Женщины строгого режима. Что бывает, когда кончается свобода

— Здесь у нас осужденные пишут письма домой, — объявляет сотрудница СИЗО №5, открывая дверь в комнатку с длинными рядами двухъярусных кроватей. Второе, что бросается в глаза, — иконы. Они тут повсюду. Единственная в комнате полка заставлена религиозной литературой. Библия соседствует с томиком по исполнительно-уголовному праву. Из окна видна церковь, но выглядит она необитаемой. Сегодня в церкви никого нет.

Экскурсия длится уже несколько минут, но мы до сих пор не увидели ни одной женщины, которая дожидается решения суда в изоляторе. Снимать их строго запрещено. Все они сидят по своим камерам и ничем особенным не занимаются, объясняют сотрудники ФСИН. В отличие от колоний, здесь никогда не шили новую форму для солдат от Юдашкина. Разве что время от времени читают материалы своего уголовного дела. Пишут письма на волю.

Библия в камерах соседствует с томиком по исполнительно-уголовному праву. Из окна видна церковь. Правда, это вовсе не является свидетельсвтом крепкой веры арестанток. Сегодня церковь была пуста.

Нам демонстрируют женщин, которые уже приговорены к тюремному сроку. Их снимать можно. В СИЗО берут осужденных на хозработы. Таких здесь 15 человек. Они стирают, готовят, убирают. Попасть в хозблок СИЗО — большая удача: условия содержания здесь лучше, чем в исправительных колониях.

За кроватями две девушки примерно одного возраста. На первый взгляд они кажутся одинаковыми. Обе в темно-зеленых куртках, волосы собраны под синей косынкой. Красивые, простые лица. У одной из них — огромные, будто нарисованные глаза. Когда падает свет, в них появляются зеленые крапинки. Если это заметить, то девушки перестают быть близнецами. Если с ними поговорить — то становится ясно, что объединяет их только две вещи: наркотики и СИЗО.

В руках у девушек тут же появляются ручка и бумага. Одна из них быстро встает с кровати и занимает место на стуле около старенького шкафа. Старательно что-то пишет. Телекамеры снимают. Потом их приглашают в центр комнаты (они оказываются буквально зажаты между прутьями кроватей и журналистами). Им вручают желтые тюльпаны. Каждой — по штуке. Поздравляют с Женским днем. Они улыбаются. Они — тоже женщины, пусть и строгого режима.

В отличие от колоний, здесь никогда не шили новую форму для солдат от Юдашкина. Женщины просто сидят в камерах, читают материалы своего уголовного дела, пишут письма на волю.

Девушку с кукольными глазами в зеленую крапинку зовут Марина. В СИЗО она работает поваром. Два года назад ее осудили на четыре года за распространение наркотиков. На воле у нее остался сын. Сейчас ему 11 лет.

В своем родном городе — Каменске-Уральском — она работала воспитателем в детском саду. Говорит, что продавать наркотики ее заставила «сложная жизненная ситуация». Она попала под сокращение. Найти новое место оказалось нелегко. Все места в детсадах были заняты.

Девушку с будто нарисованными глазами в зеленую крапинку зовут Марина. В СИЗО она работает поваром. Два года назад ее осудили на четыре года за распространение наркотиков.

— Знакомые предложили мне торговать маковой соломкой. Мне звонили покупатели. Я говорила, куда подъехать. Они давали мне деньги. Я приносила мак. Вину я полностью признала, еще на суде. Прокурор попросил четыре года, судья согласился, хотя у нас была организованная группа. Всего восемь человек. Организатору дали вообще 18 лет! — говорит Марина.

— Это ваш последний срок?
— Это последний, — уверяет девушка. Зеленые крапинки начинают гореть ярче. — Это 100%!

В этот момент ее глаза становятся неестественно большими. Она хочет, чтобы я ей поверила, или кто-то еще, не важно. Для нее это надежда на будущее вне стен СИЗО.

— Вы думали, что будете делать, когда выйдете?
— У меня есть знакомые, которые сказали, что помогут мне с трудоустройством. Мне предлагают работать в буфете, продавать выпечку.

Марина еще раз говорит, что признала свою вину полностью, но почему-то раскаявшейся не выглядит. Кажется, она до сих пор не уверена, что занималась чем-то противозаконным: «Раньше за мак не сажали, он не был запрещен». Тут же рассказывает историю своей подруги: она сидит за убийство, но, вроде как, тоже не совсем виновата.

В камерах осужденных длинными рядами стоят двухъярусные кровати. На каждой из них — карточка с именем арестованной.

— Жили с сожителем несколько лет. Потом он стал драться, выпивать. Женщина просто готовила, развернулась, а он был пьян и наткнулся на ее нож. Она повернулась —, а он тут. И человека осудили…

Считается, что заключенные много врут. И не только о себе. Наверно, это правда. Но когда Марина рассказывала эти две истории — свою и чужую, — она искренне верила в то, что говорила. Здесь и сейчас для нее это была самая настоящая правда, в которой она — жертва обстоятельств, а сожителю подруги просто не повезло, что он решил выяснить отношения в тот момент, когда та держала нож.

Марина рассказывает, что будет, когда она выйдет из СИЗО. Она знает, что ее никто не встретит. Маринин муж тоже угодил в колонию. Это произошло уже после того, как ее осудили.

— Кажется, за мошенничество, — неопределенно начинает девушка. Ее улыбка становится шире, глаза — больше. Извиняющимся тоном она говорит, что ничего об этом не знала. После, чуть слышно, добавляет, что ее мужа больше нет в живых.

Маша по образованию бухгалтер. Говорить, как и за что оказалась в тюрьме, отказывается. Позже признается: все та же 228 статья УК. Хранение и употребление наркотиков.

Вторую девушку, которая писала письмо, зовут Маша. На вид ей не больше 25. По образованию бухгалтер. Говорить, как и за что оказалась в тюрьме, отказывается. Позже признается: все та же 228 статья УК. Хранение и употребление наркотиков. Шестьдесят процентов женской преступности связано с наркозависимостью. Большинство женщин попали в СИЗО именно из-за наркотиков, говорят сотрудники ФСИН. Маше дали пять лет. Сидеть осталось девять месяцев.

Любимое выражение Марии: «У меня все хорошо». Вот только когда она это говорит, ее лицо становится суровым. Взгляд — твердым, как камень.

— Как вы здесь оказались?
— Так вышло. У меня все было хорошо! — уверяет Маша, а сама вся сжимается в комок. Сердится. На вопрос о будущем отвечает с вызовом: «Я на любой работе смогу работать!».

Устроиться по специальности после зоны ей действительно будет непросто. В том, что этот срок для нее последний, Маша не уверена («Никто не может быть застрахован»). В отличие от Марины, ей совсем не нужно, чтобы в нее кто-то поверил. Она и сама в себя не верит.

Шестьдесят процентов женской преступности связано с наркозависимостью.

В СИЗО уверяют, что найти работу после отсидки легко.

— Они получают другие специальности. Потом могут работать швеями, может быть, уборщицами. Или еще кем-нибудь.

Спрашиваю, как получить нормальную работу. Когда сотрудник СИЗО наконец начинает понимать смысл вопроса, становится ясно, что ответа у него нет. «Откуда я могу знать? У нас даже без судимости найти нормальную работу не могут!»

В СИЗО, как и во многих других казенных учреждениях, есть Путин и государственный флаг. Оба — в рамочке, под стеклом.

Еще у сотрудников СИЗО есть такая странность. Одна из надзирательниц, например, уверена, что для «этих женщин» попасть в СИЗО — большая удача. Судите сами: многие именно здесь избавились от наркозависимости и наконец познакомились с «нормальными людьми». Впервые за всю жизнь.

— Сколько мы судеб исправили! Перевоспитали! Это же тысячи человек! Тысячи! Сколько здесь от наркозависимости избавились! Здесь они узнали, что на свете есть нормальные люди, а не только те, кто их окружал раньше. Например, наши сотрудники. Смотрите, какие все у нас душевные. Все спокойные.

— Можете привести пример, когда вам удалось кого-то спасти?
— Ну, примеров очень много. Это, видите, надо вспоминать, — начинает сотрудница ФСИН. Вспомнить ни одного она так и не может. Помолчав несколько секунд, она снова переходит на свою любимую тему. — Они сюда попадают и несколько лет проводят в нормальных (нормальных!) условиях.

— Разве можно тюрьму считать нормой для человека?
— По сравнению с тем, где они раньше находились, например, в теплотрассах или в притонах, — растерянно говорит работник СИЗО после небольшой паузы.

Для нее СИЗО — это дом. Почему тюрьма — это не то место, где должен находиться человек, надзирательнице понять сложно. Если рассказать, как светятся глаза Марины, когда она говорит об освобождении, сотрудница ФСИН, скорее всего, удивится. И тоже сделает это совершенно искренне.

«Их могут спасти только дети. Это мое глубокое убеждение», — считает Татьяна Мерзлякова. Сотрудницы ФСИН, напротив, уверены, что их спасет только СИЗО: многие здесь избавились от наркозависимости и наконец познакомились с «нормальными людьми». Впервые за всю жизнь.

Оказывается, вопросы, которые чаще всего задают осужденные «людям с воли»: не собирается ли Путин «миловать женщин» и «какие новые веянья в уголовном законодательстве». Но об этом рассказывает не надзирательница, которой, казалось бы, это должно быть известно лучше всех, а уполномоченный по правам человека Татьяна Мерзлякова.

— Их могут спасти только дети. Это мое глубокое убеждение, — говорит Мерзлякова. Она только что была в камере, где живут молодые мамы вместе с детьми. Там есть холодильник, детские кроватки и игрушки. Сейчас в изоляторе пять беременных женщин и четыре ребенка. Самому маленькому из них всего два месяца. Если их матерей все же осудят, скорее всего, они окажутся в детдоме.