Когда я первый раз позвонила Жене, корректно сказала, что «ваш номер телефона мне дал Фрэнсис». Женя сначала промолчал, а потом ответил: «Давайте без этого. Юля дала». В этот момент я все поняла.
Евгению Сокову 32 года. Встречает нас с фотографом на окраине Сысерти. Женя – инженер-проектировщик, строит дом для бизнесмена, но последние полгода не только командует строителями, но и сам надевает спецодежду. На стройплощадке он практически живет, привез сюда троих собак, ночует тут же. Его машина во дворе покрыта промерзлым снегом. Разговаривать мы идем в будущую кухню, в ногах у Жени бегают собаки — он их перевезет в Испанию, где сейчас живет жена с тремя детьми.
Евгений почти не дает интервью, во всех публикациях он — герой второго плана. И ему комфортно — он не болтлив, на вопросы отвечает кратко и часто не договаривает. Евгений Соков рассказал, как узнал про трансгендерность жены, как относится к дальнейшему переходу и почему в России — самое толерантное общество.
Я еще не привык называть жену Фрэнсисом. Но стараюсь. Давно было видно, что человек не в своей тарелке, теперь все встало на свои места. Внутренне она не изменилась, только внешне — груди нет и одеваться стала проще.
Гомофоб ли я? Нет. Уже точно нет. Раньше просто не задумывался. Мог пошутить что-нибудь про гомосятину.
С Юлей мы познакомились на поинте игроков в Линейдж. Я хорошо помню первое впечатление. Боюсь, что ей будет неприятно читать, потому что сейчас она хочет быть мальчиком, но тогда она была сильно девочкой и понравилась мне как женщина. Она красиво танцевала. После первой встречи мы расстались. У меня началась сессия, потом экзамены, потом работа. Спустя несколько лет я позвонил и мы начали встречаться.
Я младше Юли на десять лет. Разница смущала обоих. Она говорила, что я молодой и глупый, что не хочет меня испачкать. Родители осуждали — уверяли, что это неправильно. Я в ответ молчал, продолжал добиваться и вскоре мы начали жить вместе. Старались поскорее завести ребенка — чтобы все вопросы отпали. Юля не стала брать мою фамилию, чтобы не оставлять дочь от первого брака в одиночестве. Честно говоря, я вообще не понимал, зачем нужна свадьба. Я с самого начала знал, что мы будем вместе и никуда не денемся.
Сначала речь шла только про удаление груди. Я знал, что от большой груди у Юли болит спина. Потом выяснилось, что нельзя сделать операцию просто так. Жена подошла ко мне и сказала про то, что нужно получить справку от врача про транссексуальность и что она — трансгендер. Я подумал — ладно, человек же не собирается меняться, не считая внешности. Надо так надо. Хочет так хочет. Мы хотели оставить все в тайне, даже для знакомых это была просто операция по уменьшению груди. После изъятия детей Юля всем призналась, как было на самом деле. Решила, хрен с ними, буду самим собой. Хотя на самом деле все это и так чувствовали.
Если к вам подходит жена и говорит «милый, я хочу стать мальчиком», постарайтесь почувствовать, насколько взвешенно это решение. Я понимаю, как это звучит. Но лично я почувствовал, что операция — это правильно. А потом и доктор подтвердил. После удаления груди Юля стала счастливее.
Я знал про блог, но не читал его. Было просто неинтересно. Когда спрашивал, Юля говорила, что лица там не было. Только подбородок. Уже перед судами я начал читать про трансгендерность. Теперь все знаю. Она мне с самого начала говорила, что у нее мальчишечья душа. Что она любит вести себя по-мужски и, грубо говоря, гвозди заколачивать.
Я знаю, что можно продолжать переход. Мы решили, что этого не будет — только грудь. На этом обсуждение и закончилось. Я на гормонотерапию не готов, если честно. Это же будет борода — совсем как мальчик. Юля показывала фотографии до и после, где люди менялись до неузнаваемости. Это было бы сильно непривычно. Когда я примерил на себя такое, почувствовал отторжение.
 Фото: Сергей Логинов, 66.ru |
|---|
Мои родители узнали про трансгендерность после журналистских публикаций. Шепотом заводили разговор «вот мы тут прочитали…» и очень стеснялись произносить слово «трансгендер». Они выросли в СССР, им тяжело такое принимать. Но от их мнения ничего не зависит. Даже если они это не примут, ну не перестанут же они из-за этого с нами общаться.
На самом деле меня тоже пугает слово «трансгендер». Само название. Речь же просто про человека. Такого же человека, как и все остальные. Если бы не было этого слова, всем бы стало легче.
В интернете я ничего не читаю. Мне неинтересно. Про свою семью и Юлю я и так все знаю. Мне плевать, что пишут про меня. Наши люди более продвинутые и толерантные, чем мы привыкли думать. С кем бы я ни говорил про трансгендеров, что бы ни читал — ничего плохого не слышал. В России только госчиновники отсталые. Они сменяют друг друга поколениями и не дают стране развиваться.
Я по старинке говорю «Юля» и использую слова в женском роде. Она и не просит другого. Знает, что мне все равно сложно все это понять. Я еще не принял до конца, что моя жена — мальчик. Я в процессе. Лично для меня главное — что человек остался тем же.
Самый тяжелый момент в моей жизни — когда из рук забирали детей. Не забуду то воскресенье никогда. После того дня мы в течение месяца не понимали, что происходит. Я знаю, что в СМИ складывалось впечатление, что Юля такая борется, а я неизвестно где. Меня просто не показывали, везде было ее лицо. А у нас обоих жизнь тогда превратилась в беганье по кабинетам и заполнение документов. Мы с Юлей по очереди то оставались с детьми, то шли к чиновникам. Бесполезно тратили время, как оказалось. Я не жалею, что мы все рассказали в СМИ. Надеюсь, что общество будет развиваться и станет спокойнее относиться к нетрадиционным людям.
Мы не хотели насовсем переезжать в Европу. Думали месяца на три дом снимать и уезжать туда всей семьей. Сейчас переехать уже придется насовсем — дети в школу пошли. Мне по барабану, стану ли я счастливее в Испании. Главное — воссоединиться с семьей, построить дом. Язык я не знаю, но выучу.
К мальчикам в детский дом я хожу каждый месяц. Нам нельзя видеться, поэтому я оставляю им машинки. И семейные фотографии. Не знаю, получают они подарки или нет. Я начал ходить, когда суды закончились, семья уехала и окончательно стало понятно, что детей не вернут. Сейчас парни там. Сотрудники детдома говорят, что потенциальных кандидатов в родители нет.
Я работаю безвылазно после отъезда семьи, чтобы не так тяжко было. Несколько раз летал повидаться. Закончу дела тут — и перееду. Дети — золотые, понимают, что папа будет позже. Я по Юле сильно скучаю. Сильнее, чем по детям. За нас я не переживаю — мы вместе будем. Мне парней жалко, которые сейчас одни в детдоме лежат. Они уже никому не интересны.
