Мы продолжаем публиковать истории «Живых легенд» — уникального документального фотопроекта о прошлом и настоящем выживших героев Великой Отечественной войны из Екатеринбурга, Верхней Пышмы, Красноуральска, Мурманска, Ленинграда, Москвы. В новой серии ветеран Великой Отечественной войны, танкист, участник операции «Багратион» Дмитрий Николаевич Суворов рассказывает, как служил на III Белорусском фронте, и вспоминает, за что был награжден медалями «За отвагу» и орденом Красной Звезды.
 |
|---|
— Я родился в деревне в Костромской области, как говорится, в центре России, закончил 7 классов по месту жительства в начале июня 1941 г. Через несколько дней началась война.
О том, что война будет, мы все знали: и взрослые, и дети. В школе информировали, в деревню, в колхоз приходили учителя, информаторы, радио было, громкоговоритель, газеты. Все мы знали, и знали с кем, знали, что она будет с Германией. Знали, что есть фашизм, Гитлер, несмотря на то что пакт был заключен. Но уже фактически в мире шла война. Японцы пробовали на Халхин-Голе, озеро Хасан пробовали. В Европе шла война с Испанией, там были наши добровольцы. Война с Финляндией. Мы знали все, что война будет.
Закончил я семь классов с отличием, даже осталась похвальная грамота. Пошел на рыбалку, у нас от деревни недалеко река, наловил немного рыбы, иду веселый, песни пою, подхожу к деревне вечером на закате и смотрю — что-то не то. В деревне тишина, обычно идешь — женщины работают в огороде, детишки играют, куры бегают. А тут — тишина, деревня небольшая. Думаю, что-то не так. Подхожу в центр деревни, весь народ собрался там, звуковой столб, рельса висит, на случай пожара или на собрание, подхожу ближе — война. И сразу почувствовал, с одной стороны, знали, что война будет, знали, что война будет тяжелой, мне было 15 лет. Сразу почувствовал, что на плечи легла тяжесть, что я — мужик, почувствовал свою ответственность, не просто как ребенок, а как мужик.
Пошла на второй день, на третий день мобилизация. Все мужчины, и в том числе отец, и сестра моя — ушли по мобилизации, брат старший уже был на войне, он на 6 лет меня старше, кадровый офицер. Ну и на наши плечи, нас подростков пятеро осталось: два ровесника, я и один товарищ, один старше и другие помладше, женщины и два старика. Надо было выполнять все работы в колхозе, причем по законам военного времени.
Таким образом, я как труженик тыла лето 1941, 1942, 1943 гг. работал за отца и за всех мужиков, вместе с парнями пахал, боронил, растил урожай, возил хлебозаготовки. Как работал — расскажу. Что отличает в войну деревенского подростка от городского? Деревенский работал в колхозе, на природе так же ответственно, а городской — на заводах, там, где он жил, замещал своих отцов и взрослых мужиков. Расскажу несколько эпизодов.
Получил первое задание, бригадир пришел, сказал: «Митя, запряги лошадь, там поле, скоси клевер и завези для колхозного скота». Поехал, разделся, начал все делать. Когда был подростком, отцу помогаешь, устал — отошел отдохнуть. А тут смотришь, пару покосов сделал, на телегу набросал — мало, второй раз сделал — мало, третий раз руки все в мозолях, кровь идет. Поработал, сделал все, пропотел, но руки-то мать дома отмачивала, перевязывала.
На конных граблях, это вот такие два колеса с мой рост, между ними, наверно, метра два — металлическая рама, оглобли и дышло. Запряг лошадку, и бригадир сказал: вот поле, нужно сгрести сено. Поехал, набралось у меня этой травы полные грабли, нажимаю, там педаль, с палец такая, чтобы поднять, чтобы эта трава осталась под граблями, нажимаю ногой, я же босой, ничего не получается, руками ничего не получается. А ответственность-то чувствую, как это я не сделаю?! Полез руками все выскреб, снял майку, замотал этот стержень и научился. С песнями выполнял работу.
 |
|---|
Следующая работа: «Митя, сегодня раненько запряги Муху — лошадь, вот там сена стог, воз сена сделай хорошо и отвези за 6 километров», у нас приемный пункт государственной поставки, кавалерия же была, и фондовые лошади с колхоза все ушли, остались одни старенькие лошадки, непригодные для войны. Все сделал, отвез, сдал. Вечером еду домой с песнями, лошадка идет, а там овраги такие, речушки, мостики, и за полтора километра до дома лошадка вместо моста подошла к речке и пьет, я думаю: ну пусть попьет, до дома еще далеко. Я знаю, что даже зимой мужики везут дрова из леса — и лошадям давали пить прямо из проруби холодную воду. Пришел домой, лошадку распряг, только сел ужинать — бегут ребята: «Митя, там Муха сдыхает, что делать?» Я побежал, посмотрел, а она лежит, ногами болтает, брюхо вздулось, я на жеребенка — и за три километра за ветврачом. Тот на лошаденке, а я сзади бегом за ним, откачали лошадь. Она напилась с песком воды из ручья холодного, разогретая — и вот... Если бы она сдохла, чтобы было бы? Или бы меня судили, потому что всего три лошади в колхозе, все на них держится; или платить надо было, корову продавать. В общем, была бы беда такая, война есть война.
Только мне бригадир поручал пахать. Знаешь, что такое пахать? Плугом на паре лошадей, раньше мужики на одной лошади пахали, лошади крепкие были, а остались маленькие, старенькие. Стал пахать, задание — вот эту площадь сегодня должен вспахать, а у меня ничего не получается, если ты сельский, то поймешь, плуг идет таким образом, меня поднимает, я не мог. Нужно, чтобы плавно шел, а у меня бороздит. Я видел, как пашут, и пробовал, а сам не пахал. Хорошо один старик подошел, говорит: «Сейчас я тебе все сделаю, там отрегулировать надо», — все пошло, пашу — чувствую себя мужиком. Пахать землю — это самое главное для мужика, земля дает урожай, хлеб, а хлеб — всему голова. Попробуй день-два без хлеба. Вот это люди не понимают, особенно городские.
Последнее о колхозе. Дал бригадир задачу: большое поле давно не паханное, начни пахать его. Начал я пахать, а там синяя глина вот такая, сухая, ничего у меня не получается. Я бью лошадей, то одна дернет, то другая, ничего не получается. А я босой, наловчился так, по кругу бить сразу обеих, они рванули, плуг вырвали и по полю потащили, а я босой по колючкам. Но я, конечно, как мужик, матом. Вечером прихожу домой, мама говорит: «Митя, бабы говорят, сегодня в поле кто-то сильно ругался, это не ты?» А в поле был один я, говорю: «Нет, это не я». Потом, когда на лошадь-то сел верхом, когда плуг оставил, работу закончил, поехал в конюшню, посмотрел на коня — от узелков на плети пробил насквозь до крови, жалко его стало, взял его за морду — говорю: прости, война идет. Он головой кивает, облизывает — понял. Вот так я и работал в колхозе три лета.
Зимой работы меньше, я пошел в среднюю школу — за 6 км, в 8-й класс. В нашей местной школе было человек 35, но в 8-й класс пошел один я, потому что у нас в семье брат закончил среднюю школу, первый выпуск, сестра закончила, и я решил, да еще у нас дядя Ваня — врач был, он настаивал, я решил продолжать учебу. Зимой меньше работы гораздо. В школе мы учились добросовестно, были большими патриотами. Шла война, на карте каждый день утром флажки ставили, какие города взяли, сдали. Немцы к Москве подошли — вообще страшное дело было.
 |
|---|
Мы, ребята, рвались на фронт, рядом был военкомат со школой, в большую перемену бегали к военкому просили: возьмите нас! И у нас было такое настроение, нас было всего человек десять ребят, остальные девчонки и то трое эвакуированных из Москвы. «Возьмите нас добровольцами!» И были настроены так, что вот именно мы попадем, мы не думали, что там убить могут или еще что-нибудь, не представляли эту войну, а думали, что мы попадем туда — и победим.
Военком говорит: «Учитесь военному делу хорошо, и придет ваше время». А военному делу так учились: был мичман — военный моряк раненый, здоровый такой мужик, он понимал, что нужна не просто начальная военная подготовка, а по-настоящему готовил. У нас были деревянные винтовки, я сделал сам. Занимались по всем правилам: вперед коли, вбок прикладом бей, назад прикладом бей, так тренировались, стреляли, сдавали кроссы, учения проводили, в общем, готовились по-настоящему. И пришло наше время.
3 ноября 1944 года я был призван в Красную армию и направлен в Сергач, в 14-й отдельный мотоциклетный учебный полк, командир полка подполковник Семыкин, начальник штаба майор Клицев. Тогда, да и сейчас, наверно, в армии было необходимо, чтобы каждый солдат знал, начиная от командира отделения и до министра обороны, всё начальство должен знать пофамильно. В учебном полку в Сергаче давали прикурить по всем правилам, мне уже исполнилось 17 лет, и вот помню выступление начальника штаба майора Клицева, всех нас собрал, новобранцев, в клубе. Все рассказывал, все говорил, как, чего, как на войне, и потом говорит: «Ребятки, вы попали в учебный полк, вам здесь будет очень тяжело, но вас готовят для войны, вы не обижайтесь, старайтесь все запоминать, учитесь военному делу, вас готовим для фронта, если будете плохо подготовлены — в первом же бою погибнете, не принесете пользы». И вот я это так запомнил, что, когда в школе выступаю, все время это рассказываю ученикам.
 |
|---|
После учебного полка (хорошо закончил) прибыл на фронт в начале мая 1944 года, III Белорусский фронт, командир генерал Черняховский, самый молодой командующий фронтом; и попал во второй гвардейский танковый корпус, 4-я гвардейская танковая бригада, в бригаде рота управления, в роте управления взвод разведки на должность разведчика-мотоциклиста. Так началась моя война.
Принимал участие в двух больших боевых операциях. Первая операция — «Багратион», по освобождению Белоруссии, Минска и Литвы, освобождение Каунаса и Вильнюса. И вторая операция — разгром немцев в Восточной Пруссии, взятие Кёнигсберга. Войну закончил под Кёнигсбергом и был направлен 9 мая 1945 г. в военное училище.
Началась моя боевая служба, прибыл во взвод разведки, недалеко от Минска на Оршанском направлении. Между Минском и Оршей была передовая линия фронта. Линия фронта была глубоко эшелонированная, укрепленная. Немцы знали, что это последний рубеж, что впереди граница, и не хотели никак уступать, сдавать Белоруссию. В танковом корпусе 4 бригады, 3 танковых по 65 танков Т-34 с 76 мм и с 85 мм пушками. Примерно 200 танков в корпусе и мотострелковая бригада.
Надо отметить, что корпус танковый был как самостоятельная единица, он мог выполнять самостоятельную задачу, у него всё было свое, даже ремонтный батальон и медслужба, продовольственная служба и саперный взвод, взвод связи, разведки, охраны. И выполнял такие задачи: вводился в прорыв обороны противника, и когда произведен прорыв, когда немцы начинали отступать, а части, которые проводили прорыв, тяжелые танки, пехота, они обескровленные, уставшие, не могут преследовать, в это время корпус вводится в прорыв в качестве боевой танковой подвижной группы, задача которой — продвигаться вперед, сбивать заслон противника, освобождать населенные пункты и города. И во встречном бою уничтожать подходящие резервы, а сзади уже идет армия.
 |
|---|
Таким образом, наш корпус был на Оршанском направлении в операции Багратион, в 15 километрах от передовой линии. 23 июня началась операция Багратион, на оршанском направлении, в течение трех дней прорвать оборону не могли, части прорыва, прорвут одну полосу, сразу натыкаются на вторую, сплошные полосы обороны. И только 26-го числа корпус был введен в прорыв в бой.
По магистрали Москва — Минск движение провести не удалось, танки горели, и было принято решение по болотам, по труднопроходимым дорогам севернее магистрали продвигаться вперед. Корпус в течение суток по лесным дорогам обошел с запада Оршу и завершил окружение Орши, первая задача была выполнена. После 27-го числа Орша была освобождена.
После этого корпус получил задачу в направлении на запад, на Минск. Шли лесными дорогами, я в боевом разведдозоре на мотоцикле, сзади БТР с разведчиками, танк или взвод танковый, в зависимости от задачи. Задача боевого разведдозора — по следам противника внимательно смотреть, обнаружить противника, силы и средства определить и сообщить командиру бригады, а командир определяет: или с ходу взять, или провести рекогносцировку — и принять уже решение, какими силами атаковать и сбить противника. Это была моя главная задача.
Встретились мы с партизанами, партизаны знали, что мы идем, и мы знали, что партизаны должны быть, там расстояние всего км 200 от Минска, и получилось так, что половина партизан были жители Минска, у нас задача была подходы к Минску определить, они сразу нам эту задачу облегчили: «Мы все знаем, мы вам такую дорогу покажем, где одна противотанковая батарея стоит, а где главное направление — там такие упорные пункты и ежи, и противотанковые пушки, там не пройдут танки без подготовки». И это очень хорошо нам помогло.
Буквально 23-го началась операция, 27-го мы выполнили задачу, Оршу окружили, и уже к 1 июля мы подошли на подступы к Минску. И вот тут задача освобождения Минска была поставлена пятой танковой армии под командованием генерала Ротмистрова. Танковая армия — это, наверное, около тысячи танков. Она громоздкая, и эта армия наступала на Оршанском направлении севернее Орши и по болотам еще севернее, а мы ближе к магистрали, танковый корпус — он подвижнее, и корпус быстрее вышел к Минску, чем армия. И 3 июля наш боевой разведдозор с партизанами до восхода солнца вышел на окраину Минска с северо-востока. Как сейчас вижу: я на мотоцикле с разведчиками-партизанами, БТР и танковый взвод младшего лейтенанта Фроликова — и смотрит в бинокль, а я без него: видим Минск в дымке, тихо кругом, не шелохнется, лето, Минск спящий. И партизаны говорят: вот по этой дорожке проселочной только одна противотанковая бригада на обратной стороне стоит.
 |
|---|
Младший лейтенант Фроликов принимает решение атаковать, а меня к командиру бригады с докладом, он в километрах 10 в лесу стоит, ждет. Я уже потом узнал: Фроликов противотанковую батарею сбил, у него подбили один танк, смял и началась стрельба. Командир бригады сразу вперед батальон посылает, и со мной едет вперед к Минску.
Он дает приказ Фроликову захватить переправу, там по центру Минска идет река Свислочь и мост, он все это сделал. И рано утром бригада вошла в город Минск. Именно 4-я танковая бригада, и я — впереди на мотоцикле с бригадой. И начались городские бои по освобождению города, и тут задача была такая: я как черт носился на мотоцикле, командир бригады там стоит на площади, управляет батальонами, и партизанам помогает, и разведка, где какие здания сопротивляются, где сильные сопротивления, город ожил, и там части были, которые, кроме того что гарнизон был укреплен, подготовлен к обороне, и части, которые были в это время и с каждого подвала, с каждого окна, с каждого перекрестка велись бои. Приходилось, как черту, мотаться. Командир батальона — дать помощь такому-то батальону, там такой-то роте, там такой-то, там подкрепление надо дать, туда направить, сюда направить. И к середине дня бригада прошла через город Минск, вышла на западную окраину города, тем самым завершив окружение Минска. А еще две бригады справа и слева двигались.
 |
|---|
Таким образом, к исходу дня Минск был освобожден полностью, и Москва салютовала Черняховскому и в том числе нашему корпусу. Через пару дней было дано направление — двигаться на запад к границе, Иванец освободили, и была задача повернуть строго на север, на Литву, к польской границе мы не дошли немного. И вот были такие эпизоды.
За освобождение Белоруссии, Минска и Литвы я получил звание гвардейца и гвардейский значок, и медаль «За отвагу», это буквально через месяц войны, пацан был, причем командир бригады лично вручал. Командир бригады полковник Лосик О.А. получил звание Героя Советского Союза, бригада получила название Минская и орден Красного Знамени на знамя бригады, танк бригады до сих пор стоит на площади перед домом офицеров в Минске на пьедестале как победитель.
Трудней было, когда в тыл нужно было возвращаться, связь с соседями, и в бою, и после боя, и перед боем — связь с соседями. Мы наступаем, а слева, справа смотрим, как те идут, как эти, и вот мотаться надо было. Когда в штаб корпуса или отстало там что-то, рота управления, надо назад. Вы вот по телевизору видите, когда война идет, какое движение, когда вся армия идет вперед, там пешком пройти нельзя, а на мотоцикле лавировать приходится. И вот такой случай: переправа через речушку, шириной как наша комната, мостик уже весь разломан, там уже все в грязи, на переправе майор стоит с белой повязкой, проводит машины, у него трактор, который помогает вытащить машины, если застряли. Мне надо, я пролезаю, он меня гонит: «Куда ты лезешь? Видишь, идет машина артиллерии, боеприпасы», — оттаскивает меня. А мне-то задание выполнять надо, донесение донести, я за машиной и рванул туда на «Харлее» с люлькой. Мотоцикл заглох, руки и руль в воде, мотоцикл весь в воде и задница моя с сиденьем в воде. Он кричит другим: «Дави его!» — другим машинам кричит. Сижу, думаю, сейчас задавят, потому что, когда переправа идет, даже по мосту понтонному машина с боеприпасами вдруг заглохла — ее сбрасывают в воду, даже танк сбрасывают, потому что нельзя задерживать переправу. Там саперы старые, видят — я весь черный, со слезами на глазах, и пулемет Дегтярёва у меня торчит на люльке, взяли меня вытащили вместе с мотоциклом.
 |
|---|
В Литве остановились на опушке леса вечером, уже закат. Я основную задачу не знаю, командир — начальник разведки знает, он на танке. Впереди километра два — населенный пункт, уже в вечерней дымке, у него, видимо, задача была узнать, есть там немцы или нет. И вот смотрит, и мы смотрим — вот это, наверное, зенитная пушка торчит, а вот это, наверно, противотанковая пушка, слева там за домом. А ну-ка, Суворов, мы тебя прикроем, рвани туда. Я пригнулся, рванул туда, в деревню въехал, а там уже все горит, самолеты наши поработали, машины сбитые стоят, даже в мотоцикле на прицепе, и голова лежит оторванная. Я по деревне проехал, один старик вышел — говорит: немцы ушли. Вернулся. Говорит мне: «Суворов молодец!» Если бы что-то там было, прикрыли бы. Когда в такую разведку идешь, старшина даже комсомольский билет, звезду с шапки — всё забирает, на случай, если попадешься. Так-то сам не попадешь, у меня там пять гранат в ящике, задача ясна, редко мотоциклист живым бывает, на скорости, в ногах бак бензиновый 24 литра, сзади канистры с бензином, впереди гранаты, если что-то случится — живым не будешь. А если нет, то подорваться, потому что сдаваться нельзя, если сдашься, то вся семья пострадает, все знали, что нельзя в плен сдаваться.
Получили задачу. Когда задачу получаешь, готовишь мотоцикл, чтобы был исправен, начальник разведки ставит задачу, чтобы канистра с бензином была, проверь, чтобы пулемет работал и чтобы ничего у тебя не брякнуло, не звякнуло. И получили задачу, въезжаем в лес, едем, я впереди, внимательно смотрим, прямо по следам немцев. Справа, слева, сзади — мы не знаем, где немцы. Наши где-то сзади. И на маленькую опушечку только выезжаем, смотрим, две пары лошадей и этот хозвзвод немецкий с кухнями, они нас увидели, сразу развернули, патронки обрезали, поскакали на лошадях в лес. Кто успел, у меня автомат на шее, я не успел, наши открыли огонь по ним, подъезжаем ближе, кухню они разворачивали, упала, как сейчас вижу, борщ красный, настоящий, горячий, и каша упала. Они, видимо, готовились здесь пообедать, видимо, отступая, догнали хозвзвод свой.
 |
|---|
После этого мы насторожились, по лесу едем, даже оставил я мотоцикл, командир танка приказал обойти до поворота по кустам, нет ли там где засады, я полз с автоматом и вспомнил, как учил в школе военрук: за деревней по кустам искали противника, нас разделил на группы — и нужно было обнаружить. И вот тут-то я вспомнил, как он учил. Выезжаем из леса и получается вот, дорога, мы едем отсюда, и на этом бугре три немца лежат и на нас смотрят. И только мы выехали — они сразу расползлись в стороны, а кругом пшеница или рожь. И в это время старший разведчик, который сидел в люльке, они старые были такие, он автомат не хотел носить, он револьвер брал. Говорит: дай мне свой автомат, я тебе револьвер, но не стреляй, в нем мало патронов, береги. Я засунул его за пазуху, и вот едем сюда, на возвышенность.
Я самый первый выехал, смотрю — здесь, в паре километров из леса выбегают с пулеметами, с автоматами до сотни солдат немецких. Я остановился, руку поднял — условный знак, говорю: вот немцы. БТР встал рядом со мной на дороге, танк выехал вправо прямо на бугор, я тогда еще почувствовал — неправильно. Меня-то на мотоцикле почти не видно, рожь. Командир танка смотрит в бинокль, в это время — раз! По танку пушка. И весь экипаж, он не загорелся, но всех оглушило, там же когда снаряд бьет в танк, там осколки летят, механика сразу убило, командир танка выскочил раненый, танк вышел из строя.
Буквально через пару секунд в БТР, прямо в радиатор — снаряд, разведчиков повышибало, механик-водитель открыл дверку и выпал вниз головой. А я сижу на мотоцикле. Это первый настоящий огонь, причем такой огонь открыли, что буквально сметал верхушки ржи, а эти пули идут поверху, мы сдали немножко назад. В это время командир бригады выехал на опушку и открыли огонь по немцам, пару взводов. Пули трассирующие летят, снаряды в обе стороны, все горит. Механик-водитель, я посмотрел, он шевелится, я подполз к нему, он говорит: «Бросили?» Говорю: нет, не бросили. Он в щеку ранен, крови нет, только дырочка, осколок попал. Я его в мотоцикл затащил, развернул его, как учили, и на полной скорости к командиру бригады подлетаю. Он — в чем дело? Я ему все доложил. Он одному говорит справа атаковать, другим — слева. И снова пошли, там стоял «Фердинанд» — самоходная установка в засаде, вот это она и подбила танк и БТР. Наши танки догнали, подожгли — и немцы уехали дальше.
 |
|---|
Вот такие вот случаи были.
23 августа операция «Багратион» закончилась. В итоге этой операции мы вышли не просто к границам Восточной Пруссии, а наш танковый корпус захватил небольшой плацдарм — и наступление захлебнулось. Новое наступление началось только в начале января 1945 года, на Восточную Пруссию.
Вот орденская книжка — медаль «За отвагу». Вторая орденская книжка — орден Отечественной войны. Благодарность Сталина — Верховного главнокомандующего — за освобождение Орши. За освобождение Минска от 3 июля. За форсирование реки Неман 31 июля, за освобождение Каунаса 1 августа, за прорыв обороны немцев Восточной Пруссии осенью. Комсомольский билет.
Самое тяжелое время было — в Рождественском, в школе в 1941 году осенью, как только пошел в 8-й класс, написал заявление в комсомол, а в январе 1942 года, в самый тяжелый момент, получил комсомольский билет, не было места даже, где сфотографироваться, были эвакуированные, там сфотографировала женщина. Этот комсомольский билет прошел со мной всю войну, сколько раз я сдавал его старшине, чтобы не брать с собой, потому что комсомольца сразу повесят. Вот удостоверение танкиста, я закончил танковое училище, уже после войны. И документы на каждую награду.
В результате операции «Багратион» наша Красная армия после освобождения Белоруссии и большей территории Литвы вышла к границе Восточной Пруссии и осенью 1944 года был захвачен плацдарм в Восточной Пруссии. Наступление на Восточную Пруссию, генеральное наступление, началось в начале января 1945 года. У меня произошло важное событие, встреча с родным братом на войне. Брат всю войну воевал на разных фронтах, мы вели переписку и поняли, что мы находимся где-то в одном месте, на одном фронте, в одном направлении. Русский мужик всегда найдет, треугольничками вот так, все что не положено — вычеркивалось цензурой. Я уже точно не помню, но списались так, что цензуру обошли. Или он мне, или я ему написал, что вот так и так, в нашу деревню мама пишет, что «пришел курган, ранили мужик алитус». Но брат или я же не дурак, Алитуса в курганах нет, Алитус вон рядом, я стою в Алитусе. И мы поняли, что мы рядом. И вот получил я задачу: с сержантом как раз надо было уточнить маршрут движения бригады в Восточную Пруссию.
Возвращаемся назад, на самой границе, мы стояли в Литве, а брат уже в Восточной Пруссии, недалеко от границы, смотрю — указка «полевая почта» и «хозяйка Суворова», такой был указатель. Говорю: давай свернем! Заезжаем на полянку, смотрю — солдатик мотает полевой телефонный кабель и идет в землянку. Подъезжаем к нему, спрашиваю: «Капитан Суворов здесь?» — «Нет, только что передислоцировался в штаб». Я сразу стал как в воду опущенный. А он мне говорит: «Не волнуйтесь, пошли со мной». Идем в землянку, он крутит телефон, дает трубку — мол, слушай Суворова: «Капитан Суворов у телефона». Я уже не помню, что я ему ответил, говорю, это я, Митька. Он: «Не может быть! Карта есть? Через 10 минут буду».
 |
|---|
Подъезжаем к шлагбауму, там уже предупредили, подъезжаем — домик маленький, как будто новенький, как строят сейчас, двухэтажный. Поднимаюсь по лестнице, а он спускается с лестницы, на лестнице и обнялись. Сержант за мной сзади идет, поднялись наверх, в его комнатку, малюсенькая была, ординарец, какой-то черненький, небольшой такой пацан. Умыл он нас, 100 грамм фронтовых, гречневой каши, поговорили не больше 20 минут, потому что нам надо выполнять задачу, прокатил его на мотоцикле до шлагбаума, обнялись, со слезами расстались.
Это ж надо — встретились два брата на войне! Приезжаем, я, естественно, доложил начальнику разведки, говорит: «Хорошо, прощаю, что задержались. Через пару дней проверим, что за брат». Офицеры есть офицеры, я-то рядовой, могут найти повод и выпить, и поговорить. А на третий день началось наступление генеральное.
И вот в Восточной Пруссии пришлось по-другому, там совсем другая обстановка и на мотоцикле, и в бою, и движение. Если здесь были дороги — основное препятствие в Белоруссии, и мотоцикл «Харлей» не выдержал, то цепь рвалась, то звездочки изнашивались, пыль, грязь, песок, пришлось перетачивать их, пробуксовывая. И к концу операции в Литве двухцилиндровый, в одном цилиндре поршень развалился полностью, я на руках повез мотоцикл, еле довел до взвода, сдали его. А перед Восточной Пруссией получил нового «Харлея». Там все дороги обсажены деревьями, все небольшие дороги булыжниковые, а большие — асфальтированные, там уже хорошо. Там приходилось гонять взад-вперед день и ночь. Даже в кухне принимать горячую пишу приходилось очень редко, в основном сухой паек и консервы. Потому что, когда кухня придет, она же сзади, танки рвутся вперед, а меня в это время нет, я в разъезде, я не спал почти, только в люльке засну — тут же приказ. Не всегда связь по радио можно вести, это же командиру бригады надо! Ему надо знать, что впереди, что сзади, что слева и справа.
Командир бригады, когда ведется бой, вдруг прервалась связь с командиром батальона, который ведет бой, за дом встал или в расщелине где-то, или он подбит, то сразу отправляют разведчиков на мотоцикле днем и ночью знать, что с ним. И вот ночью, зимой едешь, снег, метель, в белых халатах, и даже вот идет навстречу группа людей, тоже в белых халатах, немцы или наши — непонятно. Наша задача — не ввязаться в бой, а выполнить задачу, найти, иначе и тебя убьет, или время потеряешь.
Такие случаи были, командир бригады наблюдает: танки пошли в атаку, он в низине немного, башня над землей, он в башне, а мы с разведчиками — сзади. И вдруг ему надо командиру передать, что одну роту направить на правый фланг, где атакуют, перевезти надо; и вот с разведчиком к этому командиру боя надо стучать, чтобы он открыл, а в это время болванки летят. Каких только случаев не было. Командира взвода болванка в грудь разорвала. А разведчики — после каждого периода наступления одна треть разведчиков или ранены, или убиты. Всегда молодое пополнение получали. Уже в Литве получили пополнение из партизан, которые были в отрядах, их сразу призывали. Командир отделения был партизан. В Восточной Пруссии я получил орден Красной Звезды. А за освобождение Кёнигсберга — медаль.
Война закончилась под Кёнигсбергом. Приехал из Саратова капитан вербовать в танковое училище. Мою рекомендацию дали в штабе, и 7-го числа я сдал мотоцикл, сдал оружие и уже получил направление. И часа в четыре утра слышим — стрельба, нас несколько человек, оружия нет, напугались. Выскакиваем, а это разведчики палят вверх — война кончилась, я взял у товарища оружие, дал очередь и в это время почувствовал, как с плеч груз сняло, легко стало, даже 100 грамм победных не выпил, сразу пришла машина, только шлагбаум подняли, выехали под брезентом, а старшина едет: «Вы куда поехали? Я привез 100 грамм победных». Помахали руками и уехали.
70 лет Победы — и я это дело вспоминаю. Нас чествуют как победителей, это приятно с одной стороны. Но с другой стороны — победил не я, победила моя семья, победила моя мать, которая всю войну одна, ну со мной немножко летом, а когда я учился — обузой был: сухарей насушить, с собой что-то дать на неделю, там учился. А надо же было печь топить каждый день, хозяйство вести, огород свой содержать, чтобы все было — иначе не выжить. Колхоз всё отправлял, всё сдавали государству. А она всё хозяйство выдержала и своего отца встретила, и нас всех встречала, слава богу мы все выжили. Она и колхозную работу всю делала, женщины граблями боронили и лен сеяли, сами, своими руками всё делали. Победила моя деревня.
Из всех мужиков, которые ушли на войну, двое вернулось, один целый, другой без ноги, остальные — человек десять погибли, настоящие мужики. Председатель колхоза — мой крестный, кузнец, мужики 40 лет, семейные, которые отступали от границы до Ленинграда, головы свои сложили — вот кто победители, вот этот бессмертный полк! Когда они остановятся и смотрят на нас, сотни людей вот этих — вот они победители, они все хотели эту победу! Они не вкусили чувство победы, погибли, добиваясь этой победы.
А я стою тут, 70 лет, встречаю Победу, меня чествуют, даже неловко. Но я же не виноват, что я выжил, что живой, 91-й год живу, я бы не поверил никогда, что столько проживу. И вот после войны в деревне дед Прокофий — моей бабушки по отцу, ему было под 80 лет, у него два сына: председатель колхоза и кузнец, здоровый мужик, у одного трое детей, у другого двое, всего пятеро детей, все малолетние, старшему 10 лет. И вот он корову свою так оформил как лошадь, сбруй специальный сшил сам, и приучил ее пахать огороды и возить хворост из леса и картошку, и урожай, еще и помогал женщинам, в том числе и матери. Он всех внуков вырастил, выкормил, а оба сына погибли.
И вот такой момент: я уже старшим офицером приехал в отпуск, через дом они живут, пришел к нему, говорю: «Дед Прокофий, это я, Митя». А он лежит за занавеской в кровати, ослеп полностью. А внуки его уже выросли, возили его в баню, помыли, положили. Вот я пришел к нему, он меня ощупал руками и говорит: «Митя, вот ты хоть одного немца убил?» — Ему хотелось про сыновей знать. Я ему говорю: «Дед Прокофий, я одного немца под Минском взял лично в плен живого. Втроем мы взяли пять немцев в плен. Кроме того, что во встречном бою получилось, так что мы втроем 12 человек положили, и у меня там написано, трех человек приписали мне, я гранаты бросал. А танковая бригада наша, 65 танков, она столько положила немцев, столько наделала им беды, что и посчитать нельзя». Он погладил меня по голове и успокоился. Вот кто победил!
Я же воевал солдатом, красноармеец, рядовой, а солдат есть солдат, у него совсем другое отношение. Он добросовестный и добросовестно выполняет свое дело, я никем не командовал, кроме своего мотоцикла. Безусловно, летчик, который сбил десятки самолетов, его не сравнить, но я был тот винтик в миллионной армии фронта, который выполнял свою задачу добросовестно.
После войны прибыл в Саратовское училище, в мае 1945 года. Учились сначала 6 месяцев, как в войну, 6 месяцев не доучились — ввели год, война-то закончилась. Год проучились — ввели два года. Два года проучились на Т-34 — ввели новую программу, на СУ-100, самоходная артиллерийская установка со 100 мм пушкой, еще год. И таким образом, это был первый послевоенный выпуск настоящий, 3,5 года получилось. И в январе 1949 года, после окончания училища, в звании лейтенанта я прибыл в Германию командиром танкового взвода, так вот дослужился до подполковника.
А уже после увольнения получил при Путине звание полковника, сейчас полковник в отставке, пенсионер Министерства обороны. Имел две контузии на войне, одну контузию после войны, перелом позвоночника. Сейчас живу с женой, благодаря жене встретил 70 лет Победы и вот не знаю, сколько она меня дальше — до 90 лет доведет или нет.
Жена — врач высшей категории, если б не она… Давление меряем каждый день, таблетки...
Россия — богатая страна, и врагов у нее всегда было много, поэтому есть такая профессия — родину защищать, и я защищал ее как мог, и теперь я в отставке, и мое поколение в отставке. Мы уже не отвечаем — ответственность ложится на вас, на молодежь. Берегите ее! Армии бояться не надо. В наше время кто не служил в армии — тот не считался мужиком, был как изгой.
