Живые легенды: Михаил Алексеевич. Публикуем истории ветеранов войны из Екатеринбурга

Мы продолжаем публиковать истории «Живых легенд» — уникального документального фотопроекта о прошлом и настоящем выживших героев Великой Отечественной войны из Екатеринбурга, Верхней Пышмы, Красноуральска, Мурманска, Ленинграда, Москвы. В новой серии ветеран Великой Отечественной войны Михаил Алексеевич Глухов рассказывает, как в 17 лет получил звание младшего лейтенанта медицинской службы и участвовал в операции «Багратион».

— Я родился в деревне Ваньки Ногинского района Пермской области. А теперь он называется Чайковский район — там построили ГЭС. Я родился там и до приезда сюда прожил там ровно 55 лет, проработал сельским доктором.

В прошлом году у меня было 90-летие. К этому моменту я готовился и написал летопись своей жизни. Вот она у меня составлена, начало ее, можете заснять. Теперь идет повествование.

Мне было 15 лет, когда началась Отечественная война, 22 июня 1941 года. Мы были подростками, вся тяжесть работ легла на наши плечи. Жили в деревне, работали в колхозе: пахали землю, растили хлеб, возили на сдачу государству на лошадях. Так длилось до 1943 года. В январе 1943 года мне пошел 18-й год. 9 ноября 1943 года меня призвали в Красную Армию. У меня было образование неполное среднее, 7 классов. Направили в военно-медицинское училище, которое находилось в городе Молотове, как тогда назывался, ныне Пермь. Учились на военных фельдшеров. В училище проучились до апреля 1944 г. По окончании училища нам было присвоено звание «младший лейтенант медицинской службы».

После окончания медицинского училища в звании младший лейтенант направили на фронт. 1 мая 1944 года я прибыл в город Смоленск, где был резерв медсостава 3-го Белорусского фронта.

Находясь в составе резерва медработников фронта, мы были заняты в госпиталях, ждали направления для службы в действующую часть. 21 июня 1944 года получил направление в часть, находящуюся на боевых позициях.

Первый бой. 22 июня 1944 года, ровно через три года прибыл в полк на должность военфельдшера артиллерийского дивизиона 20-й артиллерийской дивизии РГК прорыва. А 23 июня (на второй день) началась операция «Багратион» по освобождению Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков. Наш полк размещался на огневых позициях на территории между Витебском и Оршей. Вступил в должность военфельдшера 250-го минометного полка 20-й артиллерийской дивизии.

После прорыва фронта немцы отступили, а мы стали менять огневые позиции. На данном участке фронт стоял длительное время — 10 месяцев.

Первое впечатление о войне. На нейтральной полосе я увидел первых убитых солдат. Они лежали в разных позах — красноармейцы и немецкие солдаты. В зимней одежде, в летней одежде и скелеты. Зимняя одежда — шубы, валенки… А был июль.

В мои обязанности входило оказание первой медицинской помощи раненым. За период пребывания на фронте мне приходилось видеть ужасы ранений: перебиты обе ноги до колена, смешаны с одеждой кости, мясо, кровь — все вместе. Однажды к нам подъехал танк — к огневым позициям артиллеристов. Потом снаряд прилетел в башню. Им нужна была медицинская помощь, они обратились ко мне. И я помог достать из танка командира танка с оторванной головой. Множество ранений в голову, в живот и руки пришлось видеть.

Фронтовые будни. Находясь в нечеловеческих условиях, за период пребывания на фронте приходилось спать без постели, на еловых лапах и питаться не за столом, а с колена или на пне. Самое страшное — это находиться среди рвущихся вокруг снарядов и бомбежки с самолетов. Старались укрыться, прижаться к земле, спрятать голову в ямку, а зад оставался наверху.

Мой боевой путь начался с города Смоленска и проходил через всю Белоруссию, Восточную Пруссию до выхода к Балтийскому морю в городе Паланга. Дальше — Литва, Латвия, расстояние в километрах — до 3 тысяч. В непогоду, по бездорожью, половина в пешем порядке, в условиях осени и зимы 1944–1945 годов.

Однажды немецкая разведка засекла наше расположение по дыму кухни на колесах и знала время раздачи обеда. Был готов ужин. Как правило, к часу раздачи пищи из батареи по нескольку солдат шли с котелками к кухне за пищей. В ожидании времени раздачи собрались вокруг костра погреться и потравить анекдоты. В это время прилетела немецкая мина и разорвалась в метре от костра. Собравшихся за ужином солдат — 15 человек: троих убило, а двенадцать получили разные ранения. Я опоздал буквально на две минуты и пришел к этому месту, когда услышал крики о помощи. Я стал оказывать первую медицинскую помощь, организовал эвакуацию раненых в госпиталь. За эту операцию был представлен к награде — орден Красной Звезды.

Рассказик «Пуля-дура»: выстреленная пуля должна найти пристанище. Это было на 1-м Прибалтийском фронте в сентябре 1944 года. На огневых позициях в артиллерии один солдат обратился ко мне. Говорит: «Доктор! — так меня называли солдаты. — Мне обожгло зад, и что-то там торчит». Я говорю: «Солдат, давай, скидывай штаны!» Он выполнил. Я увидел, в ягодице у солдата сидит пуля. Я стал удалять пулю, но просто руками ее удалить не мог. У меня в сумке фельдшера был медицинский пинцет. Я применил его, но удалить пулю не смог. Говорю солдату: «Пойдем к артмастеру». Пришли к артмастеру. Я говорю: «Сержант Логинов, дай мне плоскогубцы!» Он говорит: «Зачем они тебе?» Я говорю: «Я тебе их сейчас отдам!» И с помощью плоскогубцев я пулю извлек. Она оказалась из крупнокалиберного пулемета. Крови в ране не было. Я рану намазал йодом, а пулю отдал солдату и сказал: «Храни как военный трофей».

Солдатская находчивость. При конвоировании пленных солдат применял свою тактику: обрезал все пуговицы у штанов и заставил брюки держать руками. Он обезопасил себя от нападения и побега пленного. При пленении немцы тряслись от испуга и твердили одно: «Гитлер капут! Гитлер капут!»

Званый обед. Это было осенью 1944 года в Восточной Пруссии, под городом Тильзит. Немцы отступали, население убегало, оставляло свои имения. В одном из имений мы заняли огневые позиции. Прусский немец не убежал, а остался в своем имении, проявил лояльность в Красной Армии: дал для офицерского состава нашего дивизиона обед. Мы после солдатской еды — перловки и пшенки — навалились на первое блюдо с аппетитом. Дальше принесли жареную индейку, жаркое, деликатесы, десерт... Но мы уже наелись и первым блюдом и жалели, что остается такая прекрасная еда. Это в условиях фронта сенсация неизгладимых ощущений!

Снаряд-болванка: не пробило голову солдата, а пробивает бронетанк. Этот случай произошел в ноябре 1944 года в Прибалтике. Батареи дивизиона находились в разных местах. Я в сопровождении солдата шел на огневую позицию другой батареи. Шли рядом, кругом была тишина. Вдруг у солдата с головы слетела шапка и упала на землю. Солдат не понял, что произошло. А я говорю ему: «Смотри под ноги!» А на земле лежит болванка. Выстреленная из танка, она пролетела три километра (танк был на передовой), упала на подмерзлую землю, срикошетила, подпрыгнула и сбила с головы солдата шапку. Солдат не получил никакого повреждения, надел шапку, и мы пошли на огневые позиции другой батареи рассказать о чуде, произошедшем с нами.

Про трофейное оружие. При отступлении немцы бросали оружие. В траншеях валялись брошенные винтовки, пробки с пулеметными лентами. Когда мы приезжали на новое место, нужно было обследовать местность: где брать воду, где разместить кухню. У меня было свободное время, и я для развлечения брал немецкую винтовку и стрелял по коробкам пулеметными лентами. Они рвались, и это было как настоящий фейерверк.

Однажды я решил испытать силу разрывной пули. Я взял винтовку и стал стрелять в стоящую сосну. С пяти выстрелов я снес сосну толщиной с ведро.

Однажды после обследования территории отступления немцев в сарае я увидел брошенный пистолет. Я хотел его забрать, но это очень опасно. Немцы при отступлении на видных местах оставляли привлекательные вещи и минировали их: кто их брал — подрывался. Нас строго предупредили об этом. Я придумал, как взять этот пистолет. У меня не было личного оружия офицера. Я нашел длинный шест, положил за метр от цели, а сам спрятался за углом сарая, тихонько продвигая палку к цели. Задел — взрыва нет, еще раз подтолкнул — взрыва нет. Поднял трофейный пистолет.

Это был парабеллум девятизарядный (стандартно — под 8 патронов), а патронов к нему на поле боя набрал в неограниченном количестве. Запасся патронами к парабеллуму и тренировался в меткости стрельбы. С этим пистолетом я ходил до конца войны. После окончания войны был приказ: всем трофейное оружие сдать, мне выдали наш пистолет ТТ семизарядный, я с ним ходил в увольнение.

После завершения операции «Багратион» мы продвигались по Восточной Пруссии, из района города Шауляй предстоял выход к Балтийскому морю. Немцы стремились уйти из северной группировки на территорию Германии. Наша задача — не дать уйти немецким войскам, сделать прорыв к Балтийскому морю, тем самым отсечь войска от ухода в Германию. Пехота не успевала за отступающими немцами. Мы, артиллеристы, передвигались на автомашинах. Впереди нас не оказалось пехотных частей. Нас на одной машине «Форд» как авангард снабдили боекомплектом и на прицепе минометом 122-го калибра. Поехали в направлении Балтийского моря.

Нас было: минометный расчет солдат и шесть офицеров, ехали проселочной дорогой в кузове автомашины. Была тишина, нигде не стрелял никто. На берегу Балтийского моря, город Паланга, мы подъехали к городу, нас обстрелял оставленный для прикрытия немецкий пулемет. Мы остановились, повыскакивали из кузова в кювет и определили, откуда бьет пулемет. Развернули миномет, расчет быстро навели на цель и выстрелили этой миной, 2–3 мины. А разведчики побежали к пулеметной точке, прикончили пулеметчика, а второго привели к автомашине. Мы окружили пленного.

Капитан из штаба полка знал немецкий язык и стал допрашивать немца. Затем достал из кобуры пистолет и ударил рукояткой по лицу пленного: он что-то нехорошее сказал. Немец испугался и побежал от нас. Мы открыли по нему огонь.
Потом мы все уселись в кузов машины и въехали в город Палангу на берегу Балтийского моря. Я попробовал морскую воду — солоновата — и умылся морской водой. Это был боевой расчет 5-й батареи 250-го минометного полка, а разведчика Баранова, командира взвода лейтенанта Шевцова и командира батареи за эту операцию наградили орденами Красного Знамени.

О трофеях. Раз мы первыми вошли в Палангу, что оставили немцы убегающие — было наше. Я вошел в здание, двери были не закрыты на замок. Там был магазин, на полу были коробки, я открыл одну, а в ней — сахар, во второй — конфеты… У меня не было вещмешка, что делать? А на мне была плащ-палатка солдатская. Я ее постелил на пол и наложил сколько мог поднять конфет с сахаром. Пошел к машине, где были наши солдаты, и раздал угощение горстями своим солдатам.

А на складе обнаружили брезентовые тенты на автомашины. Мы все машины оборудовали тентами, наступала осень, непогода и прохлада. Нас укрывали эти тенты от дождя и непогоды.

Благодаря выходу частей Красной Армии к берегу Балтийского моря была отсечена северная группа немецких войск в количестве 300 тысяч солдат. Нас повернули на север — в Литву, Латвию, а другую часть — на юг, на Польшу, Германию. Нашему фронту было меньше внимания от высшего командования. Сказали: «Заколачивайте группировку». И мы зиму с 1944 на 1945 год провели в оборонительном порядке.

2 мая 1945 года наши войска заняли Берлин. 8 мая в Берлине шла подготовка к подписанию акта о безоговорочной капитуляции немцев. У нас на Прибалтийском фронте немцы не сдавались. Наше командование объявило немцам: если до утра 9-го не сдадутся — будут уничтожены. Нам дали участок для прорыва. За ночь мы должны пройти до 30 километров к месту нового назначения, а времени не оставалось. Мы материальную часть и снаряды отправили на машинах, а людей — в пешем порядке.

Шли-шли, ночь, но дорогу закрыли. Мы легли спать. В 4 часа 9-го нас разбудила непрерывная стрельба, крики: «Ура! Кончилась война!» Мы тоже стали стрелять, пока не расстреляли все патроны. Прыгали, обнимались, были рады победе, кричали: «Мы выжили!» Но нам предстояло еще пройти 20 километров до наших батарей и кухни. Мы только к обеду пришли к указанному месту. Пообедали как всегда: пшенный суп, перловая каша. После обеда построение. Полк впервые стоял в одном строю. Командир полка подполковник Максимов ходил вдоль строя и спрашивал: «Сколько времени служишь в полку?» Я сказал: «Ровно год».

Меня наградили вторым орденом Красной Звезды, приказ №6-н от 13 мая. Началась мирная жизнь. На этих позициях в полевых условиях мы прожили до августа. В августе пришел приказ: офицерский состав — на постоянную дислокацию в город Ригу, а солдат — в другую сторону. Так нас разделили с солдатами, с которыми мы воевали. Вот теперь в песне так поется: «Где же вы теперь, друзья-однополчане?» У нас же раньше в правительстве боялись заговоров. Они говорят: «А вы сдружились с солдатами?» — «Да, сдружились, с солдатами из одного котелка ели». И вот так нас разделили. Потом было сокращение армии: из трех дивизий одну делали. И вот делали так, чтоб разделились, не было заговора.
Прибыли в Ригу — красивый, чистый город европейского стиля — нам было стыдно выйти на улицу в выгоревших х/б гимнастерках и кирзовых сапогах. Нам сказали: «Ищите квартиру». Мы нашли квартиру и жили там. Мне обмундирование офицерское выдали, но 5-й размер. Я надел — мне рукава-то длинные! Был лагерь военнопленных, наши там уже все узнали… Ну, мне надо перешивать офицерское обмундирование, американского производства выдано было. «Идите в лагерь военнопленных, там вам переделают гимнастерку — и все».

Я пошел, там обслуга наша, русская. Сказал, вот, значит, надо мне гимнастерку перешить. Сейчас все сдай, оформи и иди в цех, где работают военнопленные, с тебя снимут мерку. Я захожу в цех, и, понимаете, они как по команде, увидев русского офицера, все встали, приветствуя офицера-победителя. Сняли с меня мерку, говорят: через два дня придешь на примерку. В часть пришел — и через 5–6 дней получил китель. Из гимнастерки китель мне сшили…

Вот это я после войны выглядел так в Риге. А это после училища. А это после войны — я стал походить на офицера: китель, бриджи. А сапог не было, пришлось брать на рынке.

В Риге мы жили с ребятами, с которыми на фронте сдружились, с офицерами. Нашли двухкомнатную квартиру и жили там больше года. Потом нас перевели — опять же сокращение, из трех дивизий одну — тоже в Латвии, в город Вентспилс. Оттуда я и демобилизовался.

Это вот мой дружок, лейтенант, который награжденный, вот он с «Красным знаменем»: «Фронтовой друг — лейтенант Александр Михайлович Шевцов, дружили со дня прибытия в полк — с июня 1944 по июль 1947». Три полных года. 1923 года рождения Шамарский. И наша армейская кличка (я был маленький) — Пат да Паташонок. Я был маленький, а он высокий.

Рыбалка на фронте. Когда стояли в обороне, батареи находились в разных местах. Это тоже было в Прибалтике. 4-я батарея находилась в двух километрах от других батарей. Я пошел в нее. На пути оказался старый заброшенный пруд без воды. Я не стал обходить вокруг по берегу, а решил срезать через пруд. А там был небольшой ручей с лужей воды. Я разбежался и прыгнул через этот ручей, а в нем была рыба. Испугалась рыба и заплескалась. Что делать? Я вернулся на огневые позиции к батарее, взял карабин, зашел на кухню, взял ведро, пришел к луже с рыбой и там стал ее глушить выстрелами из карабина. Рыба всплыла, я стал ее набирать голыми руками. Выстрелил несколько раз, набрал полное ведро. Пришел на кухню, отдал рыбу повару и сказал: «На обед всем офицерам, на второе блюдо — по два карасика». Все удивились: откуда на фронте на обед свежая рыба? А повар сказал: «Это наш доктор нарыбачил».

Через 40 лет я в Ригу съездил, посмотрел ее.

Про спиртзавод. Это было в августе 1944 года, город Ауце. Немцы оставили и не взорвали спиртзавод. Мы разместились с огневыми позициями на территории, прилегающей к этому заводу. Прекрасный фруктовый сад, пасека, пчелы, мед — и спиртишко. Была тишина, покой, немец не стрелял почти. Прошло три дня. Звонит командир батареи: «Немедленно снимайтесь, танки смяли пехоту и скоро будут на огневых!» Мы за 10 минут все забросали в кузова машин и выехали на поле по дороге.

Вблизи разорвался снаряд, ранило одного солдата в плечо. Я говорю солдату: «Давай добежим вот до того лесочка, я там тебя перевяжу». Подбило одну машину, машина загорелась, люди бежали по полю, мы отступали. Мы запаслись спиртом — 8 молочных бидонов — и после раздавали их солдатам. Но начальник штаба дивизиона любил выпить, прямо скажем. А по телефону все базарили. Что такое? Отступления нет, а начальники все пьяные… Стали распознавать, откуда чего. А где начальник штаба? Да на кухне, спит. Работники политотдела приехали, у нас этот спирт и забрали. Все дело и закончилось.

Как захоронение проходило на фронте. Это тоже важно и интересно. Как правило, на войне созывали похоронные команды. После боя они собирали убитых в одно место. А при подготовке к наступлению вырывался ров, как братская могила. И после окончания боя, после того как немцев уберут, туда свозили раненых и складывали как в братскую могилу. Но мы, артиллеристы, своих убитых хоронили сами. Я за всю войну, похорон много было, одного-единственного солдата схоронил в гробу. Всех, как правило, хоронили без гроба. Тоже в Восточной Пруссии: имение, мы стояли, артобстрел орудиями, убило командира орудия — сержанта. А солдаты, когда мы приедем на новое место — они все проверят, нашли на чердаке у немца гроб приготовленный. У них все заведено это: если он хочет умирать, он заранее приготавливает гроб, какой надо по состоянию. Нашли — дубовый, отполированный, покрашенный гроб. А хозяева — раз заняли это место, немцев нет. И вот единственного солдата мы в этом гробу схоронили, а то без гробов.
Еще один случай. Там же у нас немец вверх, а мы потихоньку с артиллеристами переезжаем, нам дают место, откуда вести обстрел. Немцы убежали и оставили в гробу незахороненного немца. Не знаю, как у них, всех ли хоронили в гробах, но оставили нам в гробу немца. Не захоронили еще. А он нам мешает, раз мы приехали. Мы дали команду, солдаты вынесли его и засыпали земелькой сырой — и все. Вот двух похоронили в гробу только — немца да нашего. Остальные там без гробов.

Но мы хоронили своих. У нас потери больше были связистов. Связист — это связь. Как обстрел — линию порвало. Линия должна в это время обязательно работать. И ищи прорыв. Пошел, взял — сбило. Вот у нас часто и гибли связисты. В пехоте их собирали, похоронная команда их свозила в братскую могилу и уже зарывали. А мы своих сами хоронили, артиллеристы, с воинскими почестями, с салютом. И вот, когда мы отступали, немец оставил спиртзавод, специально не взорвал. Русские любят — он нас угостил. Нажал — и мы побежали. И раз у нас завязалась эта котовасия, командир полка, надо остановить своих. И потеряли командира полка: снаряд попал в ров, где он сидел. Были похороны этого командира полка. Мы всем полком ему салют дали по три снаряда из каждого орудия. А полк всего составляет: батарея — 4 орудия, дивизион — 3 батареи, 12 орудий, в полку дивизиона — 24 орудия, да по три. Это сотня снарядов. Я думаю, что мы рассчитались немцам за командира полка — столько снарядов выпустили. Салют в честь погребения командира.

Война кончилась, третий раз нас переформировывали, меня вывели за штаб. Послали на демобилизацию. Пока придет приказ из округа — два-три месяца надо было ждать. Меня направили за врача полка с эшелоном демобилизованных солдат. Это было в 1946 году. Я уехал за врача полка из Прибалтики с Вильнюса на самый юг — самая южная точка Советского Союза — Кушка, нам надо было дотуда провести солдат демобилизованных. Это была третья очередь. А начальник нашего эшелона заместил командира полка, меня — за врача полка, мы приехали в Вильнюс Литовской ССР, приняли эшелон (товарные вагоны, оборудованные общими нарами), до 15 вагонов, 1200 солдат. Мы, значит, начальство эшелона. Штабной вагон тоже оборудован общими нарами. И едем.

Первая остановка — в Смоленске. А я первое время как на фронт прибыл — в Смоленск. Я провел там полтора месяца, прошел его, он такой небольшой. Поехал туда через два года с демобилизованными, стоянка два часа в Смоленске. Вышел, посмотрел — нет Смоленска, вокзала-то нету! А оказывается, когда мы на фронт уходили, то в ту ночь так и было. Немец узнал, что готовится операция «Багратион», и целую ночь бомбил Смоленск, вдребезги его разбил, не узнаешь. И я приехал — никакого вокзала нет, вот так. Едем. Кормить солдат — паек. Но мы должны их через некоторое время горячей пищей кормить. Мы делаем заказ. Первая остановка была Пенза. Даем телеграмму по железной дороге: приготовить на эшелон, на 1200 горячий обед.

Приехали, все с эшелона пошли на продпункты (были в войну оборудованы). Одному солдату на день два талона давалось. Два раза в день кормили полностью: первое, второе, потом каша, хлеб, чай, все. Два раза в день. И мы за два часа 1200 человек всех накормили. Получили на 3–5 дней сухой паек, опять в вагоны. И мы так ехали почти месяц до Ташкента, с севера на юг. Ехали тихо, потому что на больших станциях эти эшелоны с демобилизованными останавливать нельзя. А почему? У нас была третья очередь, а первая очередь — армия Рокоссовского — состояла больше из заключенных, из зеков. И когда 1-я, 2-я демобилизация была, они ехали, на станциях останавливались — у нас хоть в кино-то показывают, как встречают победителей — эти победители, «рокоссовцы» грабили, у теток все отбирали, громили киоски, все. С тех пор на больших станциях демобилизованные эшелоны остановку не стали делать. А надо пропускать эшелон? Надо. Разъезд, в лес где-то — и стоим час, два, полсуток. Поглядели, некуда же идти — да опять спать на нары. И так почти месяц.

Доехали до Ташкента. У нашего эшелона осталось два вагона. Все отцепляли-отцепляли, он сокращался. В Кушку надо было. Ну, в Кушку мы в вагонах не поехали. Эшелон сдали, отчитались, сходили в баню (мы целый месяц не мылись). Вымылись в бане, день провели — в Ташкенте гуляли. Потом в пассажирские вагоны — и обратно в Прибалтику. И мы за 3–4 суток доехали вместо месяца в пассажирских вагонах уже.

Приехал в Прибалтику, как раз время шло, и мне пришел приказ на увольнение. Я получил расчет и отправился домой, сюда, на Урал. Приехал домой, где я вырос и до сих пор живу. Я работал на селе сельским доктором. Ко мне все шли: и за хирурга, и за гинеколога, и акушера, и ухо-горло-носа, и зубного.
Однажды — интересно: к зубному ехать далеко, 20 километров, на лошади — полдня. Кто меня называл «дядя Миша», кто «Михаил Алексеевич» называл. «Дядя Миша, выдери, пожалуйста, зуб!» Я говорю: «Садись!» Никакого обезболивания не было. «Рви, только чтоб не болел!» Я только прикасаюсь инструментом — он не дает, у него рефлекс. Он пошел стручкового перца наелся и вернулся. «Выдирай, только быстрее». Я дернул — и сразу два зуба вырвал!

Я 38 лет проработал на одном этом месте. Даже когда перестал работать, ко мне обращались.

— Михаил Алексеевич, а с женой вы как познакомились?
— В третьем классе школы за парту садили мальчика и девочку. Меня посадили с девочкой, ее звали Нюрочка Гусева. Я стал уделять ей внимание, выполнять ее просьбы. После 4-го класса Ваньковской начальной школы мы с ней уже ходили в 5–7-й классы в село Степаново. Кончили семилетку. В мае 1941 года началась война. Учиться больше не стали. Я стал работать, на лошадях пахать землю, а Нюрочку Гусеву послали на курсы колхозных счетоводов. По вечерам проводили совместное время на деревенских вечеринках. Так было до 1943 года.

В январе 1943-го меня призвали в Красную Армию. Началась дружеская переписка, перешедшая в любовную. Так было четыре года. В августе 1946 года я приехал в отпуск. Была трогательная встреча с объятиями. Уезжая из отпуска, я обещал через год вернуться. Так и получилось. Меня через год уволили из армии, я вернулся в свои края, наша любовь стала постоянными встречами. Я поступил работать в сельский медпункт за 40 километров от этой деревни. Из-за такого расстояния встречи стали редкими. Я Нюре сделал предложение выйти за меня замуж. Она его приняла. Это было в ноябре 1947 года. Я послал сватов. Назначили свадьбу на Рождество 1948 года. 8 января сыграли свадьбу, и я ее увез на жительство в Зипуново. У нас двое детей, трое внуков.

Жили, я бы сказал, прекрасно. Мы как служащие — нам льгота была: дрова, покос, все такое. Мы физически развитые, труженики, занимались своим хозяйством. Имели большой огород, скот держали, я пчел держал 30 лет. У нас деньги немножко были от зарплаты, а продукты — было все от огорода, от скота. Но шло время, нам стало 70 лет, сил не стало уже. И дети нас перевезли в 2002 году в Екатеринбург. Вот 14 лет уже. Восемь лет назад умерла жена. Я один живу в этой квартире, готовлю, хожу в магазин.

Следующую серию спецпроекта читайте завтра на Портале 66.ru.