Человек Наук. Историк-востоковед — о миролюбивых кочевниках, ископаемых деревьях и следах Тамерлана на Урале

Имя Рустама Ганиева, кандидата исторических наук, доцента кафедры истории России УрФУ, знают не только в Екатеринбурге. В 2010 году Рустам Талгатович организовал на базе исторического факультета УрГУ Центральноазиатский научно-исследовательский центр (ЦНИЦ), который активно сотрудничает с университетами стран Центральной Азии: Узбекистана, Таджикистана, Казахстана, Киргизии. Научные интересы Рустама Талгатовича также связаны с этим регионом: от изучения древнего Великого шелкового пути и кочевых империй степной Евразии до анализа современной геополитической обстановки в Центральной Азии. В различных научных журналах опубликованы его многочисленные статьи, а в 2006 году вышла в свет монография «Восточно-тюркское государство в Центральной Азии».

Почему на Урале появился центр, исследующий Центральную Азию, как исторические знания помогают современной политике, насколько близки Екатеринбург и Самарканд — об этом и многом другом нам и рассказал Рустам Ганиев.

О важности исследования черепушек

История включает в себя много разных дисциплин. Археология — одна из них. Быть настоящим археологом сложно. Мой научный руководитель Бронислава Борисовна Овчинникова — археолог. В разное время она занималась раскопками в Туве, в Сибири, даже в окрестностях Сочи. Однажды она мне сказала: «Прежде чем стать археологом, хорошенько об этом подумай — археология подходит не каждому». И в этом я с ней полностью согласен.

Археологи — отшельники среди историков. Среди них жесткая конкуренция. Каждый хочет быть Шлиманом. Мы уже пять лет ездим на раскопки в Самарканд, но среди всех студентов был только один, у кого действительно получалось заниматься археологией. Это призвание.

Исследования черепушек — это двигатель человеческого самопознания. Если мы найдем тот или иной артефакт, мы будем знать уже немножко больше о своем историческом прошлом. Зачем изучается история? Для того чтобы, зная прошлое, понимать настоящее и предугадывать будущее.

Нет историков, которые бы занимались сразу всем. Общее историческое знание складывается из маленьких кусочков. Например, моя тема — Восточно-тюркский каганат: это государство кочевых древних тюрков, существовавшее в Центральноазиатском регионе в VI-VIII вв. н.э. Казалось бы, совсем небольшой отрезок времени, но, имея данные по этому этапу, я могу понимать процессы, характерные для этой территории, и в глубокой древности, и в средневековье, и в современности.

История действительно развивается по спирали. Это хорошо видно на примере Центральной Азии. По большому счету, функционал этого региона на протяжении всей истории человечества никак не изменился. Что в глубокой древности, что в средневековье, что сейчас —это транзитная территория, по которой пролегают основные торговые пути между Востоком и Западом. Именно поэтому к ней такой интерес и со стороны Китая, и со стороны Запада, Америки, и со стороны России — всем хотелось бы ее использовать, и каждому — в своих интересах.

О безопасности, стабильности и разрушении стереотипов

Центральная Азия — это обширная территория от Каспийского моря до Тихого океана. В нее входят Китай, Монголия, Узбекистан, Киргизия, Таджикистан, Казахстан, часть Северо-Восточного Ирана и даже часть Северного Афганистана — все эти государства когда-то находились в едином историко-культурном пространстве. Эта территория интересна тем, что находится в самом центре Евразийского континента. Отсюда легко устанавливать контакты практически с любым государством на западе (Турция, Европа), востоке (Китай), севере (Россия) и юге (Иран, Ближний Восток, Индия). Центральная Азия знала несколько периодов расцвета. И каждый из этих периодов был связан с двумя факторами — безопасностью и стабильностью.

Стабильность обеспечивали прежде всего торговые интересы. Великий шелковый путь возник именно по этой причине: Китай был заинтересован в обмене товарами с западными соседями, и ему был нужен надежный партнер, посредник, контролирующий Великий шелковый путь и отвечающий за безопасность торговых путей. Когда кочевые племена, населявшие эти территории, объединялись под одной властью, тогда можно было говорить и о безопасности торговых маршрутов.

В современном обществе (и даже среди некоторых историков) бытует стереотип о том, что все без исключения кочевники — варвары, интересы которых сводились только к грабежам, убийствам и эксплуатации соседних народов, в первую очередь Китая. У меня другой взгляд. Мои исследования говорят о том, что в разное время инициаторами торговли — и, соответственно, обеспечения этих двух ключевых факторов, стабильности и безопасности, — выступали разные стороны. Если в период первого расцвета Центральной Азии, который пришелся на империю гуннов, это были китайцы, то во времена второго расцвета, связанного с Тюркским каганатом, на начальном этапе в торговле были заинтересованы прежде всего именно кочевники.

Стереотип о варварской природе кочевников поддерживает еще и такое убеждение: кочевники — малограмотные скотоводы, которым чужды высокие материи, никогда не имели своих интеллектуалов и т.п. Мало кто знает, но у древних тюрков был один правитель в 573–581 гг., который исповедовал буддизм, занимался переводом буддистских сутр, строительством пагод, проповедовал мир и братство людей, даже отказался от мясной и молочной пищи, т.е. стал вегетарианцем. Представляете? Миролюбивый кочевник, который не ест мяса? Нонсенс!

Была у кочевых тюркских народов и своя письменность. Совсем недавно (по историческим меркам), в конце XIX века, были найдены и расшифрованы так называемые Орхонские памятники — это тюркоязычные тексты VIII в., написанные рунами. На основе этой находки возникла даже новая наука — тюркская филология. Правда, чаще руны высекались на каменных барельефах, а самая известная рукопись — Книга гаданий (IX в.).

Еще один стереотип, с которым я не согласен, — жесткая зависимость кочевников от Китая, в том числе и продуктовая. Так считают многие исследователи: кочевые племена поддерживали уровень своего развития исключительно благодаря достижениям китайцев, поскольку сами ничего не производили. Но исторические факты говорят о том, что это заблуждение. Кочевники были практически полностью самодостаточны — как в продуктах питания, так и в военном деле, и в средствах передвижения. У них даже были очаги земледелия: они возделывали небольшие поля, но исключительно для внутренних нужд. К тому же кочевники обладали весьма развитой для того времени металлургией, были искусными оружейными мастерами. Их стрелы, луки, доспехи долгое время пользовались большой популярностью у оседлых соседей.

У кочевников была даже своя монополия, причем очень выгодная для средневекового мира: они торговали лошадьми. В этом плане я сравниваю Тюркский кагант с современной Японией: она обеспечивает своими автомобилями полмира, а кочевники в свое время торговали лошадьми, продавая их и на Запад, и на Восток. Главным покупателем был Китай: своих табунов в этой стране не разводили, для этого не было ни соответствующих природно-климатических условий, ни специалистов. Внутренняя экономика и армия Поднебесной зависели от кочевников, а конфликты приводили к росту цен или уменьшению потока лошадей в Китай.

Сложность изучения этого региона связана как раз с тем, что практически все письменные источники, дошедшие до нас, — китайские. У тюрков хоть и была своя письменность, но именно летописной историей никто среди них не занимался. А китайцы совсем по-другому смотрели на кочевников. Им, оседлым жителям, занимавшимся в первую очередь земледелием, жизнь скотоводов казалась дикой.

Если почитать китайские источники, складывается впечатление, что никакой дружбы между кочевниками и китайцами не было — сплошные конфликты. На самом деле это не так: торговля примиряла их. Конечно, случались разные ситуации, но все они попадают в разряд торговых войн: каждой стороне нужно было отстоять свои коммерческие интересы. И вот тут методика разная.

Китайцы располагали огромным дипломатическим корпусом, который мог решить любую проблему. А кочевникам была свойственна военная дипломатия, потому что все-таки прежде всего они воины и только потом — торговцы. Отсюда распространенное мнение, что кочевники только воевали.

Даже сегодня нет однозначного мнения о том, была ли у кочевников своя государственность: слишком большая территория, слишком много разных племен. Проблема также состоит и в том, что считать государством. В этом у ученых нет единства. Я считаю, что государственность, безусловно, была, но со своими особенностями, признаками, отличными от оседлых обществ. Ставка тюркского кагана находилась недалеко от современного Улан-Батора, а территории контролировались многочисленными родственниками или наместниками, которые обеспечивали сбор дани, в качестве налогов выступали в основном те же лошади. Когда кочевники находили общий язык с соседями, как это было во времена Великого тюркского каганата, шел расцвет всей территории.

Именно тюрки, а не монголы, как это принято считать, первые в истории Центральной Азии объединили под одной властью огромную территорию — от современной Монголии до Каспийского моря. Именно они обеспечили торговлю между крупнейшими державами того времени: на западе это были Византия и Иран, на востоке — Китай. Активная международная торговля привела к разделению этого труда: согдийцы, древние жители современного Узбекистана, водили караваны, занимались ростовщичеством, а тюрки держали контроль над территорией, «крышевали», как сказали бы сегодня. Китай же выступал в роли основного производителя товаров.

О политических трендах, получении грантов и влиянии климата на общество и государство

Экономическая модель этого региона по сути не поменялась. Территория та же самая: с одной стороны Китай, с другой — Европа и Ближний Восток. Интересы те же — торговля. Основная проблема сегодня — новые государства не могут найти общий язык. Чтобы отправить груз, скажем, из Китая в Россию через Центральную Азию, надо пройти уйму границ: Казахстан, Киргизия, Таджикистан… Это огромное количество таможен. А еще ведь надо создавать соответствующую инфраструктуру. Поэтому Китай заинтересован, чтобы ситуация в странах Центральной Азии была гораздо проще, гораздо понятнее. То есть на первый план выходят все те же два главных фактора — стабильность и безопасность. И Китай в этом вопросе во многом надеется на Россию и создаваемый общими усилиями Евразийский экономический союз (ЕАЭС).

После распада СССР мы эту территорию потеряли и на все 90-е годы практически забыли о ней, сконцентрировались на западном направлении. Очередной поворот на восток связан с Владимиром Путиным. Он пришел к власти в 2000 году, а уже в 2001-м была озвучена концепция внешней политики нашего государства, где заявлялось о стратегически важном значении Центральноазиатского региона для современной России, затем возник Евразийский экономический союз. С этого времени можно говорить о новом этапе изучения этого региона, о повышении научного интереса.

У государства есть свои актуальные задачи, и если ты будешь в тренде, у тебя гораздо больше вероятности получить грант на свои исследования. Я рад, что мои научные интересы лежат в одном направлении с политическими интересами России.

В 2012–2013 гг. мы совместно с нашими узбекскими коллегами получили грант на изучение взаимоотношений Российской империи и центральноазиатских ханств во второй половине XIX века. Этот исторический период во многом спорный: одни говорят, что Россия присоединила эти территории, другие — что завоевала. На самом деле было и то, и другое. Но важно даже не это. Важно установить исторические связи между нашими государствами. Ведь если бы не было огромного исторического пласта таких взаимоотношений, с большой долей уверенности можно было бы говорить, что не было бы и ЕАЭС.

С 2010 году в УрГУ (теперь уже УрФУ) работает Центральноазиатский научно-исследовательский центр. В рамках его деятельности мы уже пять раз организовывали студенческие экспедиции в Самарканд. Наши ребята проходят в них музейно-экпедиционную практику и принимают участие в раскопках. Когда приехали в Самарканд в первый раз, стали даже героями сюжета на узбекском телевидении. Наши узбекские коллеги сказали, что с 1989 года мы первая студенческая группа, приехавшая из России. Можно сказать, первооткрыватели нового времени. Нам было очень приятно.

В 2015 году мы организовали такую же экспедицию в Казань. Ведь корни современного Татарстана тоже находятся в Центральной Азии: по сути Волжскую Булгарию, исторического предшественника Татарстана, основали выходцы из племен, кочевавших в Центральной Азии. И долгое время связи между этими регионами были очень тесными. Сейчас мы ведем подготовительную работу по организации такой же экспедиции в Казахстан — уже прошли переговоры с университетами в Астане и Алма-Ате.

Одна из сложностей в изучении Центральной Азии здесь, на Урале, — языковой барьер. Я уже говорил, что большая часть письменных источников, дающих знания об истории этого региона, — китайские. Есть еще рукописи на фарси, тюрки и арабском. У нас была задумка организовать на факультете языковые курсы, узбекские коллеги обещали помочь с преподавателями. В советское время ташкентская школа по изучению восточных языков была одна из лучших в Союзе. Но пока наше желание упирается в финансовые и организационные возможности.

Еще одно интересное направление, под которое мы сейчас пытаемся получить грант, — влияние климата на кочевые общества Центральной Азии. Эту работу мы ведем совместно со специалистами других дисциплин — климатологами, геоморфологами, гляциологами, дендрохронологами. Последние две специальности — очень интересные. Гляциологи изучают изменение климата по льду — арктическому, антарктическому, высокогорному. Определяют его состав — и смотрят, какие катаклизмы потрясали Землю в тот или иной период. Вулканический пепел, следы солнечной радиации, даже частицы внеземного происхождения — все это есть в замерзшей воде полюсов. Дендрохронологи изучают древний климат планеты по спилам деревьев. В течение 35 лет уральские ученые ездили на Ямал, находили там ископаемые деревья и на основе своих исследований составили хронологию, которая показывает, как менялся климат на Земле. Причем точность ее очень высока, а длительность составляет более 7000 лет.

Кочевники средневековья действительно очень сильно зависели от природы. Ключевые события Тюркского государства так или иначе были связаны с изменениями климата или аномальными природными явлениями. По источникам известно, что в 537 году население Северного Китая сократилось на 80–90% — из-за внезапных и сильных холодов. В это же время в Византии была крупная эпидемия чумы. И в эти же годы на пограничной территории с Китаем возникла новая политическая сила: в 534–545 гг. тюрки создали свое государство. Совпадение? А через 100 лет, опять же по свидетельствам китайских летописцев, начиная с 627 года было несколько на редкость холодных зим. Скот кочевников практически весь погиб, в племенах был голод и эпидемии. В 630 году Тюркское государство прекратило существование — китайцы его захватили. Хотя, конечно, китайские летописцы эту заслугу полностью приписывают военному гению своего императора, а не природным аномалиям.

О самаркандской реликвии в запасниках уральского музея

Самаркандская экспедиция позволила нам принять участие в находке, которая была обнаружена в краеведческом музее Екатеринбурга. В октябре прошлого года мне позвонили коллеги из музея и сказали, что нашли интересный артефакт. В каталоге УОЛЕ за 1917–1918 гг. они обнаружили запись о том, что у них в фондах находится обломок каменной ограды гробницы Тамерлана. По данным музейных работников, генерал Баранов, принимавший участие в русском походе по завоеванию Самарканда в 1868 г., привез обломок в Пермь, где он жил. А в 1887 году предоставил его для участия в Урало-Сибирской выставке.

Это каменный обломок длиной 1 м и шириной где-то сантиметров 20. Весит он примерно 20 кг. Главная ценность камня — орнамент. Нам предложили установить, действительно ли этот обломок — часть ограды гробницы Тамерлана.

Основная трудность работы была связана с тем, что всё, что сегодня можно увидеть в мавзолее Тимура в Самарканде, — новодел. Все эти сооружения построили уже в XIX и XX вв.

Вообще первая решетка вокруг гробницы Тамерлана появилась в 1447 году по распоряжению его внука Улугбека. Ограждение выполнили из мрамора, украсили его резным орнаментом. Установить, что уральский обломок соответствует именно этой решетке, практически невозможно: фотографию в ХV веке еще не изобрели, эскизы решетки, если они и были, до нас не дошли.

Но мы, естественно, подняли все возможные документы. Сегодня сохранилось всего два изображения этой ограды: картина и фотография. Она была сделана еще в 60-х гг. XIX века, до прихода русских солдат в Самарканд. В 1871 году по распоряжению действующего генерал-губернатора Туркестана Константина Петровича фон Кауфмана был составлен и опубликован «Туркестанский альбом» — в нем мы и нашли это фото. Составителем альбома выступил Александр Людвигович Кун. А он как раз был известным фотографом. Среди прочих его снимков есть и ограда гробницы Тамерлана. Решетка сфотографирована крупным планом, орнамент виден очень хорошо, и он соответствует узору на екатеринбургском обломке. Так что мы вполне можем утверждать, что он из решетки, которая окружала гробницу по крайней мере в 60-х гг. позапрошлого века.

Мы сейчас задумались о том, чтобы провести анализ камня и выяснить, с какого месторождения он взят. Представляете, если окажется, что это, скажем, каррарский мрамор и привезен он из Италии? Это будет еще одним доказательством обширности торговых связей Центральной Азии.