Олег Гаркуша вместе с группами «Чайф», «Смысловые Галлюцинации», «Сансара» и «Курара» выйдет на сцену «Телеклуба», чтобы провести акустический фестиваль. Концерт пройдет завтра в «Телеклубе». Все собранные средства направят на ремонт помещения арт-центра «Гаркундель» в Санкт-Петербурге. Лидер группы «Аукцыон» обещает домашнюю обстановку, песни в акустическом исполнении, стихи, танцы и невероятные истории из жизни екатеринбургских и питерских музыкантов. Накануне фестиваля мы встретились с фронтменом «Аукцыона» и спросили о возвращении цензуры, железном занавесе, пользе и вреде интернета и его личной борьбе с алкоголизмом.
— Завтрашний концерт в «Телеклубе» станет первым, когда Олег Гаркуша приезжает в Екатеринбург не для того, чтобы выступить в составе «Аукцыона».
— Для меня это прежде всего некое возвращение к тому времени, когда мы, музыканты, были молоды и часто встречались. Ездили друг к другу в гости. «Мы» — к вам, «они» — к нам. Сейчас ситуация изменилась. В силу занятости.
— У меня вот нет ощущения, что питерский рок и, в частности, «Аукцыон» как-то связаны с группами «Чайф» и «Смысловые Галлюцинации». Тем более — с молодыми местными музыкантами.
— Просто многие не знают, что «Чайфы» приезжали в Питер в середине 80-х и выступали во Дворце молодежи. На эти концерты ходила вся музыкальная тусовка. Были там и Слава Бутусов, и «Браво», и другие коллективы, которые на тот момент никто никогда не видел… В те времена было очень много разных фестивальных историй. Свердловский рок-фестиваль, Ленинградский рок-фестиваль… Вот только вчера Олег Гененфельд показал мне плакатик — афиша концерта, где мы вместе с «Глюками» играли. Уже не помню, в каком году это было! Так что на самом деле мы пересекались, конечно.
— Фестиваль будет ретроспективным?
— Я думаю, что это будет что-то вроде квартирника. Какие-то истории я буду рассказывать, какие-то — Володя Шахрин и «Глюки». В этом и заключается вся прелесть. На фестивале будут и молодые музыканты. Нас, «Аукцыон», «Смысловые Галлюцинации», «Чайфов» все любят и знают. А молодым, как правило, никто не предоставляет возможности проявить себя. Сейчас сделать это не так легко, как раньше. Даже несмотря на большое количество музыкальных магазинов, студий звукозаписи, молодым музыкантам сегодня практически не прорваться.
— У вас, наверно, есть технология, при помощи которой перспективный коллектив попадает на радио, телевидение или куда-то еще?
— Есть несколько правил, без которых не обойтись. Первое — в коллективе или в его лидере должна быть харизма. Второе — должен быть драйв. Профессионализм — это постольку-поскольку. Когда мы начинали, никто не умел ни играть, ни петь. И не только мы, а все коллективы, которые были в рок-клубе. Поэтому коллектив должен быть еще и очень работоспособным. Ведь в чем ошибка многих музыкантов? Они хотят все сразу! Но такого не бывает. А теперь самый главный момент — это случай. Его никак не подгадаешь. Он или есть или его нет. Многие, например, сливают свои видео в «Ютуб», но известными после этого становятся единицы. Например, Игорь Растеряев и Петр Налич.
— Все собранные деньги от концерта пойдут на ремонт центра «Гаркундель» в Питере. Это помещение вам подарила мэрия?
— Да. Ну как подарила? Это «льготная аренда» называется.
— У нас, например, есть много общественных организаций, которые сначала получают льготы от города или области, а потом их теряют. Судятся и нередко проигрывают. У вас есть запасной план на подобный случай?
— Я думаю, что у нас несколько иная ситуация. За нас просили очень известные музыканты и актеры, причем делали это публично. Например, Константин Хабенский, Даниил Козловский. Поэтому на месте городских властей я бы так поступать не стал.
— Вы чувствуете, что Питер — это свободный город, где живут свободные люди? Вот, например, вы попросили — вам дали…
— Мне предоставили помещение после семи лет переписки с чиновниками. Если бы не моя настойчивость, то ничего бы не получилось. На самом деле это редкий случай.
— Мне кажется, что в этом смысле в Советском Союзе было как-то свободнее. Там была одна проблема — идеология. Сейчас другая проблема — это деньги. Но найти деньги как-то сложнее, чем обойти идеологию.
— Сейчас многие люди ставят на деньги. Но есть другие вещи, которые дороже денег. Например, дружба, человеческие отношения, репутация. Все музыканты, которые выступают на фестивале в поддержку «Гаркунделя», делают это безвозмездно. Вы представляете, сколько стоит концерт «Би-2» или Макаревича? Это очень немалые деньги! Но люди тратят время на то, чтобы помочь. И это дорогого стоит. Это происходит потому, что мы знакомы десятки лет. У нас есть дружеские отношения.
— Вы чувствуете, что мы потихоньку возвращаемся к железному занавесу?
— Как ни странно, худсоветы, которые были в свое время, те же литовки программ сейчас могли бы пригодиться. Потому что эта словесная свобода («что хочу, то и пою») распошлила этот мир. Интеллигентность куда-то исчезла. В те же 80-е не пропускали слова вроде «кабак» и «герла». Сейчас люди вставляют брань только для того, чтобы показать, что они свободны и могут сказать все что хотят. Все для того, чтобы обыватели сказали: «Он такой жесткий, может материться через каждые полторы секунды!» А смысл?
— Представьте себе такую ситуацию: сейчас состоится концерт, на котором будут играть пять-шесть групп. У каждого коллектива есть свой репертуар. Этот репертуар нужно согласовать с какой-то тётей в сером костюме. Ваш репертуар в том числе. Вам говорят — и вы исполняете этот набор песен. И больше ничего. Нормальная тема?
— Ну, конечно, не очень… Но мы всегда как-то выкручивались. Нас Бог миловал. Наверно, у нас не было ни одного незалитованного текста. Хотя, понимаете, песня песне рознь… Даже словосочетание «но деньги — это бумага» по тем временам было достаточно мощным. Это был некий вызов.
— Для меня из всех ваших старых видеозаписей самое сильное впечатление — как вы поете «Я родился под колпаком» перед огромной толпой заключенных. Они сидят с каменными лицами, притом что на сцене творится черт-те что… Полный сюрреализм для того времени. Как вам удалось такое провернуть, вообще непонятно!
— Когда Алексей Учитель стал снимать фильм «Рок», то не пропускал ни одного события, которые в то время происходили в нашей жизни. Будь это рождение моего сына или выступление в тюрьме. Был такой хороший фотограф — Коля Моляров. Он снимал в цирке кордебалет, и советские власти посчитали, что он снимал порнографию. Его посадили в тюрьму. Потом его выпустили, но связи, как говорится, остались. Он сказал, что может организовать концерт в тюрьме. Учитель очень долго пытался получить разрешение на съемку, и в конце концов его ему дали. И вот мы поехали в эту тюрьму, а с собой прихватили две бутылки вина. Чтобы выпить до или после концерта. Спрятали их в пакет, пакет — в барабаны. Вино очень быстро нашли уже на территории зоны. Составили акт об изъятии бутылок и их уничтожении. В принципе, как я потом узнал, нас за это вообще могли там оставить.
Смотрите выступление «Аукцыона» в тюрьме с 7:30.
— Есть ли еще какие-то аудитории в России, перед которыми вы бы хотели выступить, но не было возможности? Например, перед полком ФСБ или президентом?
— Мы об этом как-то не думаем. С «Аукцыоном» немного другая история. Вот я с «Гаркунделем» делаю такие вещи. В Питере есть реабилитационный центр «Дом надежды на горе». Это сообщество анонимных алкоголиков, куда мы раз в месяц привозим музыкантов. Там выступал Игорь Растеряев, Сергей Рогожин, который в свое время был у нас вокалистом… Есть среди них и совсем неизвестные. Для артиста это своего рода испытание. Ведь там находятся люди, которым дается последний шанс — или ты живешь, или ты умираешь.
— Я так понимаю, что вас можно назвать духовным лидером этого центра?
— Официально я член попечительского совета, так как сам не употребляю алкоголь уже 19-й год. Дело в том, что алкоголизм — это неизлечимая болезнь. Эту болезнь можно только приостановить. И много лет назад я это сделал. Это было в Америке. Там я оказался благодаря одному замечательному человеку, американскому миллиардеру. Он вкладывал свои деньги в реабилитационный центр, чтобы спасать жизни других людей. И, кстати, в арт-центре «Гаркундель» тоже будет сообщество анонимных алкоголиков. Мы выделим для них специальное время. Ведь среди музыкантов и творческих профессий вообще очень много людей, которые подвержены алкоголизму…
— Почему в России, где много пьют, 12-шаговая программа, да и вообще любая антиалкогольная борьба по сравнению с США вообще не развита?
— Это всегда некое вложение. В «Доме на горе» всегда не хватает денег, потому что нужно платить зарплату сотрудникам, нужно кормить людей… У нас очень многие боятся подобных организаций, скажем так, сектантского направления. Но на самом деле сообщество анонимных алкоголиков как раз не приветствует это. Там мыслят иначе. Если ты хочешь избавиться от этого зла, милости просим! Если ты не хочешь — это твоя жизнь. То есть это твоя личная инициатива, твоя личная воля. Я называю это «щелчок» или «всплеск». Если это происходит — значит повезло. Здесь дело не в пиаре. Если развесить везде объявления «Анонимные алкоголики ждут вас», то это не очень хорошо, на мой взгляд. Тот, кому это нужно, сам все посмотрит и найдет информацию. Иногда даже ко мне подходят и благодарят, потому что услышали где-то мои слова и решили завязать.
— Давайте вернемся к музыке. Как вам в новая реклама «Макдональдса», где используется песня Виктора Цоя «Весна»?
— Вы знаете, я чуть со стула не упал, когда это увидел. Сейчас уже, конечно, ничего не удивительно. Это как в программе «Голос» какой-то паренек пел песню Федора Чистякова «Настоящего индейца». Понимаете, знал бы Федя (хотя он наверняка знает) или Цой… Я не знаю, что сказать на эту тему. Мир изменился. И изменился не в ту сторону. Насколько я знаю, сын Виктора Цоя Саша продал одной компании слоган «Мы ждем перемен». И я думаю, что «Макдональдс» тоже не просто украл эту песню, что были какие-то переговоры. Тут ничего не поделаешь. Но это все странно, конечно.
— Ну вот приходит, например, к вам глава РЖД и говорит: «Давайте мы песню «Дорога» будем использовать в нашей рекламе». Вы согласитесь?
— У нас в группе все решается коллегиально. То есть это будет решение не только одного Федорова, мое или нашего директора. Но я знаю, что уже существует такой рингтон… Нет, найти нашим песням коммерческое применение, конечно, можно. Просто мы группа некоммерческая. Такие ситуации уже были. Как-то к нам прямо на концерт пришел представитель Жириновского и предложил дать возможность Владимиру Вольфовичу сказать пару слов со сцены за определенное количество денег. Ну вот не получилось… Я не знаю, конечно... Если это в тему, если можно помочь детишкам, собрать денег на лечение, то — может быть…
— Я правильно понимаю, что музыканту на своих записях не заработать? Например, если раньше я покупал диски «Аукцыона», красивые и дорогие, то «Юлу» я уже найти не смог…
— Мы вообще никогда не зарабатывали на записях. Знаете, здесь очень тонкая грань. Вся музыка есть в интернете, и с одной стороны — это очень хорошо. С другой стороны, все записи музыканты делают за свой счет. А потом кто-то сидит и скачивает их из Сети… Но если перенестись в прошлое и вспомнить магнитофонную культуру, то понимаешь, что там было все то же самое. Просто тогда это было трудозатратнее. Нужно было как минимум иметь два магнитофона. А второй магнитофон был у твоего друга где-то на другом конце города. И за раз ты мог переписать не больше двух альбомов, и то с потерей качества… Но, с другой стороны, в то время дефицита информации это был настоящий праздник. Сейчас информации очень много, но у нас никто ничего не знает.
— Как вы считаете, обилие информации — это зло или благо?
— Когда журналисты спрашивают у молодежи, кто такой Ленин, 90% отвечают, что не знают. Люди смотрят в интернете, что им хочется. А хочется чаще всего ролики с кошечками и собачками. Может быть, я какой-то ретроград, но в интернете меня нет вообще. У меня есть друзья, у которых компьютер под рукой. Я им звоню, и они за полторы минуты находят всю информацию. Это очень удобно.
— Я хотел спросить вас про фильм «Еще». В нем показано, как происходит запись группы «Аукцыон». Весь студийный процесс. Все на самом деле так и выглядит?
— Ну, драк не было, конечно, никогда. Но разборы полетов регулярно происходят. Это очень правдивый фильм. Я смотрел его трижды на большом экране. И каждый раз у меня возникало ощущение некой значимости. Мы себе даже представить не могли, что про нас будут фильмы снимать, что у нас будут концерты, диски. И люди ведь билеты покупают на этот фильм!
— Еще вопрос о кино, о фильме Алексея Балабанова. Почему ваш герой из «Я тоже хочу» отправляется вместе с бандитом в смертельное приключение? Он же трусливый человек.
— Понимаете, наш народ любит халяву. Моему герою сказали, что есть такое место, куда можно приехать — и будет счастье. Это же, в принципе, халява. Он сел в машину и поехал к этому счастью. Ситуация, которая произошла с музыкантом, поразительно похожа на мою жизненную ситуацию. Я ведь тоже поехал в Америку за счастьем. Хотя ехать не хотел. Мне было и так хорошо. Я пил каждый день, у меня была масса друзей-приятелей (на самом деле, конечно, собутыльников). Правда, позже я узнал, что меня хотели выгнать из группы, если я не завяжу. Когда я ехал, то не знал, будет ли мне счастье. Но счастье случилось. Я не пью долгие годы, помогаю людям и… не умер. А если бы я продолжил, то через пару лет умер бы однозначно.
Я верующий человек. То, что произошло с моим героем, я могу сравнить с ситуацией, когда человек приходит в церковь и просит помощи у Бога. Говорит: «Помоги мне! Сделай так, чтобы муж был хороший, чтобы он не пил!» А я вот думаю: а что ты сама можешь сделать, чтобы он не пил? У нас много разводов из-за того, что муж пьет. А ты разберись, почему он пьет-то? Может, ты его чем-то не устраиваешь? А помочь ему, влезть в его шкуру — не хочется. Проще сходить в церковь и попросить.
— В конце фильма праздный человек (ваш герой, музыкант) и блудница обретают это счастье. А деятельного бандита, который как мог, как умел добывал себе счастье, Бог не взял. И великого режиссера Балабанова не взял. Почему люди, которые сделали свою жизнь сами, вот этими вот руками, не получили счастья? Как думаете?
— Это такой философский момент. Сложно сказать, почему этому дали, а другому — нет. Музыкант, конечно, никого не убил, но он тоже совершил грех. Сильно пьющий человек ломает жизнь не только себе. Он ломает жизнь людям, которые рядом с ним. Это жена, родители, дети. Созависимые.
— Ну так все-таки? Балабанов же зачем-то это сделал? Почему музыкант и блудница взлетели?
— Я не знаю. Значит, у него такое видение. Это самый светлый фильм, который Леша сделал. Ну, еще «Счастливые дни». Притом что все фильмы, которые он сделал, гениальны. Понимаете, можно рисовать поляну с цветочками, и она будет приниматься на ура, а можно рисовать что-то другое, жесткое, альтернативное, и это может не приниматься. Но это делается для того, чтобы теребить человека. Это прекрасно на самом деле, потому что, если бы все было гладко, тогда и жить было бы неинтересно. Почему Бог нам предоставляет черные и белые полосы? Чтобы мы проходили испытания, чтобы проверяли себя на вшивость.
— В Екатеринбурге вы бываете, наверно, раз в году. Может быть, чуть пореже. Какой ассоциативный образ у вас возникает, когда вы смотрите на город?
— Вы знаете, артисты есть артисты. Саундчек, концерт, гостиница, может быть, погулял немного… Я всегда говорил и буду говорить, может быть, обидное для вас слово — «провинция». Но я заметил, что есть города более душевные. И это относится к Екатеринбургу. Могу привести пример. Когда мы с Машей ехали к вам, то искали место для парковки. Выезжает машина, освобождает место. Мы уже хотим его занять, но другая машина успевает сделать это раньше. Мужчина припарковался, вышел и говорит: «Извините, пожалуйста, вы можете встать у крыльца. Там есть парковка». В Питере я наблюдал, как в подобной ситуации люди выскакивали и начинали бить по голове битой. Здесь хотя бы этого не было. Это то, что касается отношений. Люди добродушные. Хотя девушке, которая была за рулем, он мог бы и уступить место.
— Что бы вы хотели посмотреть в Екатеринбурге или на Урале, если бы у вас было больше времени?
— Если бы было лето, я бы хотел поехать куда-нибудь купаться, загорать и собирать грибы. Мне всегда нравился лес. Последние годы я просто обожаю дачу под Питером. Назовем это чувство эйфорией. Я провожу в лесу по пять-шесть часов. Один. В громадном лесу, в котором я всегда блуждаю и всегда нахожу выход.
Танцы на пьяных столах,
Где музы облюбовали сортиры,
А боги живут в зеркалах,
Где каждый в душе Сид Вишес,
А на деле Иосиф Кобзон,
Где так стоек девиз:
Кто раньше успеет, ты или он?
Все это Rock-n-Roll.
Автобусы и самолеты,
Пароходы и поезда,
Сегодня нас видит Москва,
Завтра - Алма-Ата,
Послезавтра мы станем пить пиво
В Пушкаре или Жигулях,
А что с нами будет через неделю
Ведает только аллах.
Все это Rock-n-Roll.
Это чем-то похоже на спорт,
Чем-то на казино,
Чем-то на караван-сарай,
Чем-то на отряды Махно,
Чем-то на Хиросиму,
Чем-то на привокзальный тир.
В этом есть что-то такое,
Чем взрывают мир.
Все это Rock-n-Roll.
Академики чешут плеши,
Погоны свистят в свисток,
Румяные домохозяйки
Зеленеют при слове Rock.
Товарищи в кабинетах
Заливают щеками стол,
Им опять за обедом встал костью в горле
Очередной Rock-n-Roll.
Все это Rock-n-Roll.
Ну а мы, ну мы - пидерасты,
Наркоманы, нацисты, шпана,
Как один социально опасны
И по каждому плачет тюрьма.
Мы пена в мутном потоке
Пресловутой красной волны.
Так об этом пишут газеты,
А газеты всегда правы.
Все это Rock-n-Roll.
И мы катимся вниз по наклонной
С точки зрения высших сфер.
Молодежные группировки
Берут с нас дурной пример.
Где воспитательный фактор?
Где вера в светлую даль?
Эй, гитарист, пошли их всех на :
И нажми на свою педаль.
Все это Rock-n-Roll.
и до сих пор негодую!