В российских школах ввели обязательный экзамен по русскому языку. Без него детей мигрантов больше не принимают.
Но в стране из 23,6 тыс. детей, которых обязали сдавать этот тест, успешно его прошли только 2,9 тыс. — 12%. Например, в екатеринбургской школе №149 на Сортировке, где традиционно самый большой процент детей иностранцев, в этом году в первый класс зачислили в два раза меньше учеников, чем годом ранее.
Теперь возник вопрос о том, что делать дальше.
В Госдуме предлагают дорабатывать сам тест, ограничивать число попыток его сдать, а еще — вводить платное обучение для иностранцев или вообще запрещать трудовым мигрантам привозить в Россию семьи.
 Фото: Анна Коваленко, 66.RU |
|---|
Диаспоры, тем временем, предлагают региональному правительству организовать бесплатные курсы русского языка для тех, кто вступительный экзамен в школы не сдал. Хотя в екатеринбургском муниципалитете прямо говорят, что если такие курсы в школах и появятся, то только за деньги.
И пока они решают, дети, не сдавшие тест или еще только собирающиеся его сдавать, идут к частным учителям. В том числе — к логопедам.
О том, с какими знаниями они приходят, на что надеются их родители и чем процесс обучения иностранного ребенка русскому языку отличается от обычных дошкольных занятий, мы поговорили с логопедом, создательницей центра «100ЛИК» Мариной Костаревой.
Она в профессии 25 лет. Но приехавшие в Россию на заработки иностранцы приводят к ней своих детей особенно часто в последние два года. При этом сами родители, по словам Марины, не стремятся изучать язык и нередко используют своих сыновей и дочерей как переводчиков.
 Фото: Антон Буценко, 66.RU |
|---|
— Как вы считаете, есть ли у детей иностранцев проблема с адаптацией в обществе?
— Не только у мигрантов. Эта проблема есть и у других детей, которые плохо говорят. Ребенок идет в школу, а у него речь смазанная, как каша во рту. И родители очень боятся буллинга.
Если ребенок попадет в класс, где другие ученики сильно превосходят его по коммуникативным способностям и социальной зрелости, риск травли действительно очень велик. И сам ребенок, когда понимает, что не тянет образовательную программу, испытывает колоссальный стресс.
Кроме буллинга, есть риск столкнуться с раздражением учителя, который не умеет или не готов работать с таким учеником. В таком случае ребенок с проблемами речи, что называется, попадает на заднюю парту. А для него задняя парта — это все, конец. Учебный процесс, считайте, закончен.
— Причем, учителя, в чем-то, тоже можно понять.
— Да. Зачастую, речь не идет о низкой квалификации педагога или о его личных качествах. На таких детей может просто не хватать времени. Когда в классе 25 других учеников, педагог либо их всех должен бросить и заниматься ребенком с речевыми проблемами, либо ученик-инофон останется вне поля зрения учителя.
Это беда. У самих детей-инофонов при такой перегрузке нервной системы могут возникать тики, энурез, заикание, отказ от учебной деятельности.
— И что делать?
— В работе с детьми-инофонами, как и с русскими детьми с нарушениями речи, важно отталкиваться от потребностей ребенка: где ему будет проще и комфортнее, как сделать так, чтобы были лучшие результаты. Общих для всех алгоритмов нет.
При первично сохранном интеллекте ребенок-мигрант попадает в ситуацию, когда он объективно не готов воспринимать общеобразовательную программу. У него нет ресурсов и базы для этого. Поэтому нужно определить вид образовательной программы.
Решение о том, по какой программе он будет обучаться, принимает психолого-медико-педагогическая комиссия.
— В чем заключается глобальное отличие обучения детей мигрантов от детей, плохо говорящих по-русски?
— Русский культурный код — вот что нужно заложить. И речь не только о поступлении в школу или вообще об образовательном процессе.
Мне кажется, из-за отсутствия общего культурного кода и возникают конфликты, негативное отношение к мигрантам и их детям.
То есть люди, приезжая в чужую страну, безусловно, должны понимать, где они находятся, как здесь все устроено. Не законодательно, а понятийно. Как можно себя вести, а как нельзя — это же и есть культурные традиции. Это как раз база, которую нужно закладывать.
Многие иностранцы этой базой не обладают. Отсюда все проблемы.
 Фото: Анна Коваленко, 66.RU |
|---|
— Но какое отношение это имеет к языку?
— Прямое. До года для младенцев все языки примерно одинаковые: повторы, звуки, даже колыбельные, которые слышат новорожденные в разных культурно-языковых средах, чем-то похожи.
Но дальше начинаются различия.
Потому необходимо закладывать детям-инофонам русскую культуру — она обогащает язык. Это помогает образованию зеркальных нейронов — дети начинают отзеркаливать — учатся пониманию эмоций и ритма языка. Складывается коммуникация.
Наша задача — научить детей думать по-русски, делать логические выводы, размышлять. Вообще вся школьная успешность строится на русском языке.
А они механически читают: прочитали, а понимать не понимают. И получается, ты должен уйти назад, не по паспортному возрасту с ребенком работать, а по его умениям. Должен идти на более простой ранний уровень, допустим, среднего дошкольного возраста: пяти, четырех, трех лет. Начинать им систему языка формировать.
— Нет ли у детей протеста против обучения?
— Все занятия у нас учитывают возраст. Если ведущая деятельность в дошкольном возрасте игровая, и ребенок должен как можно меньше сидеть и больше двигаться через движение, получать образование, запоминать какие-то новые знания, получать по языку, мы это делаем. Безусловно, у нас есть какая-то работа за партой, где они в рабочих тетрадях что-то клеят, прописывают, рисуют.
Дети играют — им весело, здорово, интересно. Мигрант или русский — они все равно остаются детьми.
И когда ты преподносишь учебный материал: образовательный, сложный, новый, непонятный, — в игровой форме, они перенимают этот социальный опыт и берут его.
— Родители наверняка говорят дома на родном языке. Это как-то влияет на ребенка?
— Конечно. Они не в силах ему оказать помощь: настроить, организовать его в рамках образования. Просто сами не понимают. У них есть языковой барьер.
— Это осложняет учебный процесс? Случаются откаты назад?
— Отката нет. Скорее, прогресс не такой быстрый, как хотелось бы.
— Вы явно описываете персональные занятия с каждым ребенком. А как это устроено в школах?
— Мы понимаем, что система образования меняется долго. Очень много согласований должно пройти, прежде чем внесут правки в процесс обучения.
Сейчас, насколько я могу судить, в школах учебные процессы для детей мигрантов выстроены очень разрозненно: кто как может, так и делает.
Единой образовательной программы — как этих детей вводить в учебный процесс грамотно — ее просто нет. Не утверждена.
Мы больше говорим о школьном возрасте, а куда дошкольники-то делись? У мигрантов же в семьях много детей. И они просто водят их в садики.
А вообще требуется дополнительное образование — еще задолго до того, как появилась необходимость поступать в первый класс: логопеды, дефектологи, специальные психологи. Ни педагог в классе, ни репетитор потом этот процесс не вытянут. Они не знают, и не должны знать многих специфических вещей, необходимых для того, чтобы заложить ребенку русский язык.
 Фото: Антон Буценко, 66.RU |
|---|
— С каким запросом иностранцы приходят к вам?
— Запрос от родителей мигрантов один: «Я вам привел ребенка, вы уже тут сами с ним разбирайтесь». Я говорю сейчас слова, которые сама слышу от родителей мигрантов регулярно.
Хотя это не только им, но и вообще многим родителям свойственно. Но у иностранцев этот запрос более выражен. Потому что у них самих, у многих, большие проблемы с русским языком. Поэтому они больше нам доверяют. Хотят просто видеть итоговый результат: сдал тест, не остался на второй год, перешел в другой класс и так далее.
Одна семья год назад ко мне пришла. Их направила школа. Мальчик, девочка. Я их посмотрела, поговорила с отцом. И они просто ушли. На звонки потом тоже не отвечали.
Но через время вдруг вернулись — за две недели до сдачи вступительного экзамена по русскому языку в школе. Но что я могла сделать? Ребенок приходил каждый день. Мы занимались, как могли. Но сдал все равно на «двойку».
Потому что устойчивые нейронные связи так быстро не формируются. Просто невозможно за две недели заложить язык, понимание, мышление, осознанное чтение и письмо. Требуется минимум год. А то и два.
— Сами родители проявляют интерес к учебе? Они хотят выучить язык?
— Больше о детях беспокоятся. Например, приходит ко мне мама, а ребенок у нее вместо переводчика. Я серьезно говорю. При этом, и мама, и папа относительно социализированы здесь. Она работает пекарем. Он, хоть и с высшим медицинским образованием, — на стройке. Но оба очень плохо говорят, плохо пишут. И задачи полноценно выучить язык перед собой, видимо, не ставят.
— Не хотят учиться?
— Так глубоко я с ними диалог не выстраивала. Но, во всяком случае, они ни разу не спрашивали, можно ли им где-то обучиться языку. Хотя наши программы, например, не привязаны к паспортному возрасту. Мы бы научили.
— Вы спрашиваете у родителей, какие у них планы на будущее?
— Конечно. Они говорят: «Мы будем оставаться здесь жить. Нам надо, чтобы ребенок хорошо говорил и понимал».
