Уральский волонтер в Сирии: «Мне говорили: не помогай им, эти дети резали наших солдат»

Мы встретились с Женей в тихом кафе спального района Екатеринбурга: здесь разговоры о войне кажутся совсем не к месту. Женя выкладывает на стол телефон. У него не модный гаджет, живущий от зарядки до зарядки, а антивандальная трубка, которой не страшны ни падения, ни перепады температуры, ни необходимость бесперебойно работать две недели без подпитки. Передо мной сидят на самом деле как бы два Жени: один ежедневно ведет деловые переговоры, занимается бизнесом, растит детей. Другой окончил курсы спасателей и прошел стажировку в центре медицины катастроф, чтобы быть максимально эффективным на месте бедствий.

Фото: для 66.ru личный архив Евгения Ганеева

Я первым делом спрашиваю их обоих, для чего они поехали в Сирию. Бизнесмен в этом разговоре не участвует. Отвечает второй — очень спокойно (иногда кажется, что даже слишком спокойно):

— Я постоянно мониторю, где возникают какие-то чрезвычайные ситуации. Прихожу домой и первым делом в интернете смотрю, не случилось ли чего.

— Но в Сирии война идет уже давно.
— Да, но это было не на слуху, не было в информационном поле этой войны. А когда Россия стала проводить там операцию, мне стало интересно. Я увидел, что там глобальные, чудовищные разрушения — просто ни с чем не сравнить! И принял решение туда ехать.

— Какие предварительные этапы надо было пройти? Как получал визу?
— Визу в Сирию я оформлял через посольство в Москве. Я, конечно, сейчас, после Донбасса, уже умею без виз куда угодно пробираться: все границы дырявые, при желании можно прорваться хоть куда. Но получить визу в Сирию мне было очень важно, потому что есть всякие перебежчики, и если бы я был без визы, меня бы могли принять случайно не за того, кто я есть.

Визу оформляли долго, потому что долго не могли определиться, кто я такой и зачем мне все это надо вообще. Пришлось два раза приезжать в посольство, потому что они хотели посмотреть в мои честные глаза, хотя при мне беременные от сирийцев женщины получали визы быстро и легко. У меня же на это ушел примерно месяц. Но ничего страшного, их можно понять.
Я потом столкнулся с восточным менталитетом и понял, что у них чувство «долго» вообще развито: там ничего быстро не делается. Если вы договорились на завтра, это не значит, что это будет сделано завтра — может быть, и через неделю. В Дамаске, например, постоянно нужно было всех подгонять, кипишевать. Я сначала был вежлив, а потом я уже просто орал. Сирийцы выучили от меня несколько крепких русских слов.

— Как ты добирался до Сирии?
— Я летел через Бейрут. Мне сказали, что там очень много сирийских беженцев, с этого как раз и можно начать. Так я и сделал: полетел в Бейрут, там же закупил много гуманитарки. Совсем рядом с сирийской границей, в долине Бека, расположен лагерь беженцев. Там очень много нуждающихся, просто миллионы голодных ртов, там мы делали раздачу груза с местными ливанскими добровольцами. А на следующий день я поехал в Сирию, уже на машине. Первую закупку сделал в Дамаске и поехал в Хомс. А потом уже покупал продукты в новом Хомсе, неподалеку от старого. В новом Хомсе вообще жизнь идет полным ходом: работают магазины, сувениры продают — а старый почти полностью разрушен.

— Разве на Украине не так же было: идет война — и тут же, рядом, вполне мирная жизнь идет?
— Нет! В Хомсе же просто руины! Хомс по степени разрушения похож на Филиппины после урагана. Там не просто бои идут — там полный фарш! Например, стоит здание размером с «Хайят» — и нет ни одного квадратного дециметра необстрелянного. Это как донецкий аэропорт, только в масштабах города. При этом между старым и новым Хомсом, где нет жизни и где есть, меньше километра.

Хотя и в новом Хомсе часто бывают теракты. При мне, слава богу, не было ни одного, но мне рассказывали местные жители, что раз в неделю бывают взрывы. Все они боятся, но полагаются на судьбу: «Да, может быть, завтра нас уже не будет. Но что нам делать? Может быть, нам ехать в долину Бека? Но что нас там ждет? Нищета? Там у нас ничего нет, а здесь есть хотя бы какой-то заработок».

— Где они работают?
— В магазинах, в сфере услуг, мужчины работают таксистами. Примерно 70 долларов получается на семью в месяц. Они живут лучше, чем в долине Бека, это однозначно.

Фото: для 66.ru личный архив Евгения Ганеева

— А тебе не страшно было ехать туда, где с одной стороны война и теракты, а с другой, возможно, и мирные граждане уже живут на грани добра и зла?
— Да, меня предупреждали, что могут быть мародерства. Выезжать отсюда всегда страшно: думаешь, стоит ехать или не стоит, всё просчитываешь, собираешь информацию. В этот раз я готовился месяц, и это очень важный элемент. В первую очередь надо было установить контакты. Я очень много контактов там завязал, разузнал, с кем можно сотрудничать, с кем нельзя. Там ведь межрелигиозные вопросы остро стоят, и если ты, например, с суннитами сотрудничаешь, то уже нельзя с шиитами… В общем, незнание нюансов может навредить миссии.

Конечно, есть мандраж: смотришь — тут теракт, тут теракт, тут убили, тут взяли в заложники. А когда туда приезжаешь, там, в мясе событий, уже не до этого. Ведь там общаешься с людьми, которые уже прошли огонь и воду. Например, мне представители Красного Креста сказали: «Тут разве опасно? Тут-то ерунда!» Я, кстати, всегда перед поездкой связываюсь с Красным Крестом. В этот раз они меня хорошо поддержали в информационном плане и дали мне рекомендации для визы.

— Что еще надо учесть при подготовке, что брать с собой?
— Перед самой поездкой я распечатал карты, потому что там бы была у меня карта на арабском языке — и что с ней делать? Плюс я взял с собой очень много источников электроэнергии, и это очень пригодилось, потому что в Хомсе всего три часа в сутки было электричество. За эти три часа мне надо было успеть сделать все звонки, выйти в интернет, еще и поработать успеть. Еще брал кучу телефонов, симок, рации, навигаторы, у меня была расширенная аптечка, мобильные носилки, спальник, палатка — неизвестно, где придется ночевать. Может получиться, что и в разрушенном здании, как было на Филиппинах. Но ночевал я на этот раз в солдатском общежитии в новом Хомсе.

Это место мне предложили ребята, с которыми я созвонился еще из Екатеринбурга. Они очень помогали мне на месте с информацией, потому что для перемещений всегда нужны разведданные, пусть и самые простейшие, чтобы не попасть в заварушку. Например, когда мы возвращались из Хомса в Дамаск, по курсу нашего следования была перестрелка. И если бы у нас не было информации, мы бы наверняка попали под огонь.

Фото: для 66.ru личный архив Евгения Ганеева

— А что ты закупал в качестве гуманитарной помощи?
— В долине Бека я закупал всё! Одежду в первую очередь, потому что там люди замерзали насмерть: ночью очень холодно, а у них ничего из одежды нет. Я зашел в Бейруте в секонд-хенд и скупил почти всю одежду: мужскую, женскую, детскую, для младенцев. Затем купил средства гигиены, тазики для купания детей, потому что там очень высокая плотность проживания и много болезней. Это все позарез оказалось надо. И, наконец, продовольствие: сахар, рис, масло, детям конфетки — брал то, что понятно и что долго не портится. В Хомсе с одеждой нормально, там в основном нужны продукты.

— Как тебя встречали местные жители?
— Там есть две категории людей: пострадавшие, которые встречали не меня, а гуманитарную помощь, и люди, которые живут более благополучно, например, жители Дамаска. В Дамаске я почувствовал просто невероятное радушие: я никогда в жизни такого не встречал! Когда сирийцы понимали, что я русский, называли другом и очень благодарили за то, что мы помогаем им бороться с терроризмом.

— Как ты вообще выбирал место и людей, которым помогать?
— Хомс — это же известное место, известно, что там всё разрушено. Я целенаправленно туда ехал.

— Тебе было без разницы, кому помогать: «нашим», «не нашим»?
— Да, абсолютно. По такому же правилу работает Красный Крест, например. Если Гитлер будет умирать, я сделаю ему искусственное дыхание и спасу жизнь. Если ты изначально этого не принял, то ты не сможешь никуда ехать с гуманитарной миссией. Среди страждущих не бывает «наших» и «не наших». Хотя в Сирии мне выговаривали: «Зря ты помогал людям в долине Бека, эти дети отрезали головы нашим солдатам!» Я удивился: «Не может такого быть, что за бред!» Они говорят: «Взрослые держали солдат, а дети отрезали головы». Я говорю: «Даже если и так, они сейчас нуждаются в еде. Это дети — и я им помог».

Во второй поездке в Донбасс я, например, работал в госпитале. К нам просто привозили людей с пулевыми ранениями, и мы не спрашивали их, кто они: просто оказывали помощь и отпускали на все четыре стороны. Кстати, без опыта поездки в Донбасс в Сирии мне было бы намного тяжелее.

— Почему?
— Потому что там тоже приходилось быть меж двух огней. А в такой ситуации усваиваешь простые уроки: лишнего не болтать, где надо — прикинуться валенком, где надо — русским, где надо — нерусским…

— Ты рассказывал, что все, с кем ты второй раз ездил в Донбасс, недавно погибли… Все до единого. Я не могу не спросить тебя: какая у тебя защита, как ты думаешь?
— В самое пекло лезть не надо, надо соблюдать осторожность, пользоваться разведданными. Когда ты соблюдаешь меры предосторожности, то с тобой что-то может случиться только по случайности. А по случайности и здесь всё что угодно может произойти.

Фото: для 66.ru личный архив Евгения Ганеева

— Женя, а то, что показывают в новостях про Сирию, и то, что увидел там ты, — это одна картина или есть какие-то искажения?
— Телевизор я смотрю мало, а с тем, что читал в интернете, совпадает.

— Вообще придерживаешься ли ты сам какой-то точки зрения насчет того, стоило ли России вступать в этот конфликт?
— Конечно, однозначно стоило! Потому что там война, там убивают невиновных людей, и террористов надо искоренять. Результат на самом деле виден. Кто-то считает, что наша армия только создает там видимость деятельности. Но это всё ерунда. Я общался с солдатами сирийской армии, и они все говорят, что им теперь везде зеленый свет: мы с воздуха разрушаем инфраструктуру ИГИЛ (запрещенная в России организация, — прим. ред.), это реально выбивает у террористов землю из-под ног, а потом идет сирийская армия и зачищает местность. Не один и не два человека мне говорили, что теперь наконец-то произошел прорыв.

— Ты не думаешь, что у нашей страны достаточно своих проблем и не помешало бы сначала их решить?
— Не надо замыкаться на внутренних проблемах. Земля — это наша общая планета. Не надо сидеть в своей коробочке: моя хата с краю, ничего не знаю. Иначе беда и в твою хату придет. Да, нам стало тяжелее жить: из-за этого или нет, я не знаю. Но ничего страшного — перетерпим. Это террористы, они плохие, и их надо долбить.

— «Хорошие — плохие» — это ведь очень условная граница. Но на войне не бывает хороших, там все плохие.
— Терроризм — это не условная граница, тут всё однозначно.

— Недавно я слышала, как одна девушка, которая ездила фотокором в горячую точку, с восторгом рассказывала, что привезла оттуда осколки снарядов себе и всем друзьям. Я тогда подумала: «Зачем?» Я знаю, ты тоже из своих поездок привозишь обломки снарядов. Это же атрибутика войны и разрушения, зачем это везти в свой дом?
— У меня всё началось как раз с того, что люди меня стали просить: «Привези мне осколки из Донбасса, чего зря ездишь-то!» С тех пор и пошло. Оказалось, что всем приятно получить осколок с места, где происходят исторические события. Я не считаю, что эти предметы несут энергетику войны, они уже свое отработали. У меня есть, например, пули, вытащенные из человека, а из Сирии я привез осколок фугасного снаряда, причем он лежал в рюкзаке на самом верху.

Фото: для 66.ru личный архив Евгения Ганеева

— Чтобы что-то спрятать, надо положить на самое видное место?
— Да, получается так. Я думал, если меня попросят это выложить и выкинуть при досмотре, то надо, чтобы это лежало удобно. Но меня даже не спросили! Бейрут, Москва, Екатеринбург — пожалуйста, без проблем, проходи. Как минимум должны были спросить… Это всё равно выглядит ужасно. Я-то знаю, что это уже взорванный снаряд, но ведь работникам аэропортов на рентгене этого не видно. Удивительно просто!

— Ты говорил, что снова собираешься в Сирию. Поедешь в феврале?
— Если найду команду — поеду. Устал ездить один.