«Спектакль в Лондоне — 8 млн фунтов, здесь — 20 тыс. рублей». Как английский режиссер строит на Урале свой театр

Член британской Гильдии режиссеров Леон Кейн уже четыре года живет на Урале и учит детей и взрослых английскому языку через театр. В Перми он наконец осуществил свою мечту — открыл собственную театральную студию. Почему он не сделал этого в Англии, что его удивляет в России и уральцах, почему закон Яровой — не самый плохой закон на свете и в чем главные отличия РФ и Великобритании, он рассказал в интервью Порталу 66.ru.

— Первый вопрос, конечно же, самый банальный: почему вы приехали в Россию и решили здесь остаться? И почему обосновались на Урале?

— Нет ни одного человека из тех, что я встречал, кто бы ни спросил меня об этом. Все удивляются. Четыре года назад я работал в компании, которая развивает английский язык посредством театра, и однажды они спросили меня, не хочу ли я поехать в Россию. Я сказал: «Да, когда?» А мне ответили: «На следующей неделе». И я поехал. Тогда я вообще ничего о вашей стране не знал. Но я приехал сначала на месяц, потом на три месяца, а потом решил остаться. Поначалу просто работал в языковом центре и изучал особенности русского театра.

— Но почему же вы решили остаться в Перми, а не в Москве или, допустим, в Санкт-Петербурге?

— Я был в Москве, это очень занятой и загруженный город, а здесь — все люди спокойные и расслабленные. Именно эта черта — ни о чем не волноваться и никуда не спешить — мне нравится в русских больше всего.

— Чем отличается русский театр от европейского?

— Я уже 37 лет в театре, и мне было интересно посмотреть на это искусство с точки зрения русских практиков и русской культуры. Театр в России очень отличается от европейского и английского: здесь другие идеи и подход к театру, другие драматурги и способы театральной постановки. Когда я это понял, мне стало интересно, можно ли совместить разные практики и подходы, не превращая это в какой-то беспорядок и не удаляя никаких элементов, потому что я с уважением отношусь к русскому театру и не хотел бы разрушать его идею. Я остался в России, чтобы развивать эту коллаборацию.

Могу сказать, что это у меня получается, все мои проекты были успешными. Первым спектаклем, в котором я выступил режиссером, был «Человек-подушка» Мартина Макдонаха в пермском театре «У Моста»: тогда мы перевели оригинальный текст на русский язык и поставили пьесу с русскими актерами. Это был интересный опыт, который и сейчас продолжается.

— Вы работаете с детьми и ставите с ними спектакли на английском языке — насколько это тяжело?

— Я работал с детьми по всему миру — в Южной Америке, Испании, Италии, Франции, и на самом деле дети везде одинаковые. Довольно сложно работать с большим количеством ребят: например, в школьных проектах мы репетируем по 90 минут 10 дней подряд, а потом показываем спектакль. И когда у тебя 40 страниц сценария (каждый сценарий я пишу отдельно, предварительно оценив уровень английского языка ребят) и 40 детей, которых надо успокоить и настроить, — это тяжело, но в то же время весело.

Мне нравится, что с помощью таких проектов дети много узнают и получают, потому что у них есть практика с носителем языка и возможность выступить со спектаклем на английском языке. Помню, если к нам в школу приходил какой-то гость — это было так круто! Когда мне было шесть или семь лет, к нам пришли музыканты из Лондонского симфонического оркестра — мы тогда понятия не имели, что это за оркестр, но были очень взволнованы. Они играли нам и рассказывали о музыке, у одного из них был гобой, и он исполнил нам мелодию из мультика «Розовая пантера» (поет: пабам-пабам, пабам-пабам-пабам, — прим. ред.), и это было так круто: до этого я слышал эту песню только по телевизору, а тут сидит парень, который играет ее мне вживую! Я запомнил этот момент на всю жизнь и надеюсь, дети, с которыми я работаю, тоже запомнят мои уроки. На самом деле не всегда можно понять, как ты влияешь на чью-то жизнь, но я надеюсь, что у меня это получается.

Леон называет свой проект уникальным для Перми и для всей России, и он прав: занимающиеся с ним ребята учатся сразу нескольким вещам — театру, английскому языку, раскрепощению. Студия помогает им развиться в определенных сферах и даже выбрать профессию: например, двое его учеников уже готовятся поступать в институты Москвы и Санкт-Петербурга, чтобы изучать театральное искусство.

— Сценарии ко всем спектаклям вы пишете сами?

— Я работают по-разному: и сам пишу пьесы (для школ — всегда), и ставлю по оригинальным сценариям: сейчас мы готовим мюзикл «Иисус Христос — суперзвезда», уже показывали «Амадей» Питера Шеффера. Также адаптирую сценарии фильмов к театральным постановкам — например, со старшей группой мы ставили «Мулен Руж» по фильму. Скоро, я надеюсь, мы поставим спектакль по картине «Клуб завтрак».

Недавно я написал двухактную пьесу «Часовой» специально для конкурса Калининградского театра и очень бы хотел ее поставить, потому что я простроил ее определенным образом и очень четко вижу в своей голове, как всё должно быть. В России таких спектаклей я не видел: он должен разворачиваться в кругу зрителей — в Англии мы называем это «арена», это должно быть похоже на Колизей. Мне нравится задействовать в спектакле зрителей, видеть их реакцию или помещать актеров среди зрителей, чтобы создавать более тесный контакт, диалог между ними. Правда, в России (впрочем, как и во многих других странах), как мне кажется, у зрителей такое мнение, будто они не должны пересекаться с актерами, есть четкий барьер между ними. Мне бы хотелось убрать его и видеть больше эмоционального отклика.

— О чем пьеса «Часовой»?

— Это удивительная история о русской крепости «Осовец», которая была построена на территории Польши. Во время Первой мировой войны здесь находился склад с амуницией и провизией, и на нее напали немцы. В пьесе — фокус на определенной группе человек, охраняющей крепость. К ним приходит 15-летний мальчик, который говорит, что хочет сражаться, и в это время начинается наступление немцев, и тогда солдаты дают этому пареньку винтовку и наказывают: «Не оставляй свой пост, пока главнокомандующий не скажет». В своем нападении немцы используют газ, из-за чего гибнут все, кроме этого мальчика, который остается в заваленном тоннеле.

Эта история — правдивая, в публицистике она называется «Атака мертвецов», потому что русские солдаты шли на немцев, несмотря на то что от газа у них отовсюду текла кровь и они буквально выплевывали свои легкие. Немцы были так напуганы, что сказали, что больше никогда не подойдут к крепости. В итоге все солдаты погибли, в живых остался только этот парень, который провел девять лет в тоннеле, продолжая охранять его, пока поляки, которым перешла крепость, не пришли и не сказали ему, что война закончена. Он им не верил, отказывался уходить, но они все-таки вытащили его наверх — и он ослеп от солнца, потому что несколько лет не видел света. Это великая история, очень патриотичная и героическая. Она посвящена неизвестному, самоотверженному солдату, чье имя никто не знает.

— Довольно тяжелая история. Какой реакции вы ждете от актеров и зрителей?

— Это очень атмосферная пьеса. Для детей я всегда пишу пьесы, которые будут доступны для понимания, но я бы не сказал, что этот сценарий — специально для детей или для взрослых, все могут прийти и посмотреть. Я не планирую никого напугать, но я хочу, чтобы о подвиге этого самоотверженного солдата знали как можно больше людей.

— Я знаю, что недавно вы открыли собственную студию. Насколько трудно было это сделать?

— Это все очень сложно. Два с половиной года мне понадобилось на то, чтобы сформировать коллектив. Три месяца назад мы нашли место для студии, где мы можем репетировать. В будущем я надеюсь построить здесь сцену, но это очень дорого. Сейчас студия содержится за счет продаж билетов на спектакли и взносов от ребят, которые у меня занимаются. Я стараюсь вкладывать в свой театр — в спектакли, в декорации — всё, что удается заработать, потому что стороннего финансирования нет. В ближайшем будущем я надеюсь найти инвесторов и возможность получить гранты.

В Лондоне, например, есть театр, который продавал стулья: зритель покупал стул, на котором гравировалось его имя, и на каждую премьеру он ходил бесплатно — просто приходил и садился на свое кресло. Конечно, один стульчик стоит немного, но сотня стульев — это уже хорошие деньги. Возможно, я попытаюсь провернуть что-нибудь такое и найти заинтересованных людей.

— Почему вы решили реализовывать свою мечту здесь, на Урале, а не в родной Англии?

— На самом деле разницы в том, чтобы развивать свой театр в России или в Англии, нет. Только в моей стране — дороже. В Англии урезали финансирование искусства, потому что правительство предпочитает тратить деньги на что-то другое, и теперь театры выживают за счет частного инвестирования. Например, в Лондоне сотней театров — маленькими и большими — владеют три компании.

Снять сцену в одном из них — очень дорого, а приходится доплачивать еще и за свет, и за звук. Я собирался ставить пьесу в лондонском театре «Водевиль», его сцена стоила бы, если переводить на российские деньги, 16 млн руб. в месяц; свет и звук обошелся бы в 9 млн руб., а еще надо было бы потратиться на зарплаты актерам, на освещение в СМИ… В общем, бюджет спектакля был равен 8 млн фунтов стерлингов, и нам не хватило денег.

Для сравнения, в России все не так дорого. Одна из сцен, которую мы снимаем, стоит менее 20 тыс. руб., за эти деньги нам даже готовы построить декорации, поставить свет и звук.

— Чем различаются российские и английские зрители?

— В России очень много театров, и они все доступны, а билеты — недорогие: здесь все ходят в театр, независимо от возраста, интересов, достатка. И это мне нравится, потому что в Англии не так. В каждом российском городе, куда я приезжаю, я вижу, что есть филармония, ТЮЗ, оперный, драмтеатр, и каждый может туда сходить. При этом у всех есть свой любимый театр — в моей стране такого нет. В Екатеринбурге тоже много театров, и я знаю, что здесь есть свой «Коляда-театр», в который мне очень бы хотелось попасть, а еще познакомиться с драматургом Николаем Колядой.

— Я понимаю, что в России вас многое удивляет и многое вдохновляет, но есть, наверное, и какие-то негативные моменты? Например, внешнеполитическая обстановка и отношения России с другими странами, в том числе с Великобританией. Или принятие законов, таких как «пакет Яровой», которые встретили негативную оценку в обществе. Не пугают ли вас такие моменты и не заставляют ли отказаться от идеи остаться здесь?

— Если честно, я пытаюсь абстрагироваться от этого и не связывать себя с политическими событиями, потому что мои отношения с Россией складываются хорошо, и я предпочитаю жить в мире театра. Понятно, что за рубежом о вашей стране не самое хорошее мнение, но меня это не волнует.

Что касается такого закона, как «пакет Яровой», я о нем слышал. Я не говорю, что предложение о доступе к личной информации — это правильно, но государство вам хотя бы сказало об этом. Потому что в Англии и США, например, за личной перепиской давно следят. Я знаю об этом, потому что несколько лет назад я написал пьесу «Боже, храни Ирландию», основанную на реальной истории об ирландской республиканской армии, которая была признана террористической организацией. Мой американский друг был заинтересован в сценарии, я отправил ему текст по электронной почте. И, видимо, в нем были слова, которые заинтересовали спецслужбы. Три недели мы переписывались, а потом ко мне домой пришли силовики и три часа просто разговаривали со мной. Когда я спросил, откуда у них информация обо мне и моей пьесе, они лишь ответили, чтобы я был осторожней, когда переписываюсь с людьми.

Вообще я согласен, что если бы можно было читать переписку всех людей, то противодействовать терроризму было бы гораздо проще. Но это неправильно с этической точки зрения.

— Летом Великобритания проголосовала за выход из ЕС. Как, по-вашему, будет жить страна после Brexit и захотите ли вы вернуться в нее после этого?

— Единственное, что люди знали об этом голосовании, — то, что говорили им СМИ. Они убеждали, что Brexit нужен, потому что снизится поток мигрантов в страну, будет больше рабочих мест, будет больше инвестиций и денег, а также обещали другие вещи, которые никогда не произойдут. Никто не знал ни выгоду, ни негатив от этого голосования, и в итоге все оказались обмануты. Сразу после оглашения итогов все схватились за голову, политики забыли о своих обещаниях, а премьер-министр Дэвид Кэмерон, поначалу обещавший остаться с народом, сразу покинул свой пост. Финансовые рынки рухнули, бизнес в Англии до сих пор находится в хаосе.

Люди подписали петицию, чтобы было новое голосование, теперь очередь за правительством. Что делает новый премьер, имени которого никто не знает (Тереза Мэй, — прим. ред.), неясно. Как понимаю я и мои друзья, Brexit — это фарс, чья-то тупая шутка. Зато Дональд Трамп и Китай сейчас радуются, потому что Англия находится в совершеннейшем беспорядке.

На самом деле я уже давно совершил свой Brexit, и прошедшее в моей стране голосование не будет еще одной причиной, почему я оттуда уехал.