Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

«Ее жестокость увеличивалась в прогрессии». Приемная мать создала в глухой деревне детский концлагерь

16 декабря 2020, 18:55
«Ее жестокость увеличивалась в прогрессии». Приемная мать создала в глухой деревне детский концлагерь
Фото: Анна Коваленко, 66.ru
На почту редакции 66.RU пришел видеоролик – в нем 16-летняя девочка рассказывает о «концлагере», в котором она оказалась, попав в приемную семью. Подросток, переданный государством опекуну, описывает, как братья и сестры разрывали ей рот, выдирали волосы, обливали мочой по указке «матери». В ситуации сейчас разбираются соцслужбы и Следственный комитет. Тревожные сигналы с кошмарными подробностями и раньше поступали из этой семьи. Но проверяющие не находили подтверждений. Мы сами отправились в глухую свердловскую деревню, чтобы выяснить, действительно ли детей подвергали садистским методам воспитания, или девочка наговаривает на женщину, достойную уважения как мать приемных детей.

Анна

Будем называть ее Анной. На видеоролике, снятом неизвестно где и когда, девочка-подросток сидит в темном помещении и буднично рассказывает о пытках и унижениях, которым она подвергалась вместе с другими детьми. Монотонность рассказа приводит слушателя в оторопь:

— Я — Анна Мухаметдинова. Мне 16 лет. Я живу с опекуном Наиной. Живу там уже 9 лет. Нас там наказывают. Заставляют грызть пятки, руки. Заставляют рвать рот и волосы. Это все делает Наина. Раньше мы жили в Лобве. Там она начала закрывать Кристину в кладовке. Потом стала подкладывать туда дрова. Теперь Кристина живет с тремя поленницами, спит на полу и укрывается красной шинелью. Мы тоже все спим на полу. Я укрываюсь паркой. Другие тоже своими одеждами укрываются.

У нас есть кровати — кресла. Когда я один раз туда легла, Наина стала говорить, что от меня воняет и от кресла теперь тоже воняет. Больше я туда никогда не ложилась.

Когда кто-то из нас что-то натворит, она заставляет нас всех, гурьбой. что-то… Ну, например, наплевать в лицо или бить куда попало. Если кто-то защищается, она начинает сама бить.

Рассказ Ани продолжается четыре с половиной минуты. Завершается он словами:

— Я попала в реабилитационный центр. И я поняла, что здесь, в центре, жить куда лучше, чем там, в семье. Там не считают детей за человека. Она делает все так, будто мы рабы, должны все за нее делать. Она только приказывает. Я ее сегодня увидела и очень сильно испугалась. Не хочу к ней обратно. Просто этим никто не хочет заниматься, даже слушать не хочет. Я прошу вас, пожалуйста, помогите.

Аня сейчас содержится в детском реабилитационном центре свердловского города Новая Ляля. Ее изъяли из семьи в конце ноября.

А другие пятеро детей продолжают проживать с опекуном Наиной в глухой деревне Новолялинского района. Дом семьи расположен на окраине. С одной стороны его подпирает деревенское кладбище, с другой — заброшенная, полуразрушенная изба. Жилище женщины тоже не новое, но окружено свежевыстроенным, глухим и высоким забором. О него с разбегу бьется грудью массивная собака, которая встречает нас раскатистым лаем.

«Ее жестокость увеличивалась в прогрессии». Приемная мать создала в глухой деревне детский концлагерь
Фото: Дмитрий Антоненков 66.RU

Деревенские жители завидуют дорогой, по их мнению, спутниковой тарелке на доме Наины.

Несмотря на стук, из дома никто не выходит. Только собаки продолжают биться о забор.

Через полчаса из ворот выходит парень лет 17. Мы просим позвать маму. Он возвращается в дом и выходит уже с Наиной. С ходу объясняем, что Аня рассказывает о страшных вещах, которые творятся в этом доме: «Это правда или девочка выдумывает?»

— Аня склонна к этим делам, — бросает Наина, после чего захлопывает двери. Объясняться женщина не намерена.

Глухой, закрывающий окна забор продолжает скрывать происходящее в доме.

Побег

Около месяца назад Анна попыталась сбежать в Лобву. Она прошла 40 километров, но выбилась из сил, замерзла и сдалась. До цели ей оставалось еще 110 километров. Ее подобрала проезжавшая машина. Так Аня вернулась домой и продолжила ходить в деревенскую школу.

В этом селе школа только одна. Детей немного, по классу на каждую параллель. Все опекаемые Наиной ребята учатся здесь. Школьный завуч без объяснений понимает, зачем мы появились.

— В этой семье большинство детей ОВэЗэшники (ограниченные возможности здоровья — нарушения физического или психического здоровья). Они менее общительные. На переменах всегда вместе либо сидят на лавочке, либо стоят у класса, — рассказывает завуч Анастасия Старкова. — То, что рассказывает сейчас Аня, — не укладывается в голове, что взрослый человек, тем более опекун, может обижать детей. Опекун с нами не общается. Она все время предъявляет к нам претензии. Она не интересуется учебой. Успеваемость, знания, поведение детей — ей неинтересны. По большому счету, Аня выполняла обязанности мамы. Она обращалась ко мне: «Мама спрашивает, как тот или другой учится?» Я отвечаю: «Так мама должна спрашивать, а не ты. Я буду разговаривать только с ней».

«Ее жестокость увеличивалась в прогрессии». Приемная мать создала в глухой деревне детский концлагерь
Фото: Дмитрий Антоненков 66.RU

Местные жители недоумевают: как опека доверила шестерых детей нигде не работающей женщине. Они считают, что семья живет исключительно на пенсии, которые государство выплачивает Наине за воспитание опекаемых детей.

Тревогу о детях забили именно в школе. Учитель английского Любовь Глазина долгое время наблюдала за странными детьми.

— Я не понимаю, почему другие педагоги этого не замечали. Ведь видно, что ребенок ходит, как тень, по школе. Дети из этой семьи смотрят на тебя, как призраки. Они тебе слова не могут сказать, потому что зашорены в своих условиях и не видят спасения. Аня постоянно была погружена в себя, как будто она выдыхала, передыхала перед очередным возвращением домой. Представьте себя в мире, в котором вам никто не верит, вас оболгали и не оставили вам никакого шанса на полноценное существование, потому что у вас выкручены руки и вырван язык, — рассказывает Любовь. — Я наблюдала за Аней в течение года, но старалась не вмешиваться. Наконец она, уже после своего побега, сама подошла и попросила поговорить. На перемене мы остались одни. У нее было сильное переживание. Она долго не могла сказать эту фразу: «Можно у вас переночевать». Я поняла, что ей трудно говорить. Попыталась задавать ей вопросы. Постепенно она стала раскрываться, пошли эмоции и слезы. В итоге она рассказала об одном из эпизодов, который, видимо, стал для нее финальной точкой.

Любовь со своей семьей всего три года назад переехала из Екатеринбурга в эту деревню. Бежали от городской суеты в поисках спокойной жизни. В деревне она оказалась человеком новым, с городскими замашками. Может быть, поэтому Аня решила искать помощи у нее.

— Я понимала, что опека ей не поможет. Ведь даже после побега опека не видела проблем, не помогала ребенку. Я спросила Аню: «Ты думала о суициде?» Она сказала: «Да». Позже она объяснила, что обратилась ко мне за помощью, потому что у меня нет никаких пересечений, контактов с ее опекуншей. Остальные учителя все равно бы стали связываться с опекуном, задавать вопросы, а после этого Аню бы еще больше наказали. Насколько я поняла, жестокость этой женщины увеличивалась в прогрессии, издевательства и пытки ужесточались.

Супруг Любови сообщил о происходящем в полицию. А оттуда сигнал поступил в опеку. Аню изъяли из семьи и на время проверки обстоятельств поместили в реабилитационный центр Новой Ляли.

«Ее жестокость увеличивалась в прогрессии». Приемная мать создала в глухой деревне детский концлагерь
Фото: Дмитрий Антоненков 66.RU

Детский социально-реабилитационный центр Новой Ляли

Специалисты опеки считают, что пока рано делать выводы.

Наталья Рийс, замначальника управления социальной политики № 14 Свердловской области:

«Ее жестокость увеличивалась в прогрессии». Приемная мать создала в глухой деревне детский концлагерь

— Сейчас с ребенком тесно работают педагоги и психологи. По итогу будет дано заключение. В дальнейшем будем восстанавливать семью и ребенок туда вернется, либо рассмотрим другие варианты. Все приемные семьи — на виду у всех субъектов профилактики. От нас к ним всегда выходит психолог. Мы в обязательном порядке запрашиваем характеристики из учебных заведений. Характеристики были положительные. Ранее никакой отрицательной информации об этой семье в органы соцполитики или органы опеки не поступало.

Кристина

Слова чиновницы нам опровергли родственники Кристины. Той самой девочки, что якобы живет у Наины в подсобке и спит, укрываясь шинелью. Биологическую мать Кристины лишили родительских прав после того, как она набросилась на полицейских с ножом. Женщину посадили, а Кристину передали опекуну Наине.

В 2018 году Кристину положили в новолялинскую больницу. По случайности в соседней палате оказалась ее двоюродная сестра Снежана. Девочки не виделись несколько лет.

— Я тогда сначала подумала, что это какой-то мальчик, — вспоминает Снежана. — А потом услышала, как ее позвали по фамилии. Тогда я сразу пришла к ней в палату, спросила, помнит ли она меня. Она была очень маленького роста, и у нее — странная кожа. По сравнению со мной, она выглядела 10-летней. Она была очень замкнутой. Как будто не развивается. Я начала ее расспрашивать, как ей живется в приемной семье. Она расплакалась. Сказала, что ей там не нравится. Еще она говорила… Даже не знаю, как это рассказать…

Замолчавшую в смущении Снежану дополняет ее мать Елена, тетя Кристины:

— В общем, она говорила, что опекун заставляет Аню и Кристину лазить рукой друг другу в задний проход. После того как в больнице Кристина все рассказала, мы обратились в полицию. Все показания тогда у нас взяли. Но якобы доказать ничего не смогли. Сказали, что Кристина все придумала. Но она никогда не будет придумывать. Мы ей верим. Она адекватная, просто запугана и неразвита.

Лобва

Мы выяснили, что еще три года назад, до переезда в деревню, Наина с опекаемыми детьми проживала в Лобве. Мы нашли ранее принадлежавший ей дом. Сейчас здесь живут посторонние люди, не знакомые с Наиной. Зато соседи до сих пор помнят женщину с приемными детьми.

— Я бывала у нее в гостях. Выпивали вместе. Можно сказать, что тогда мы дружили. Поэтому я и бывала у них в доме, — вспоминает бойкая пенсионерка, представившаяся нам тетей Гулей. — Помню, что у детей были вечно голодные глаза. Она их вообще на кухню не пускала. Только чтобы они посуду помыли, и все. Помню, у них были железные тарелки, как в тюрьме. Они сами и свою, и ее одежду стирали. Я еще удивилась: «У тебя же машинка-автомат, что ты в ней не стираешь?» Она отвечала: «Пускай сами за собой стирают». Помню, что за любую провинность, если ей что-то не понравится, она звала других детей. Они прямо выстраивались перед ней. Она командовала: «Ну-ка … (ударь) ей». Они все налетали, начинали колотить. Баню себе она топила каждый день. Детей не пускала, говорила, что ей всю баню засрут. Они до самых холодов мылись на улице, в тазике. Я пыталась их вроде как защищать: «Зачем ты так на них?» Она объясняла, что они все такие-сякие: «Лучше бы меня пожалела».

Мы возвращаемся в злополучную деревню, к Любови Глазиной. После того как ей доверилась Аня, Любовь со своим супругом стараются всячески поддержать девочку. Они, несмотря на наличие трех своих детей, привозят в реабилитационный центр Ане гостинцы и регулярно созваниваются.

— Мы хотим «открестить» Аню от этой «семьи». Она должна вернуться к нормальной, обычной жизни, — объясняет Любовь. — Нельзя мимо подобных вещей проходить. Наши дети вырастут, и эти дети вырастут. Если мы им не поможем сохранить веру в добро, человечность, помощь и справедливость, то они вырастут очень жестокими. И не дай бог в будущем дети пересекутся. Все случается, и жестокость тоже. Но надо продолжать делать так, чтобы дети верили в лучшее. Нужно стараться это распространять не только на свой собственный дом. Если ты можешь посодействовать, то надо содействовать.

Любовь готовится к опросу в Следственном комитете, сотрудники которого начали проверку слов 16-летней девочки.

В Министерстве социальной политики региона сообщают, что тоже начали собственную проверку. О ее результатах говорить рано, уточняют в ведомстве, но добавляют: «По предварительным данным, местные органы опеки ранее, получив информацию о возможном нарушении прав ребенка, связались с девочкой и предложили ей временно переехать в отделении социальной реабилитации, с чем она согласилась. Параллельно и с ребенком, и с опекуном начали работать специалисты по налаживанию детско-родительских отношений. Для семьи разработана индивидуальная программа социальной реабилитации».

Имена и фамилии большинства героев изменены.