Если бы Екатеринбург был китайским миллионником: гуляем по городу с гостем из КНР

Григорий Потемкин, большой друг нашей редакции, который давно живет и ведет свой бизнес в Поднебесной, приезжает погостить в Екатеринбург в лучшем случае раз в год. И, как рассказывает он сам, каждый раз удивляется тому, как изменился его родной город. Грише действительно виднее. Как ни странно, чем дальше он от России и чем реже он возвращается домой, тем отчетливее понимает масштабы перемен.

Об этом он уже рассказывал нам в авторской колонке с заголовком «Екатеринбург — красавчик». Мы же пытали его на другую тему. Нас больше интересовала страна, в которой продавец чая Григорий Потемкин живет сейчас.

Стартуем из редакции и отправляемся от бизнес-центра «Высоцкий» в сторону улицы Вайнера.

— Гриша, вот смотри: позади нас осталось пока что самое высокое здание Екатеринбурга. И мы этим небоскребом сильно гордимся. Но в Китае, я так понимаю, подобные высотки — так себе повод для восторгов. Там их, наверное, по шесть штук каждый год сдают.
— Во всем Китае, может быть, действительно каждый год строят по шесть небоскребов, да. Но ты учти, что китайский крупный город — в разы больше наших миллионников. Для них Екатеринбург — это маленький провинциальный городок, а не один из крупнейших городов страны. И здание в 50 этажей, как «Высоцкий», там небоскребом вообще не считается. Так, просто высокий дом. Ничего особенного.

— Там в небоскребах только работают? Или жилые высотки тоже возводят?
— В основном все же работают. Под жилье строят дома поменьше — этажей в 30.

— Всё равно немало.
— Ну да.

— У нас пока жилые небоскребы строят преимущественно для элиты. Это дорогое жилье…
— В Китае не так. Там высотки — это обычное жилье для среднего класса. Элита живет на побережье — в домах, расположенных далеко друг от друга. И чем больше участок — тем выше стоимость. Цены на такую недвижимость просто космические.

Небоскребы в китайских городах растут вплотную друг к другу и давно стали частью обыденного пейзажа.

— Причем, насколько я понимаю, основная составляющая цены — это земля?
— Да. Конечно. Свободного места в китайских миллионниках очень мало.

— А почему? То есть я понимаю, что китайцев объективно очень много. Но ведь и территория страны — немаленькая. И между многими городами там довольно приличное расстояние. Почему они не растут вширь, а строятся вверх?
— Потому что пригодной для жизни территории на самом деле очень мало. 80% населения живет на 20% территории. И самые лакомые участки — на побережье. Там все довольно плотно: один город иногда буквально врастает в другой. Места свободного нет. При этом в стране есть довольно много земли, где живут только бедняки и маргиналы, но это не приспособленные для сельского хозяйства и вообще для жизни территории. Там нет вообще ничего.

— Как быстро растут города? Сколько времени у них уходит, например, на то, чтобы построить новый микрорайон?
— Не знаю. Немного. Года два-три, наверное.

— Ого! Так быстро?
— Да. Потому что точечной застройки нет. Они берут и строят реально целыми кварталами, микрорайонами.

— В Екатеринбурге так же строят. Комплексное освоение территории это называется — КОТ. Самый известный из КОТов — Академический. Но его ведь еще лет 10 будут строить. А ты говоришь, за три года.
— Потому что в Екатеринбурге строят очередями. В Китае такого понятия нет вообще. Они не знают, зачем откладывать стройку на потом, возводить дома по очереди, если можно просто зайти на площадку, загнать туда сотни рабочих, поставить десятки кранов и строить всё и сразу. Потому там нет типичной для России истории, когда новоселы заезжают в первый дом нового микрорайона, а потом еще 15 лет живут на стройке.

Форсируем улицу Пушкина по пешеходному переходу. Светофор дает зеленый свет. Я ухожу вперед. Гриша остается позади: несколько секунд переминается с ноги на ногу, смотрит то вправо, то влево.

— Зеленый же. Чего стоишь?
— С непривычки. Как-то уже даже отвык, что машины пропускают пешеходов.

— В Китае не пропускают?
— Вообще нет. Когда мы принимаем туристов, обязательно проводим инструктаж по местной специфике. И я всегда раз двадцать, наверное, повторяю: «Запомните: не важно, каким светом горит светофор, сто раз посмотрите направо и налево, убедитесь, что никто не едет. Вас могут сбить, потому что здесь пешеход — это никто. И он должен уступать автомобилисту, а не наоборот».

— Потому что автомобиль — это дорого?
— Да. Невероятно дорого. Автомобиль в китайском городе — это не средство передвижения, это предмет роскоши. И их владельцы считают, что на дороге они главные.

— Страшно водят?
— Вообще страшно. Не то что тут. Ехать по китайским улицам на машине — это жуткий стресс. Культура вождения — в зачатке.

Лететь через перекресток на красный — в Китае вполне нормально.

— У нас тоже не Европа…
— Это смотря с чем сравнивать. Поверь, по сравнению с Китаем Екатеринбург в плане культуры вождения — это Европа. Среднестатистический китаец игнорирует ПДД, ни за что никому не уступит полосу и понятия не имеет, зачем вообще нужны поворотники. При этом ехать прямо, не перестраиваясь из ряда в ряд, он, похоже, физически не может.

— Быстро ездят?
— По городу — нет. 50 километров в час — максимум. Потому что иначе ты не успеешь среагировать на безудержные маневры соседей по потоку.

— А с общественным транспортом как?
— Всё отлично. Общественный транспорт есть, его много и логистика продумана до мелочей. К примеру, в крупных китайских городах автобусы к остановке подходят сплошной колонной. Как только уходит один — тут же приходит другой. Так же продумана стыковка поездов в метро, например. Сложно коротко описать систему, но вот представь, например, станцию. С двух сторон одновременно приходят два поезда. И толпа из одного состава тут же переходит в другой. Так все продумано, что стоять и ждать не надо вообще.

Наши журналисты, не раз бывавшие в КНР по разным редакционным поручениям, подтверждают: с логистикой общественного транспорта там всё очень хорошо.

— Зачем тогда покупать автомобиль?
— Затем, что могут. Я же говорю, запредельные государственные сборы с автовладельцев превратили машину в предмет роскоши. Да, я жутко стрессую и не могу ехать быстрее 50 километров в час по городу. Да, я стою в пробке. Но зато я сижу в собственной машине. И все видят, что я могу себе это позволить. Такая примерно логика.

— То есть мечта каждого китайца — однажды заработать много денег и купить себе китайский автомобиль?
— Нет. Не китайский. Не дай бог. Отечественный автопром, так же, как и в России, там недолюбливают.

— Почему?
— Потому что китайские машины — объективно плохие. Местный автопром за последние десятилетия, конечно, сильно продвинулся в плане качества. Но все равно он еще очень далек от зарубежных аналогов. Потому китайские машины покупают только те, у кого денег на что-то получше нет, а ездить очень хочется. Остальные предпочитают импортные авто.

— Японские?
— Нет. В основном немецкие.

— Учитывая жестокие ввозные пошлины, немецкие машины должны там стоить невероятно дорого.
— Да. Конечно. В разы дороже китайских.

Сворачиваем с шумной Малышева на набережную Исети. И тут Гриша внезапно для себя обнаруживает особняк Игоря Рюриковича Холманских: — А это что за усадьба? — Это резиденция полномочного представителя президента. — Всё вот это — только для одного чиновника? — Ну да. Плюс его аппарат, конечно. — Богато!

— В Китае госслужащие в каких зданиях работают?
— Ну не в таких помпезных, конечно. В многоэтажных таких домах. Они на сталинские высотки в Москве чем-то похожи.

— А как там к чиновникам вообще относятся?
— Ты знаешь, уважительно.

— Не ругают совсем?
— Ну не то чтобы совсем... Рядовой китаец может быть не доволен какими-то частными решениями госслужащих. Но не так, как в России. Здесь «чиновник» — это вообще клеймо. Синоним слова «вор». А в Китае к власти относятся с большим почтением.

— Как думаешь, почему?
— Ну, во-первых, менталитет такой. А во-вторых, там воруют объективно меньше.

— Потому что их расстреливают массово за взятки?
— Это, кстати, миф.

— Да ладно! В КНР не казнят за коррупцию?
— Казнят. Но не массово. А миф о том, что там чиновников каждый день расстреливают на стадионах, пошел от акции, которую коммунистическая партия устроила несколько лет назад. Показательно и почти одновременно публично уничтожили, если я не ошибаюсь, 200 коррупционеров. Причем высокопоставленных.

— За что еще казнят?
— За наркоторговлю. Не церемонясь. Там с этим очень жестко. Потому наркотики в Китае, считай, победили.

— Откуда тогда чудовищный по масштабам трафик синтетической отравы, который идет из КНР в российские школы?
— Слушай, я не знаю. Но, видимо, в приграничных городах наркобизнес жив, просто поток перераспределился — вовне. Я тебе говорю про наркоманию внутри страны: ее там нет. Они давно поняли, что это не вредная привычка и не болезнь, что это зло, которое может поубивать чуть ли не все население страны. И жестко запретили под страхом смерти.

Минуем старенькое кирпичное здание земской школы, в котором сейчас расположены мастерские художников. И разговор как-то сам перетекает в русло рассуждений об историческом облике города.

— В Екатеринбурге за право определять общий архитектурный стиль всего города сейчас бьются две радикальные группы. С одной стороны — строители, которые полагают, что старые развалюхи все можно посносить и возвести на их месте современные здания. С другой — яростные общественники, которые считают, что все до единого домики надо обязательно сохранить. Даже те, что уже рассыпались и исторической ценности не представляют. И копромисс они всё никак не найдут…
— Слушай, в Китае такой проблемы нет.

— Всё уже снесли?
— Нет. Наоборот. Исторические кварталы в центре каждого мегаполиса, так называемый старый город, там очень берегут. Есть два способа их сохранения: либо восстановить с нуля и сделать глянцевый такой туристический новодел, либо, наоборот, оберегать рассыпающиеся трущобы и ничего принципиально с ними не делать — чтобы историческую подлинность не нарушить. В разных городах применяют разные способы.

Впрочем, это не гарантирует сохранности исторических зданий. Если власть решит — их не задумываясь снесут до основания, чтобы построить новое жилье. Или олимпийские объекты например.

Примерно такие новоделы китайцы строят для туристов.

— Кто определяет ценность старого города и принимает решение: сохранить или добить?
— Компартия, кто же еще?

— С общественниками не советуется?
— Нет. Зачем? И общественников-то как таковых нет. Пойми, рядового китайца все эти высокие материи типа сохранения старой архитектуры или экологии, к примеру, вообще не интересуют. Для них главная ценность — это труд. И государство им право на труд дает: разрешает много работать и много зарабатывать. Остальное партия решает сама. Ей советы не нужны. Причем решает на самом деле правильно и логично. Я вообще начинаю думать, что Китаем правят инопланетяне — настолько всё продумано, организованно и последовательно.

И в стране, в общем-то, все хорошо. Уже появилось первое поколение миллионеров. Такого там не было никогда. И за представителями этой новой элиты очень интересно наблюдать.

Если надо, старые кварталы китайцы снесут не задумываясь. Как снесли их в Пекине ради строительства водного куба перед Олимпиадой-2008. Жилые дома уничтожили спокойно и буднично — без стихийных акций протеста взволнованных общественников. А их обитателей переселили туда, куда решила партия — без долгих уговоров и совещаний на тему «где бы вы хотели жить?».

— Почему?
— Ну как тебе объяснить? Понимаешь, все они заработали свои капиталы с нуля. Сейчас они невероятно богаты. Но по сути остались все теми же работягами в растянутых трениках, какими были раньше. И они реально не знают, что делать со всеми этими деньжищами. Строят очень смешные огромные дома, наполняя их дорогой помпезной деревянной мебелью. В общем, они забавные.

— Но, выходит, что сейчас подрастает золотая молодежь — первые в Китае люди, у которых есть деньги, но нет работы…
— Да. Она им не нужна. Отец заработал и себе, и детям, и внукам. Причем заработал столько, что его сын может прийти в ночной клуб и объявить: «Этой ночью выпивка всем — за мой счет». Такое часто случается. Я не фантазирую.

— И что будет с этим поколением, не знающим труда?
— Не знаю. Поглядим.

Фото: 66.ru