«Я сказал Мединскому, что он не знает своей страны». Андрей Звягинцев о русофобии, Инстаграме и «Оскаре»

5 апреля в Екатеринбург приезжал режиссер Андрей Звягинцев. Его последнюю картину «Нелюбовь» номинировали на «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке», но она не победила. Кроме того, лента получила приз жюри 70-го Каннского кинофестиваля, а также выдвигалась на «Золотой глобус» и британскую премию BAFTA.

Андрей Звягинцев сейчас — один из главных режиссеров России, при этом его часто обвиняют в русофобии за то, что он показывает в своих фильмах российские реалии без оправданий и счастливых концовок.

Творческий вечер режиссера проходил в отеле Hyatt Regency. Золотой зал был наполовину полон. За два с половиной часа художник рассказал о первой реакции министра культуры на фильм «Левиафан», объяснил почему его фильмы так не нравятся российскому зрителю и чем на самом деле кончилась «Нелюбовь».

О русофобии

Аудитория «Левиафана» разделилась на два лагеря, один из которых считает, что мои фильмы — это очернительство России. Я думаю, что жесткая реакция вызвана политизированностью времени и милитаризацией сознания. Одна из главных претензий ко мне — что я выношу сор из избы. Людям стыдно, что мы показываем свою жизнь: вот так мы взаимодействуем с властью, вот так она бесчинно с нами обходится. А за саму такую жизнь нам не стыдно. Люди хотят видеть себя другими. Но тут как у Гоголя в эпиграфе к «Ревизору»: «Нечего на зеркало пенять, коль рожа крива».

В Европе и Америке так агрессивно на мои фильмы не реагируют. Отсутствие комплексов у иностранцев позволяет им рассматривать фильм как еще одну картину мира. После премьеры «Левиафана» один мексиканец-журналист сказал мне, что можно заменить водку на текилу, снежные пространства Кольского полуострова на пампасы, и это будет абсолютно мексиканский фильм.

О бесконечных дублях

Мой рекорд — 36 дублей в «Нелюбви». Это был сложный план, когда дети выбегают из школы. В оправдание могу сказать, что в фильм вошел тридцать первый.

Да, Алексею Серебрякову досталось. (Серебряков в интервью Юрию Дудю говорил, что ему было сложно работать со Звягинцевым из-за большого количества дублей, — прим. ред.) Он привык к другому ритму. У него было примерно то же самое, что и у Александра Балуева в картине «Изгнание». В первый съемочный день у Балуева было три коротких реплики. Мы сделали 22 дубля. На восемнадцатом он отвел меня и спросил, что не так. А все было так, просто надо было снимать еще. Он был в абсолютном недоумении. Я позже понял, почему я так делал. Я неосознанно ждал, когда он физически устанет, чтобы он опростил и износил свои реплики.

О Владимире Мединском

После того как Владимир Мединский посмотрел «Левиафан», он пригласил нас в свой кабинет. Мы зашли, сели. Он долго готовился что-то сказать, и первая его фраза была: «Во-первых, в России так не пьют». На что я ему ответил, что у нас разные страны или вы, видимо, не знаете своей страны.

О сценариях

Трудно сказать, что должно быть в сценарии, чтобы я его взял. Между знакомством с текстом и пробуждением его во мне, проходит много времени. Сценарий «Возвращения» я получил в декабре и только ближе к лету понял, что хочу снимать именно это кино. Когда я первый раз прочитал текст, я отложил его и позволил ему просто быть во мне. Тот жил и самостоятельно поворачивался разными гранями. Пока вдруг однажды я не понял, что это именно та история, которую я хочу делать. Я нашел к нему ключ, понял, как он должен выглядеть и с какой сцены начинаться.

О Каннах

Красная дорожка — это обязанность, где тебя вращают, как на вертеле, и со всех сторон фотографируют. Я не знаю, как можно жить ради этой канители. Моя жизнь — это фильм. Я каждой картине отдаю по три года жизни: полгода замысла, год подготовки, три месяца съемки, потом монтаж. Глупо сводить всю эту работу к свету софитов.

Авторские фильмы интересуют незначительное число людей, это не огромные толпы, которые стоят у касс, чтобы увидеть новых трансформеров. Авторским фильмам нужны фестивали для дальнейшего продвижения. Если твою картину заметили и пригласили на Каннский фестиваль — это огромная победа, потому что дает инструмент для разговора с продюсером о следующей картине.

Об Инстаграме

Фото: Владислав Бурнашев; 66.RU

Когда неприятие «Нелюбви» сгустилось, я захотел понять, неужели действительно это русофобское кино с презренными персонажами, с монстрами, которых нужно лишить возможности деторождения. Я нуждался в подлинном отзыве зрителей и зашел в Инстаграм. Я там не зарегистрирован, просто ввел хэштег. Там выпало четыре тысячи высказываний. Я потратил два часа, читая эти маленькие рецензии, в первых строках которых сразу понятно, положительная она или отрицательная. И процентов 80 говорили, что это фильм о них самих. Это отважные люди. Они писали, что картина — объективная и показывает то, что есть на самом деле.

О проигрыше на «Оскаре»

«Оскар» — это совокупность частных мнений. Оскаровская академия — это семь тысяч человек, которые живут в Австралии, в Европе, в Британии, в Америке. И эти семь тысяч членов, половина из которых актеры, принимают решение. Каждый киноакадемик сидит дома, смотрит фильмы и голосует. Он может даже не все картины увидеть и проголосовать просто за своего товарища. Я не думаю, что все члены жюри голосовали за лучший фильм, а за нашу категорию и того меньше. Иностранные картины мало кого интересуют, их смотрят большие кинематографисты. Так что «Оскар» — это игра втемную. Я не знаю, почему мы не победили. Это не политика. Даже если и политика, то та, что сидит в головах членов киноакадемии.

О следующих работах

Я уже не готов читать чужие сценарии. У нас накопилось много замыслов, есть уже четыре готовых сценария. Причем им уже по десять–пятнадцать лет. Я мечтаю их реализовать, они лежат на столе у продюсера. Вопрос в том, решится ли он их запускать и найдутся ли деньги.
Это все истории, требующие серьезного финансирования. Мы хотим делать реконструкцию времени, а значит, бюджет надо увеличивать в два-три раза. Одна из идей — это Киев 1015 года, другая — Великая Отечественная война, а третья — Древняя Греция и 400 лет до нашей эры.

О финале «Нелюбви»

Леша на столе в морге или нет — это не имеет никакого значения. И даже для зрячего зрителя, который способен увидеть подсказку.

Вариативность создана для того, чтобы у читателя возникла собственная интерпретация. Мы намеренно сняли этот вопрос, чтобы зритель понимал, что главными героями тут являются родители мальчика Женя и Борис. Мы хотели увести зрителя от неглавных тем, как птица уводит птенцов от гнезда.

В фильме мог бы быть хеппи-энд, Женя и Борис бы обрели друг друга и их сын бы нашелся. Или вдруг они осознали свою вину и стали другими. Такое возможно. Но мы решили, что в огромном числе исходов человек, к сожалению, инертен и ему трудно вырваться из орбиты бытия. Говоришь себе, что в понедельник станешь другим, но в среду находишь себя на том же месте, где был в пятницу. И в этом смысле хеппи-энд делегировал бы обязательство совершенствоваться этим персонажам. Наше устройство повествования свидетельствует о настоящем положении дел. Это не розовая пилюля со словами «все будет хорошо». Все будет хорошо только тогда, когда ты сам в своей собственной жизни будешь работать.

Юрий Дудь признан(а) Минюстом РФ иностранным агентом