромная часть населения идею «Экспо» отрицает, потому что уверена, что все опять разворуют и лучше не станет. Как сделать так, чтобы инвестиции в «Экспо» были осмыслены и восприняты как необходимость?
— Здесь сразу же возникает вот какой вопрос — и он самый главный: что будет происходить после? «Экспо» само по себе не самоцель. Это, конечно, красивый пиар-ход, и наверное, на этом можно привлечь в город инвестиции. Вопрос — зачем? Куда мы идем дальше? Если мы говорим об «Экспо-2020», значит, обсуждать мы должны Екатеринбург-2030. Как он будет выглядеть и чем «Экспо-2020» ему помогло. Какая новая промышленность? Какие новые типы деятельности? Чем будет Екатеринбург через 20 лет? Вот главный вопрос. Тогда мы сможем сказать, зачем в середине пути, через 10 лет, нам понадобилось «Экспо».

Быстро на этот вопрос не ответить. Это будет профанацией. Но если коротко, то нужно, по-хорошему, собрать активных горожан, правительство области, чиновников города, бизнес и вместе обсудить: куда идем? Зачем? Что дальше? Давайте придумаем, вот после того как «Экспо» мы сделали в середине пути, в 2030 году как выглядит наш город? Какие отрасли развились? Какие деятельности? Что лидирует? Где мы тогда можем услышать в мире про Екатеринбург и почему (кроме того что там «Экспо» прошло)? Куда и с какой амбицией город движется — вот вопрос. И тогда будет понятно.

Нет самоцели — пройти какой-то мост или какую-то улицу — это просто точка на маршруте. Если я хочу попасть в гости к другу, это может быть оптимальная точка на маршруте. Соответственно, если мы понимаем, куда идем, если у нас возник этот образ будущего, то в нем «Экспо» становится обоснованным. Но что более важно: как только мы понимаем, куда мы идем, у нас появляются требования.

Например, в одной из версий обсуждается, что Екатеринбург, в силу своего положения, город на пересечении путей Еропы и Азии. Может, стать такой вот транзитной евразийской столицей, хабом, точкой притяжения? Это город транзита, это город культуры, это может быть город образования. Если в этой логике идти, тогда понятно: вот приоритетные сферы. И отсюда видно, что, если мы хотим сделать Екатеринбург, допустим, центром — своего рода торговой площадкой (а может быть, не только торговой, но и образовательной), то нам нужны пространства, в которых ведущие международные компании будут иметь свои демонстрационные площади.

Нам нужно понимать, что будет, когда «Экспо» закончится. Будет уйма этих павильонов. Их надо переоборудовать, перепрофилировать. Вероятно, это должны стать технопарки. Или это должны стать какие-то представительства, или может быть, какие-то коворкинговые центры.

Например, активные предприниматели придумывают новые технологические всякие штуки. Что это будет дальше? Куда это все войдет? Конечно, когда люди говорят: а сейчас это будет очередная история, как в Сочи, мы раздуем бюджеты, построим что-то, а что дальше-то? В Сочи же тоже уничтожили природу, понастроили объектов и даже их завершат с перерасходом в 8 раз. И при этом все понимают, что потом эти объекты не будут использоваться. И нет никакого понимания, что дальше будет.

Я думаю, что на «Экспо» та же самая реакция у людей. Главное — понимать, что это вопрос масштаба. Вопрос стратегический: зачем нам нужно было «Экспо-2020» в 2030 году? Что оно нам дало? Прямо реальный подъем экономический, допустим? Или это просто была мутная тема, трата денег и ничего не случилось?

«Как только в городе появляются суперсовременные развязки, горожане, конечно, говорят: да, удобно. Теперь без пробок доезжаем на работу. А до этого они, конечно, гундели, что это просто не нужно. Если у нас, например, 70% населения ничего не хочет, а только хочет добавки к пенсии, это же не значит, что мы должны в ситуацию изменений такое же и закладывать».

— Но согласитесь, если вы в рамках форсайта соберете и сторонников «Экспо», они будут утверждать, что событие принесет региону многочисленные инвестиции. С ними ведь не поспоришь, вроде как, а люди все равно им не поверят.
— Если, например, говорят, что будут инвестиции в промышленность. Куда конкретно? На какие сектора будут сделаны ставки? К сожалению, российская промышленность (в том числе и в Свердловской области) по очень многим параметрам не конкурентна. На самом деле мы очень сильно отстали от мира. Проблема в том, что круче нас теперь производит уже и Китай. И какую отрасль промышленности ни возьми — у нас практически не осталось конкурентных преимуществ. Поэтому вопрос: во что будут инвестиции и зачем? Зачем вот этим международным грандам инвестировать в Россию? С каким прицелом? На что они будут рассчитывать?

Поэтому отсюда возникает вопрос целеполагания и самоопределения для Екатеринбурга и, по идее, вообще самоопределение для страны: куда нам надо двигаться? Где-то этот разговор должен начинаться, и «Экспо-2020» — хороший контекст.

Можно щеки дуть, что все будет очень круто и так далее. Давайте решим. Причем под «решим» я не имею в виду только людей из администрации и бизнес-структур аффилированных. Должны решать в том числе и те, кто до сих пор в разговоре не участвовал. Те, у кого есть возражения. Нужно их подключить, убедить или услышать то, что они говорят.

В этом смысл новых форматов управления. Вот форсайт и есть такой структурированный разговор о будущем, где при этом все на равных — и большой начальник, и житель города. А дальше — другие инструменты будут, которые уже есть в мире. Например, открытое правительство. Причем региональное. Когда, например, регион вывешивает планы по развитию территорий или по определенному строительству. А граждане обсуждают, участвуют в разных сессиях дискуссионных, возражения готовят, дополнения, и полгода идет общественная дискуссия. Потом на этом основании план пересматривается, ревизия делается, в нем учитываются все требования и уже после этого он реализуется.

Вот подлинная демократия, по-моему, она в этом. Она не в том, чтобы все ходили и голосовали за партию. Мы же все знаем, что выборы — штука очень управляемая. Подлинная демократия в том, что люди могут влиять на решения о распределении ресурсов. Это гораздо важнее.