Многодетная мать из Санкт-Петербурга Светлана Дель отозвала иск к органам опеки и полицейским подмосковного Зеленограда, которые 10 января забрали десятерых ее приемных детей. Поводом для изъятия стала жалоба воспитателя детского сада, заметившего на теле одного из малышей синяк. В жестоком обращении с детьми заподозрили отца семейства, и чиновники расторгли договор об опеке над восемью детьми из десяти. На этой неделе суд рассмотрит другой иск семьи Дель — о признании распоряжения незаконным.
Тем временем в Петербурге, откуда Светлана Дель переехала в подмосковный город, начались массовые проверки семей, в которых пять и более приемных детей. Санкции коснулись также службы опеки. Следственный комитет возбудил уголовное дело о халатности в отношении чиновников, которые вовремя не заметили проблемы в семье. В свою очередь, пользователи социальных сетей обвинили органы опеки Санкт-Петербурга, которые передали десять детей в семью Дель, в безразличии.
«В чем роль органов опеки? Cначала отдать семье детей, а потом всех отобрать? О детях они не думают, для них это вещи, которые можно перекидывать с места на место, не задумываясь о том, что своими действиями они наносят непоправимую травму детям. Пора бы и с этих чиновников спрашивать по всей строгости», — написала Надежда Чубковец. «Чтобы закрыть детские дома, решили бороться не с причинами социального сиротства, а с последствиями, раздавая детей в семьи, как горячие пирожки», — соглашается с ней другой пользователь соцсетей, Антонина Макарычева.
Сотрудник службы опеки Екатеринбурга на условиях анонимности согласился ответить на эти вопросы, а также рассказать, как устроено надзорное ведомство, какую компенсацию получают приемные семьи и почему изъятие детей из семьи Дель было обдуманным и тщательно спланированным шагом со стороны чиновников. Психолог, работающий с замещающими семьями, объясняет, что самое главное в истории с семьей Дель, а мама двоих приемных детей вспоминает, как несколько лет назад она попала под пристальное внимание опеки и соцзащиты, но смогла сохранить детей в семье.
Сотрудник службы опеки одного из районов Екатеринбурга:
— Забрать ребенка из семьи — это крайняя мера, на которую опека идет, когда больше уже ничего нельзя сделать. Нам часто приходится идти на риск, ведь определить, где та грань, когда ждать уже больше нельзя, очень трудно. Во всяком случае я до сих пор не видела ни одной внятной инструкции о том, как это понять, ни одного документа, где были бы четкие критерии. Поэтому я думаю, что у опеки были серьезные основания, чтобы изъять детей из семьи. Скорее всего, семья Светланы Дель давно находилась на учете, и сотрудники знали, что там происходит. Например, у меня на территории 400 приемных и опекунских семей. Еще 200 семей — с родными детьми, которые по разным причинам состоят у нас на учете (так называемые неблагополучные семьи). И каждого из них я знаю по имени. Могу сказать, в какой школе он учится, какие проблемы у его родителей. В их личные дела я уже даже не заглядываю.
Большинство семей, попавших в поле нашего зрения, страдают от алкоголизма или наркомании. Еще одна проблема — психические отклонения. Часто бывает, что родители оставляют детей одних или с бабушкой, но она настолько старенькая, что не может уследить за детьми. Это уже повод для того, чтобы забрать их из семьи. Но может быть, мать оставляет детей на бабушку, потому что ей нужно работать, а другого источника дохода у нее нет. В этом случае мы стараемся помочь бабушке, найти других родственников, которые смогут присматривать за детьми. Если же в это время мама занимается какими-то личными делами, ходит на вечеринки, то это совсем другое дело. Это тонкая грань.
«Мы не изымаем детей из семьи каждый день, но из-за ток-шоу на федеральных каналах, посвященных резонансным случаям, вроде истории семьи Дель, именно так сегодня думают многие люди. Они боятся нас больше, чем полиции».
Каждую неделю к нам в службу опеки приходит по семь жалоб. Это минимум. Жалуются не только на жестокое обращение с детьми, но и на ненадлежащее исполнение родительских обязанностей. Подтверждаются одна-две жалобы. Часто их пишут сердобольные бабушки. Был случай, когда бабушка услышала плач ребенка и решила, что родители его избивают. Когда мы приехали в семью, оказалось, что ребенок там — грудной. И плачет он не потому, что его бьют, а потому что у него колики. Частенько звонят разведенные родители. Отец ребенка может пожаловаться на свою бывшую супругу, сказать, что она бьет их ребенка. На деле оказывается, что он просто ревниво относится к тому, что ребенок живет с матерью. Но даже если случай не подтверждается, по закону мы обязаны сообщить о жалобе в прокуратуру.
В Екатеринбурге практически нет семей, для которых приемные дети — это бизнес. Думаю, что зарабатывают на этом только где-то в области, где можно попробовать прожить на 10 тыс. руб. в месяц. У нас в городе затраты на приемных детей во много раз превышают сумму компенсации. По договору, приемные родители получают 8 тыс. руб., а также деньги на содержание ребенка. Это где-то 10 тыс. руб. Также назначается пенсия.
«Ограничений по количеству детей, которых мы можем отдать в семью, нет. Но если в семье уже шестеро детей и они просят еще двоих, то скорее всего, будет дан отказ. Во всяком случае так это работает в Екатеринбурге. Причина — родители вряд ли смогут контролировать всех детей».
Самые большие очереди — на малышей, но от них и отказываются реже всего. Первый год даже непутевые мамаши стараются ухаживать за своими детьми. Когда мать оставляет ребенка в больнице, а заявление об отказе не пишет, нам приходится искать ее, чтобы лишить родительских прав. На это требуется много времени. Процесс по лишению прав может длиться шесть-семь месяцев. Все это время ребенок находится в доме малютки или в доме ребенка. По закону, усыновить его никто не может. Взрослых детей, кому уже исполнилось 14–16 лет, практически никто не берет.
Случаи, когда детей из Свердловской области усыновляют иностранцы, редки. Насколько я знаю, сейчас в нашем банке приемных родителей из других стран нет. Но если бы и были, они точно так же ждали бы своей очереди, как и российские семьи. Мы не отдаем им предпочтение, но и не отодвигаем их в пользу российских семей. Для нас отдать ребенка в другую страну — это примерно то же самое, что в другой регион. Отследить, что с ним будет после этого, и в том, и в другом случае одинаково трудно.
Ольга Коякова, психолог, специалист по сопровождению приемных семей:
— Для меня главное в истории с семьей Светланы Дель — это ситуация, которая сложилась между родителями и службой опеки. Даже если органы опеки кажутся вам злыми и жестокими, эти отношения все равно нужно выстраивать. Поэтому я бы посоветовала приемным семьям быть достаточно открытыми, не бояться говорить о своих проблемах. В то же время вы должны помнить, что хозяева в вашем доме — это вы, а не сотрудники службы опеки, и они имеют право заглянуть далеко не во все щели.
В последний год появилась тенденция, когда служба опеки легко отдает детей в приемные семьи, где уже есть ребята из детского дома. Для опеки тут риск сведен к минимуму. Если приемная семья хорошо себя показала, то почему бы не пристроить в нее еще двоих-троих ребятишек?
У нас были случаи, когда не родитель обращался в опеку, а опека сама звонила и предлагала ребенка. Конечно, никто никого не заставлял. Наоборот, родителей хвалили, говорили, что дети в их семье буквально расцвели, и просили помочь с еще одним трудным ребенком. Некоторым семьям бывает трудно ответить отказом.
Я живу в Нижнем Тагиле. Здесь мало приемных семей, которые знают об истории Светланы Дель. Поэтому страха, что опека придет и заберет у них ребенка, у них нет. Чаще бывают обратные случаи: родители приходят и спрашивают, как бы им сделать так, чтобы у них забрали приемного ребенка. Частой причиной для отказа от ребенка становится то, что родители не могут контролировать его поведение, и это вызывает у них раздражение, и удовольствие от общения уходит.
Нередко семья, которая принимает второго или третьего ребенка, сталкивается с еще большими проблемами, чем с первым. Если сначала они готовы ко всему и смотрят на все открыто, то потом начинают думать, что их опыта достаточно, чтобы воспитывать и других детей из детского дома. Так они многое упускают из вида. Например, в последнее время ко мне обращаются из-за проблем с учебой. Вместо того чтобы выстраивать отношения с ребенком, родители почему-то бросаются решать проблемы в школе, будто оценки — это то, что должно быть сейчас для них на первом месте.
Я не согласна с тем, что в многодетных семьях родители не могут уделять достаточное внимание всем детям. Ребенку важно даже не количество времени, а хорошая, прочная связь, которую с ним устанавливают родители. И большое значение здесь имеет возраст. Но если в вашей семье дети одного возраста и у них одинаковые потребности, то ответить на них всем сразу будет нелегко, особенно если за ними следит только один из родителей.
Татьяна Сидельникова, мама двоих приемных детей:
— Летом 2009 г. я стала работать волонтером в Центральной городской больнице Верхней Салды. Там есть социальная палата, в которой живут дети-отказники. Всего было семеро детей от 3 месяцев до 2 лет, с которыми нужно было гулять, читать им сказки… Машенька была самой старшей. Когда я ее увидела, сразу поняла — моё! Я посоветовалась со своими детьми и начала оформлять документы. В опеке мне сразу сказали, что у Маши есть старший брат и одну мне ее не отдадут. Валере тогда было три года. Он уже жил отдельно, в приюте, так как считался большим. Я подумала: почему бы и нет? Двоих подняла — и еще двоих подниму.
История Маши и Валеры не была для меня тайной. Их родители жили в общежитии, мама выпивала, отец тоже. Время от времени он ее избивал. Она написала заявление в полицию, его осудили. Он отсидел срок и вскоре после освобождения скончался.
Дети остались с мамой, которая часто запирала их одних в квартире. Об этом узнали в опеке и забрали ребят.
Машу отвезли в больницу, потому что ей еще не было трех лет. Время от времени мама ее навещала. Детей пыталась забрать к себе бабушка, приносила им подарки (все-таки внуки). Но не получилось: она умерла. После этого мама Валеры и Маши окончательно от них отказалась. Поэтому я не боюсь, что когда-нибудь она может прийти и забрать их. Она сама мне сказала: «Теперь это твои дети, не мои». Сейчас, если мы встречаем ее на улице, она проходит мимо, отворачивается. Дети ее не узнают: когда их забрали, они были совсем маленькими. У нее сейчас новая семья и уже другие дети.
Пока Маша ходила в садик, проблем у нас не было. За ней постоянно присматривали, я провожала и встречала ее. Но как только пошла в школу, начались трудности. Девчонку понесло — она почувствовала свободу. Маша же у нас сама по себе непоседа, а тут еще за ней никто не смотрит. Вместо того чтобы идти после школы домой и делать уроки, она отправлялась по подружкам. Там не примут — она в другой дом пойдет, и так допоздна. Приходила домой часов в девять-десять вечера, когда я уже и не знала, где ее искать. Тут уже было не до домашних заданий. Начались серьезные проблемы с учебой.
Я пыталась разговаривать с Машей, наказывала ее, но потом поняла, что это замкнутый круг: чем больше наказываешь, тем хуже становится. Ничего не помогало. После работы я шла домой как на каторгу, с ужасом думала, что мне придется опять и опять пытаться усадить Машу за стол делать уроки — через крики, протест, через слезы. Мы занимались целыми вечерами. Учителю ведь все равно, гуляла она допоздна или нет. Уроки должны быть сделаны. Но толку от этого было мало. Каждый раз, как только мы открывали учебники, на Машу находил ступор.
«Я была в отчаянии, не знала, что делать. Обратилась за помощью в соцзащиту (думаю, что из школы сигналы тоже были). Так наша семья оказалась на комиссии».
Со мной и с Машей разговаривал школьный психолог. Он научил, как воспитать у ребенка привязанность к дому, к семье. После того как в Верхней Салде появился клуб приемных родителей некоммерческой организации «Семья детям», мы стали заниматься и там. Сейчас Маша уже учится в третьем классе и делает всё сама. Мне редко приходится ей что-то объяснять. Она даже пятерки из школы стала приносить.
Фото: архив 66.ru; личная страница в «Инстаграме» Светланы Дель; из личного архива Татьяны Сидельниковой
