«Я увидела, что сейчас мелких блогеров и музыкантов не привлекают»
— Как ты поняла, что тебе необходимо уехать в Армению?
— Все происходило совершенно необдуманно, в панике. И мне не страшно и не стыдно это сказать. Когда стало понятно, что вот-вот выйдет закон о фейках о боевых действиях, мне было настолько непонятно, как это будет применяться, что я была в ужасе. Поняла, что мне срочно надо куда-то поехать. Билеты мне купили друзья.
— Насколько быстро ты собралась и что покидала в чемодан?
— Это произошло буквально за несколько часов. Я в целом не очень хорошо собираюсь, несмотря на то, что мы много гастролируем. Всегда как-то по-идиотски собраны вещи. А тут я, кажется, реально кидала первое, что видела. И у меня там были вещи, которые совершенно неприменимы к Еревану, вот абсолютно, из разряда «восемь купальников». Я сама все время, когда про это говорю, хохочу. Потому что для меня это было реально странно, когда я открыла чемодан и увидела их там (смеется).
В итоге оказалось, что в Ереване суперхолодно. Я там познакомилась с потрясающей художницей Армине Туманян, которая увидела, что я хожу в ветровке, и дала мне свою шубу. И я ходила по Еревану в настоящей шубе впервые в жизни. То есть всегда найдутся люди, найдется способ выйти из ситуации, поэтому уж точно последняя проблема, взял ты с собой какие-то вещи или нет.
| В панике певица взяла с собой в Армению восемь купальников. |
— Проблем с пересечением границы не было? И как сейчас относятся к русским в Ереване?
— Нет. Все очень дружелюбно. Какое-то такое принятие, сочувствие вообще к человеку, принятие человека. Очень интересно.
— Сколько денег с собой брала?
— Только наличку. У меня было точно так же, как и у всех: наступает 10 марта и ты понимаешь, что у тебя больше нет денег, все. Вот сколько у меня налички с собой было. Мы независимая музыкальная группа, и никаких счетов, никаких больших запасов, ничего нет. Скорее, у нас просто меньше якорей и больше бесстрашия. У меня нет семьи, детей, животных, и я действительно могу позволить себе вот так куда-то сорваться и на 10 долларов подумать, как прожить этот день. Не у всех есть такая возможность.
— За тобой же, как я понимаю, потом уехали все музыканты группы?
— Да, чуть позже приехали. В том и дело, мы в целом планировали с ними эту поездку. Сначала думали, проведем весну где-нибудь не в Москве, и когда стало понятно, что самолеты отменяют и единственное место — это Ереван, приняли такое решение. Билеты были уже куплены, и за неделю до планируемого вылета у меня случилась вот эта истерика. Знаешь, есть такое в психологии, когда цель уже кажется близкой, когда через неделю ты уже должен уезжать, но больше не можешь ждать. Поэтому очень часто случаются в тюрьмах побеги за три дня до того, как человека должны выпустить.
Видимо, вот такое и было у меня. Когда спусковой механизм уже нажат и я уже не могла это выдержать. И за какие-то баснословные деньги я улетела раньше, чем все мои музыканты. В итоге они спокойно прилетели, как и должны были, нормально разместились (смеется). То есть я себе, скорее, больше устроила проблем. Это еще раз говорит о том, что в панике, которая заставляет тебя принимать неверные решения, ты наломаешь дров.
— Ты говорила, что, прилетишь обратно, цитата: «если увидишь, что в Россию не опасно возвращаться». Как ты это увидела, как поняла, что сейчас здесь тебе ничего не угрожает? Какие маркеры этого у тебя вообще?
— Тут вопрос был не в том, когда в России будет правовое государство и гражданское общество. Я все это время наблюдала, как используется новый закон о фейках, кого и как привлекают: штрафы, сутки или уголовки. Что стало решающим? Я увидела, что в целом сейчас мелких блогеров и музыкантов, людей такого ранга, как мы, и с теми словами и заявлениями, которые я делала, не привлекают. Я вижу, что, в общем-то, с ними все в порядке.
— Это пока. Но это же может наступить завтра или послезавтра.
— Наступить может в любой момент. Мы за эти два месяца поняли: все что угодно может наступить. Уже все, чисто психологически невозможно уже мне каждую минуту думать о том, что будет завтра. Поэтому насколько горизонт планирования возможен, я это делаю. Но я уже спокойно отношусь ко всем лишениям. Действительно уже спокойнее, когда вижу, что в очередной раз человека привлекли за цвет кроссовок.
То есть для того, чтобы не сходить с ума, ты уже начинаешь к этому адаптироваться. Понятия не имею, что будет завтра, надеюсь, что у меня будет возможность быть в безопасности, как это будет на самом деле — понятия не имею.
 Фото: Антон Буценко, 66.RU |
|---|
— Как представляешь дальше свою деятельность в сегодняшней России? Станешь еще осторожнее, не будешь больше вообще ничего говорить про спецоперацию (формулировка изменена по требованию Роскомнадзора, — прим. ред.) и власти?
— У меня никогда риторика не была агрессивной. В плане, вот есть люди, которые занимаются этим, как Илья Яшин, которые не скупятся на выражения. Я никогда не была политическим активистом, я была музыкантом, у которого появилось свое мнение, своя гражданская позиция. В общем-то, я как высказывала свое мнение, так и говорю.
Наверное, да. Наверное, мы сейчас все стали осторожнее в словах. Ты как бы киваешь людям и даешь понять, что ты не отказываешься от своих слов. Но, наверное, уже не с такой легкостью пишешь посты на эту тему, да и уже не всегда есть силы это делать. Но в нужный момент ты можешь еще раз кивнуть и что-то сказать, чтобы все понимали, что ты в курсе происходящего и у тебя все та же точка зрения.
Надо понимать еще, что в Москве ситуация психологически сложнее, чем в регионах. Ты прямо ощущаешь, как находишься в центре всего происходящего. Это все очень тяжело выдерживать. И поэтому я решила удалиться на безопасное расстояние, пришла в себя и думаю, что вот сейчас готова опять сюда приехать. Но, кажется, что это вот так и будет.
«Чувствую себя здесь чужой»
— Будут отъезды\возвращения туда-сюда?
— Да. Наверное, есть люди, которые могут уйти во внутреннее бегство, не видеть этих букв. Наверное, я по-другому сконструирована, поэтому уверена, что через какое-то время приду к тому же самому. Сейчас же мы ездим с концертами по разным городам, и я смотрю, что происходит, как я себя в этом чувствую.
У меня нет никаких готовых концепций из разряда «мы уезжаем туда-то». Но люди ждут каких-то готовых формул: либо скажи, что ты здесь навсегда, либо скажи, что ты уедешь навсегда, либо покажи нам уже какое-то решение. Я понятия не имею. Я сейчас больше ориентируюсь на свои внутренние ощущения.
— И какие сейчас у тебя ощущения от России?
— Я всегда мыслила себя Россией, для меня это был существенный образ. Мне всегда хотелось иметь дело в этой стране, делать музыку для российских людей. Мы с удовольствием всегда выезжали за границу, давали концерты в Прибалтике, в Берлине, в Финляндии, на Кипре. То есть мне нравилось расширять горизонты, находясь в России.
В моей жизни был такой момент, когда я встречалась с молодым человеком из-за границы, и я с ним рассталась с пониманием того, что у нас никогда с ним не будет крепкой нормальной семьи на его территории, потому что я хочу быть в России. Я всегда мыслила через это. Поэтому сейчас мне очень сложно, потому что когда я приезжаю в Москву, я чувствую себя здесь чужой. И к этому много вопросов.
Могу ответить тебе на вопрос только образами. У меня ощущение от города [Екатеринбурга, — прим. ред.] и от страны, как будто человек меня ударил. Я могу с ним говорить, могу с ним находиться рядом. Я могу даже понять, почему так произошло. Но я не чувствую себя в безопасности и мне хочется отойти на какое-то расстояние. Это как внутренняя травма, потому что я понимаю, что город не виноват, культура не виновата, страна не виновата. Она [страна] точно так же в заложниках ситуации.
Но вот это общее гнетущее ощущение буквы «Z». Например, когда я въезжаю в город и вижу, как на 8 Марта в моем любимом Екатеринбурге, очень стойком Екатеринбурге, висит билборд с буквой «Z». И когда ты понимаешь, что у тебя нет сил на то, чтобы срывать это билборд, ты думаешь о том, что просто хочешь отойти на расстояние, потому что психологически очень плохо. Вот примерно так я себя сейчас ощущаю.
| Плакат, о котором говорит Вера Мусаелян, появился на здании УрГЭУ в начале марта. |
Мысль не о том, как я сильно хочу уехать в другую страну, а скорее о том, что мне сейчас придется опять заново везде смотреть, где я смогу себя чувствовать в порядке. Я сейчас с тобой так здесь спокойно разговариваю только потому, что полтора месяца провела в Ереване и он меня собрал, привел в порядок и сейчас я могу опять здраво мыслить.
— Ты оставила себе обходные пути? Я к тому, что ты открыла счет в Ереване.
— Слушай, даже не то что обходные пути. Во-первых, когда я приехала в Ереван, я почувствовала, что я — армянка. И когда вернулась обратно, уже здесь я все время думаю про этот город, культуру, мне очень интересно больше про нее узнать. Да, я действительно открыла там карточки, счета. Сама прекрасно понимаешь, что сейчас много чего заблокировано, и мне нужно искать выходы для того, чтобы со всем справляться. Сейчас у меня есть и российский, и зарубежный счет.
— Сейчас и иностранные, и российские музыканты из-за своей позиции отменяют концерты в России. Как ты к этому относишься и почему ты так не делаешь?
— Я не знаю, какие у них договоренности, с какими организаторами. Кто-то, например, должен выступать на площадке, где буква «Z» на весь экран написана. И тогда Юрий Шевчук [лидер группы «ДДТ», — прим. ред.] говорит, что он не готов.
— А ты бы такой концерт отменила на его месте?
— У меня такого концерта не может быть, мы сами выбираем себе площадки. Я всю свою жизнь так выстроила, чтобы у меня такого концерта не было. Для меня важно выступать, я вижу, какой сильный заряд жизни это дает и мне, и аудитории. У меня нет ощущения, что вот вы празднуете и делаете вид, что все в порядке, когда вокруг спецоперация (формулировка изменена по требованию Роскомнадзора, — прим. ред.), — это не так.
Все это понимают, но нужно находить в себе силы жить, потому что кто-то должен жить, когда идет спецоперация (формулировка изменена по требованию Роскомнадзора, — прим. ред.), иначе у тебя не будет сил вообще ни на что. Ты должен как-то выполнять свою работу, кормить детей, думать о том, как жить дальше, в конце концов, восстанавливать все это, когда придется все восстанавливать. И на все это нужны силы. Лучше движения, лучше музыки, лучше искусства, лучше творчества никто с этим не справляется.
«На концертах стало в два раза меньше людей»
— Да. Но у тебя заблокировали Instagram (входит в состав организации Мeta, признанной экстремистской и запрещенной на территории РФ), который был основным инструментом привлечения аудитории. В такой ситуации собирать концерты сложнее. И, кстати, причина блокировки неизвестна?
— Да, очевидно, что на меня была такая цифровая атака. То есть кто-то целенаправленно уничтожал мой аккаунт. Я не знаю, по каким каналам, из-за чего, кому я дорогу перешла. Но факт остается фактом — я осталась без своей главной рабочей площадки. На концертах людей стало в два раза меньше, чем обычно.
Я реально долго старалась делать так, чтобы люди приходили на наши концерты через мой Instagram. Мы этого и добились — они не смотрят рекламу, поэтому очень много людей просто не знают, что мы приехали выступать. Это очень бьет по всем фронтам. Сейчас перестраиваемся на новые площадки, и эта работа требует больших сил.
— Вернемся к осторожности в сложившейся ситуации. На митинги, так понимаю, больше не пойдешь?
— Я ходила на все митинги, которые были. У меня просто есть определенное поведение — я никогда не лезу на рожон. Например, знаешь, когда у меня был Instagram, может, было бы и неплохо, если бы меня посадили на 20 суток. После этого я бы сидела и писала туда посты.
Может быть, это бы дало какой-то эффект и резонанс — мое слово было бы как-то услышано. Сейчас я не очень вижу в этом смысла. Это [участие в антивоенных митингах, — прим. ред.] не дает сейчас ничего, кроме того, что ты портишь себе нервы и лишаешь себя на какое-то время денег или свободы.
 Фото: 66.RU |
|---|
| Уже существующий список запрещенных в РФ музыкантов (в котором есть «АлоэВера») пополнился артистами, выступившими против спецоперации на Украине. |
— У меня складывается впечатление, что в стране скоро останутся только «Любэ» и газмановы. Что ты думаешь о дальнейших перспективах музыкальной индустрии здесь?
— [молчание] Ой, слушай, очень сложно сказать, очень сложно. Но я понимаю, что вот мы, например, готовы играть концерты, пока такая возможность есть. Сказать, что мы сами отвернемся и не будем играть — такое вряд ли, потому что это наша публика. Мы десять лет с ней знакомились, взращивали ее.
Вряд ли артисты уедут и скажут: «Нет, я лучше буду играть в Берлине». Это сложно даже не в том плане, что надо искать новую площадку, а в том, что там дух другой. Ты же эти песни писал для этих людей, находящихся в России. Поэтому пока такая возможность есть, пока ты знаешь, что площадка готова тебя принять, а при въезде в страну не посадят — будем играть.
— А если говорить уже о перспективах группы — вас же не убрали из списка запрещенных?
— Нет. Нам сказали, что мы все так же в списке. Новый перечень [с артистами, высказавшимися против спецоперации, — прим. ред.] — это просто дополнение. Мы так же в стоп-листе. Но, смотри, в прошлый раз было так: нас сначала запретили в Москве и Питере, потом это докатилось до регионов. Сейчас как будто так: регионы подотпустили, видишь, мы играем, а в Москве и Питере — наоборот.
Но есть определенные площадки в Москве, которые говорят: «Мы готовы порубиться за ваш концерт». При этом мы все готовы к тому, что, например, за день концерт отменят. Сейчас такой бардак происходит, что, очевидно, выступление какой-то там группы — не самая первоочередная задача. Поэтому вполне возможно, что это все и пустят на самотек, а может, там кого-то и переклинит, ничего не знаешь.
А что касается горизонта планирования группы. Мы заявлены на «СтереоЛето», еще на какой-то фестиваль. Но никто не знает, что будет к лету, будут ли вообще фестивали в России, какие музыканты и что будет. Поэтому я выбрала для себя стратегию «я имею в виду». У меня все это в календаре стоит, и я веду себя так, как будто это все будет. Когда мне скажут, что не будет, тогда я буду принимать решение. Постоянно находиться в волнении от того, как это все сложится, я не готова.
