Владимир Бегунов, «Чайф»: «Самое весёлое — что мы живы». Публикуем интервью из новой книги о Свердловском рок-клубе

Портал 66.ru продолжает публиковать главы из неизданной книги «Истории Свердловского рок-клуба», в которую вошли интервью с героями одноименного документального фильма Олега Раковича и Александра Рожкова. В новой серии — воспоминания музыканта «Чайф» Владимира Бегунова. Интервью было записано в апреле 2011 года на репетиционной базе группы. Тексты (по сути расшифровки видеоинтервью) публикуем дословно и без редактуры.

— Владимир Сергеич, поздравляю тебя с почетной ролью в нашем кино, со свойственным тебе авантюризмом, взять и начать!
— Начать надо, наверное, «здравствуйте!» Не очень понимаю, для какой аудитории я обращаюсь, для какой аудитории я рассказываю, будем считать, что вас миллионы… Очень сложную задачу сегодня для меня обрисовали и, честно говоря, в голове полный сумбур, потому что, в сущности, нужно будет рассказать, наверное, всю жизнь. А какой формат нашего интервью? Три минуты? За три минуты рассказать всю жизнь? Прекрасно!

Много лет прошло, насколько я понимаю, празднуем 25-летний юбилей образования Свердловского рок-клуба? Отчетливо помню радость, великую радость, когда нам объявили, когда нам разрешили, потому что хождение во власть длилось очень долго, начиналось оно не нами. Ходили туда разные люди, не знаю, кому пришла в голову это светлая идея все-таки нас разрешить, но она пришла, и мы собрались.

Славное было время, глупое время. Выбирайте по списку, что вам ближе. Иметь в виду нас глупыми или иметь в виду нас, смотрящих широкими глазами в будущее? Таких было немного на самом деле, а все жили жизнь, вот сейчас, вот в это время.

Вот этот офис в ДК Свердлова, на Володарского, вот это место — ну просто теплые воспоминания. Всегда можно было выпить, иногда можно было закусить и гарантированно всегда можно было встретить человека, с кем можно было потрындеть, вплоть до… часами. Это были разные люди совершенно, и недавно мы с моим художественным руководителем Владимиром Владимировичем Шахриным обсуждали эту историю, про круглый стол, на котором много людей рассуждали, а что делать с этим 25-летием? Где та капсула времени, которую мы накопаем?

Он привел слова, которые мне показались очень хорошими, очень интересными и очень правильными, слова нашего президента тогдашнего, да и нынешнего — никто его не отменял, всенародно избран был, долго ходил в народ, это Коля Грахов. Он обладал мощным аналитическим умом, он ни фига не умел чутко и метко работать с людьми, но с материалом, с идеями, с концепциями Коля всегда был «на ты». Физик-теоретик, умище!

Так вот Коля сказал очень правильную вещь. В рок-клубе, я думаю, это не раз еще повторится в этих интервью, но… прелесть рок-клуба была в том, что там собирались не только музыканты, толку от которых, как выяснилось, немного, жизнь показала. Ибо знания у них поверхностные, не — люди интересные, но прелесть была в том, что собирались дизайнеры, художники, интересные люди, раздолбаи, какие-то прожектёры, кого только не было — и всем находилось место, находилось чем заняться, и мы все, так или иначе, подкармливали друг друга. Помимо того, что ты интересно и плодотворно проводил время, ты еще и самообразовывался, и что-то тебя тянуло, помимо того, чтобы выпить и закусить, в стены этого офиса, в ДК Володарского…

— Ты считаешь, что организация рок-клуба, объединение групп помогло?
— Вне всякого сомнения! Потому что… во-первых, мы узнали, что мы есть! На те времена, когда нас разрешили, это было сборище, мы на радостях, естественно, напились, мы тогда всегда напивались — от радости ли, от горя ли, просто ли, рассвет — повод выпить!

Не стоит все-таки забывать, что мы были дети социализма, мы ни хрена не понимали, что такое администрирование и кому это нужно. Мы знали, что вот мы сейчас запишем магнитоальбом, а что с ним дальше делать? Рок-клуб открыл какие-то створки, мы стали образовываться, мы узнали, что есть куча еще всяческих коллективов, это информирование, наладилось общение с какими-то неформальными объединениями — то в Питере, то в Москве, в Новосибирске, Иркутске...

Коля Грахов — теоретик, он окружил себя кучей людей, которые что-то понимали, и в рок-клубе постоянно проходили какие-то семинары, какие-то образовательные — нас всех всё время чему-то учили… чему-нибудь и как-нибудь. Так получается, что некое структурирование нужно раздолбаям, нас же носило всех, то так, то сяк. А на самом деле когда правильные люди в правильное русло направляли энергию многих людей, то получались какие-то правильные вещи, как-то — рок-фестивали, которые вошли в историю, многие помнят.

А рок-фестиваль, помимо того что играли группы, это же и выпускали газеты, и вели социологические опросы, всё было по-серьезному, не абы как. Я вообще считаю, что Свердловский рок-клуб был организован, если сравнивать с моделью питерской или московской, там были у них плюсы, течения и они всё время были то правильные, то неправильные по своему течению, так вот — был совершенно правильный Свердловский рок-клуб. Потому что был мозг, он направлял, были какие-то идеи. Мы стали выезжать за пределы города, наши записи стали распространяться, стали другие записи приходить… В общем, это стало всё правильно, индустриально, стало моделью того, что в России потом назвалось «шоу-бизнес». Не люблю я это слово, но вот все-таки это индустрия.

Польза, конечно, была, и до тех пор пока Коля Грахов не утратил интереса ко всему происходящему, всё в принципе двигалось, потому что Рудик Стерхов — прекрасный был парнишка, но ему не хватало этого вот «глыбообразия»… Нам всем нужен Гагарин, всегда должен быть такой вот Чапаев. Вот Коля Грахов всегда был такой: левым боком Гагарин, правым — Чапаев, при этом со взглядом Солженицына… Я думаю, для 20–18-летних это было очень нужное и правильное объединение, думаю, вправило многим мозги, хотя некоторые и ерошились, кричали: нам вот это структурирование не нужно! Мы дети анархии, элемент анархии всё же был, конечно… (Пауза, жадно пьет чай, кричит в камеру: «А раньше бухал!»)

— Лично ты, Володь, почему ты бросил баранку машины ППС и пошел в рок-н-ролл как в профессию?
— Сложнейший вопрос… Я бы не стал вот этого меня пэпээсника-мента, никуда мне от этого пятнышка не деться, был ментом, был всем остальным. Я думаю, мы, когда бросали все наши работы и уже занялись игрой в «Чайф», как игрой, как театром, как спектаклем, как частью жизни, мы, честно говоря, не думали, что мы идем туда работать. Мы просто начали понимать, что по-другому уже как-то и не получается, потому что это настолько ярче, шире и серьезнее того, чем мы занимаемся вне.

И что того времени, что мы можем посвятить группе урывками в выходные дни, уезжая и отпрашиваясь на какие-то небольшие сроки… Честно скажу — это был, наверное, один из самых смелых моих поступков в жизни, и мне помогли в этом, Вовка, конечно (Шахрин), мы держались друг друга, и спустя годы, можно признаться, что Вован обладает более твердым стержнем, и есть неосознанная уверенность в том, что это правильный парень, за которого стоит держаться. Я в этом себе не признавался никогда, но это было в голове. Несмотря на то что мы были самой несерьезной группой на тот момент в Свердловском рок-клубе, кто тогда мог представить, какие другие группы уйдут в века, в десятилетия. Считанные единицы тогда могли предположить, что это будет группа «Чайф».

В глубине души мы четко понимали, что «Чайф» — это дело, которое становится частью твоей жизни, как говорят восточные философы, ты отдался течению реки и выяснилось, что река идет в правильном направлении и она вынесла тебя в правильное море.
Самореализация и самовыражение? Но это всё пришло потом. А вначале — восторг. Это непередаваемое ощущение и впечатление, когда ты, простой парень из этого вот, там твои дворы, там Сортировка, там Химмаш, вдруг ты, часть вот этого всего, и твои мнения, твои идиотские три аккорда кому-то интересны и важны. Тебе и самому это интересно. Вот эти ощущения, когда мы вышли на первый рок-фестиваль и бросились как на амбразуру, это вот — я не знаю...

Я потом очень долго мечтал пережить это же ощущение, выходя на публику, вот так же. Всплеск адреналина, всплеск каких-то… Не люблю я этих сравнений с сексом, там, или с наркотиками, но вот что-то такое было. Круто было! На первом фестивале — ты же был? Я, кажется, не вру, хотя понимаю, что сейчас это смотрелось бы наивно.

Весело. Самое весёлое — что мы живы. Так уж складывается, что в твою машину попадают люди и ездят по городу рядом с тобой, разговаривают, болтают. Я кого-то вёз, сильно знакомая девчонка сказала: «А ты вообще замечаешь, с какой улыбкой на тебя смотрят люди, когда узнают?» А когда ведешь машину, ты же следишь за тем, что происходит, ты этого не видишь. И это было так приятно, что когда ездит Бегунов, он вызывает улыбку — это кайфово…
«Чайф» — это весело, вам надо принять это на веру, потому что мы не клоуны, как великий Лёша Лейкин, мы не шутим на заказ, ну приврём, это свойственно нам, но мы — весёлые.

— Вот ты еще тогда над Бутусовым с Умецким веселился, про машину вспомнил, вопрос по просьбе телезрителей, что называется.
— Не надо забывать, что я тогда работал в милиции, мы были молодые раздолбаи, которые пришли из разных концов жизни и стали милиционерами. Шутили по-разному, железнодорожное отделение — там вообще весёлые парни были. Я всё отделение водил на первый концерт Майка, я продвинул творчество Майка и «Зоопарка», многие менты с упоением слушали записи «Аквариума» — это всё моя вина. Мы веселились по-разному. На улице Свердлова из дежурного автомобиля можно было услышать: «Водитель трамвая, примите вправо и остановитесь!» А это со Славой было реально.

Я сидел на вечернем дежурстве, в патрульном уазике — и со стороны сквера стадиона «Динамо» выходит троица: Димка Умецкий и Славка Бутусов, третьего не знаю. Надо было видеть счастливые рожи этих людей, потому что достать бухло в то время — это было непросто. Мало того, что денег было мало и бухло было неким эквивалентом куска золота, поэтому счастливая улыбка и обладание двумя бутылками явно портвейна, а они шли и что-то там горячо обсуждали. Я говорю «О, классно!» — и в матюгальник: «Товарищ Бутусов, срочно подойдите к автомобилю!» Реакция была, конечно, жуткая… Я спустя время понимаю, что я и сейчас бы, честно говоря, обосрался, а в те времена, в те жуткие годы… когда тебя лично, из милицейской машины...

Они ломанулись. Во-первых, я узнал, что зря они пошли в рок-н-ролл, а не на короткие дистанции — олимпийское золото бы нам было гарантировано, бег с препятствиями. Уходили профессионально — в разные стороны. Спустя время, спустя годы, на какой-то пьянке, все начали делиться какими-то байками, я рассказал эту. Бутусов поменялся в лице и чуть ли не кинулся драться: «Так это, сука, ты был?»

То, что было тогда дальше, я же не знал. А дальше для них было несколько месяцев полной шуги и полного ужаса, потому что на каждой пьянке они говорили: «Мы под колпаком, они знают наши имена!» Теперь-то я понимаю, каково это, а тогда казалось — весело! Это на самом деле неприятное ощущение, когда тобой начинает интересоваться власть.
Это вот как мы попали в список, группа «Чайф», я имею в виду, Обком партии тогда распространял список групп, не рекомендованных к показу, к эфиру, ко всем средствам массовой информации. С одной стороны — было гордо узнать, что мы там были, а с другой — достаточно стрёмно, потому что Володька (Шахрин) тогда на стройке работал, а я ментом, и замполит, скосив взгляд, спрашивал: «Чем вы там занимаетесь?».

Хотя тогда никому в голову не приходило, что говорить о том, что ты был замполитом, — будет стыдно, а говорить, что ты был запрещённой рок-группой, станет как-то даже и гордо! Много радости и гордости было в моей жизни и спасибо за это Свердловскому рок-клубу и всем тем, кто был рядом! Вот такие важные и весомые слова я приберег на конец нашего интервью.