В 2011–2012 годах некоторые мои знакомые, работавшие на мэрию Москвы или администрацию президента, сначала шли на Болотную площадь — протестовать против нечестных выборов, а потом возвращались в свои кабинеты и придумывали способы борьбы с протестующими. И в тот, и в другой момент они были искренни, просто — по-разному.
Эта раздвоенность сознания, это шизофреническое существование большой социальной группы заставили меня всерьез задуматься — кто эти герои нашего времени, что с ними происходит, как они себя оправдывают (если у них вообще есть такая необходимость). А главное — каковы общественные последствия их жизнедеятельности.
Эта личная медитация привела к необходимости продолжить ее и на книжных страницах. Так получился роман «Средняя Эдда».
Мой добрый друг, писатель Шамиль Идиатуллин, сказал, что «Эдда» — приговор поколению 2000-х. Герои романа хотят перемен, но не готовы за них платить, возможно, потому, что цена известна.
Книга, которую я писал пять лет, вышла в 2019 году — всего через пару месяцев после новых столкновений протестующих с полицией в Москве. Речь снова шла о выборах, на этот раз в Мосгордуму, куда не хотели допускать депутатов от оппозиции.
От критиков тогда пришлось услышать: просто автор написал роман по горячим следам. Это могло бы мне польстить, но беда в том, что я совершенно не умею упаковывать реальность в художественные тексты на скорость. Умел бы — наверное, и мои лавры были бы совсем другими.
На обложке издательство написало: роман-пророчество. Это, безусловно, нормальный маркетинговый ход. Но вышло, конечно, никакое не пророчество, а история про грабли, на которых мы продолжаем бесконечные танцы.
Думаю, это происходит в том числе оттого, что мы не проговариваем свои общественные травмы. И хотя понятие «литература травмы» существует уже давно, под ним традиционно понимается травма индивидуальная, когда с человеком случилась беда, определяющая его дальнейшее поведение, мировоззрение, стиль мыслей и порядок действий.
Литература травмы общественной — другое дело. Ее у нас очевидный дефицит.
Чтобы это понять, можно попробовать сосчитать, сколько книг написано в США о трагедии 11 сентября — сотни. Это не праздное внимание. Литература, кинематограф, ток-шоу, песни — призваны помочь переработать случившееся, врачевать травму, прежде всего, помогая понять, что произошло, в чем причины и последствия для общества и отдельных людей. И как сделать так, чтобы подобные трагедии не повторялись.
В нашей общественной практике ничего подобного, к огромному сожалению, не заметно. И это у нас — где движение от августовского путча и распада СССР в 1991 году шло через чеченские войны и гибель подлодки «Курск» к захвату террористами заложников в Беслане или на Дубровке.
По всем этим (и многим другим) поводам написано или совсем ничего, или пугающе мало. Мы и сами не прорабатываем свои общественные травмы, и хуже — оставляем будущим поколениям их в наследство. Мы не ведем разговор. Мы делаем вид, что ничего не было.
Хотя все было.
Мне хочется надеяться, что в своих книгах я делаю попытку начать разговор.
В новом романе «Комитет охраны мостов» (который в этом году совершенно неожиданно попал в шорт-лист премии «Большая книга») я обращаюсь к темам, важным для моей малой родины — Красноярского края. Но и, убежден, актуальным отнюдь не только для нее.
В центре сюжета — история о группе студентов и школьников, которых судят за то, что они якобы создали экстремистскую организацию и собирались взорвать мост через Енисей. Собирались ли они это сделать, что с ними происходило и происходит — пытаются выяснить персонажи книги.
С одной стороны, это журналисты, изучающие историю «Комитета». С другой — группа несчастных отчаявшихся родителей, которые видят, как их дети падают в пасть зла и это зло их медленно пережевывает.
Да, конечно, непосредственно эта история выдумана автором. Но трудно не заметить: то тут, то там группы людей обвиняются в самых удивительных вещах.
Как в романе, так и в жизни часто отличительной чертой подобных историй становится новый удивительный персонаж — провокатор. Человек, который всех собирает, заставляет что-нибудь подписать, а потом сам же — что твой крысолов — уводит за решетку.
Этот новый тип героя времени, как и тот, прежний, времен Болотной площади, требует пристального внимания и внимательного препарирования.
Я приглашаю проделать эту работу вместе.
Мне понятна позиция тех, кто говорит: неприятностей мне хватает на работе, в семье, в телевизоре, в телеграм-каналах. Зачем еще и в книжке-то о них читать? Ведь нырнуть в хоррор Стивена Кинга и думать: как хорошо в этом мире по сравнению с нашим — куда приятнее.
Вот только попытка раз за разом отгораживаться от общественных травм приводит к простому следствию — на работе, в семье и в телевизоре все остается прежним.
Признание необходимости разговора на тему — это уже первый терапевтический шаг.
Когда мы скажем себе, что готовы принять не только парадное прошлое (и настоящее), будет значительно проще идти дальше.
Может быть, после этого нам даже удастся унести куда-нибудь в подсобку хотя бы часть граблей.
