— Мое расписание до событий на Украине было предельно скучным: подъем в 9 утра, после чего я отводила ребенка в садик, выгуливала собаку, ходила за булочками и варила кофе. Садилась за компьютер и начинала работать. Я 3D-художник. Но теперь после работы свои вечера я провожу не с дочкой и мужем, а с беженцами. Я работаю волонтером в лагере. В будни стараюсь выделить на это хотя бы пару часов в день. Выходной — посвящаю полностью.
Я помню, что 24 февраля работала в очень интенсивном темпе. Я слышала о том, что где-то собираются войска, слышала про растущее напряжение, родители мне говорили — они живут в России, — что все нормально, идут учения. Поэтому я особо не волновалась и заканчивала важный проект, сосредоточившись на создании трехмерной графики. И ночью уже я прочитала первые сообщения о вторжении, но не восприняла их серьезно.
Только утром я написала в «Гугле» запрос по-польски «Ukraina wiadomosci» и увидела, что около четырех часов утра русские войска перешли границу Украины.
На пункте, который в Варшаве организовали для беженцев на спортивной арене, был скандал. Волонтеры, дежурившие там сутками, выбивались из сил, организуя доставку из ресторанов дополнительной еды для людей, покупали им на свои деньги лекарства, оказывали психологическую поддержку, хотя всего этого они могли бы и не делать. В итоге переоценили свои силы и к концу второй недели уже физически не справлялись с тем объемом работы, который сами себе обозначили. При этом гуманитарной помощи приходило меньше, а беженцев становилось все больше. Добровольцы требовали помощи от правительства, но и те не могли помогать сверх установленных бюджетов.
 Фото: Анна Коваленко, 66.RU |
|---|
Именно тогда я решила выйти из угла, в который забилась от всех страшных новостей, и начала помогать, потому что понимала, что человек, который знает русский язык, наверняка необходим.
Все без исключения беженцы приезжали и приезжают страшно уставшими. Некоторые едут целую неделю, живут по 10 человек на трех квадратных метрах, не видят душа, теплой еды и постели.
В Польшу едут женщины, дети, старики. Мужчины не могут выехать из страны по причине мобилизации, на Украине остаются мужья, отцы, сыновья.
Пробка на границе — 50 км. Некоторые стоят там днями. Кто-то шел в итоге пешком и нес на руках детей, собак, кто-то даже рыбок. Это люди, которые неделями не меняли одежду, многие приезжают больные, простывшие, в худшем случае — с обморожениями. Часть из них голодали или ели одни батончики неделю. Часто случаются проблемы с пищеварением и обезвоживание.
Беженцы, которые приезжали в первые дни, и те которые приезжают сейчас, — это абсолютно разные люди. Все больше становится людей, уже потерявших родных и функционирующих на автомате, после того как увидели смерть и разрушенные дома.
Изначально все беженцы приезжали на вокзал, пока там не начал твориться ад. Но правительство очень быстро развернуло дополнительные шатры рядом с вокзалом, где можно получить еду и отдохнуть, также базы временного пребывания открыты в спортивных объектах и выставочных центрах.
Условия простые: раскладушки, для каждого человека — матрас, постельное белье, полотенце, стульчик, набор для гигиены. Много вещей в общем доступе: одежда, игрушки для детей. На центральном стадионе организовали больницу, так как приезжает много раненых.
Беда в том, что они все прямо от границы едут только туда, куда знают, что можно ехать, — в столицу. Творится хаос. В Варшаве дежурят автобусы, которые отвозят людей в другие города — в менее загруженные пункты.
Естественно, возникает языковой барьер, много времени волонтеры тратят именно на то, чтобы объясниться с беженцами. Как раз тут я и помогаю, перевожу и координирую. Те, кто говорит по-русски, без проблем переходят на него, а украинский можно понять, если знать польский и русский.
Я общаюсь с ними, показываю направления, помогаю определиться с дальнейшим маршрутом. Но вообще волонтеры здесь многозадачны, делают все, начиная от раздачи еды и заканчивая устройством детей в сады и школы.
Поначалу я как-то пыталась наладить связь, подружиться, но это, видимо, как у врачей — эмпатии на всех не хватит. Историй там, конечно, много разных. От смешных, вроде дедушки с пятью котами, которые у него убегали всю дорогу, а он самоотверженно их ловил, до совершенно жутких, про которые даже вспоминать не хочется. Вообще вид детей, которые вынуждены были все это пережить, это самое страшное.
 Фото: Анна Коваленко, 66.RU |
|---|
Первый день в лагере был самый тяжелый, после него я просто была в ступоре какое-то время. Морально тяжело. И чем дальше развиваются события, тем тяжелее. Хотя я ни разу не слышала ни упрека, ни оскорбления в свой адрес, даже если люди узнавали, откуда я.
Про себя беженцы рассказывают мало. Если и говорят, то что-то абстрактное. Такое ощущение, что они не столько напуганы, сколько их мозг блокирует все чувства и отключает их от реальности. Начали приезжать люди из Мариуполя. Потерянные, будничным тоном рассказывают, как сидели под обломком какой-то остановки, а тут взрыв и в них чья-то нога прилетела.
Поляки легко ставят себя на их место. Они помнят еще опыт 40-х годов, когда их бабушки бросали все и ехали в неизвестном направлении. Поэтому здесь делают все, что в их силах, чтобы обеспечить прибывающих хотя бы минимальными условиями.
Я оглянулась вокруг и поняла, что люди здесь абсолютно беззащитны. Потому что уже давно никто не думал, что им когда-то придется защищаться физически. То есть не за экономические интересы, после начала операции «защита» вернулась в свое первобытное, варварское значение.
Поняла я это в один момент, когда над головой, а я живу недалеко от аэропорта, начали летать военные самолеты, а дети стали кричать, что армия нас спасет. Люди бросились делать запасы. Они скупали бензин и продукты — но в этом нет ничего нового. Так же они поступали, пытаясь защитить себя от последствий коронавируса.
Но появилось кое-что новое. Проезжая мимо стрельбища недалеко от моего дома, где я привыкла видеть пару машин, теперь я встречаю там длинную очередь из желающих научиться стрелять.
