Знаменитый повар месье Доден живет в старинном замке где-то в провинции, среди лесов, полей и рек и большую часть времени проводит на гигантской кухне. В окружении сковородок, кастрюль, тарелок, бокалов, бутылок и симпатичных помощниц. Довольно долго невозможно понять, в каком конкретно это происходит году — на экране какое-то абстрактное безвременье. Только ближе к середине фильма из редких разговоров получается вычислить приблизительно конец XIX века, 1880-е—1890-е. Намного важнее оказывается не «когда», а «где». Доден, вне всякого сомнения, повар французский.
Живет он именно во Франции. Блюда, которые этот сибаритствующий эпикуреец готовит на своей кухне, в ближайшие сто лет будут являться основой меню всех уважающих себя французских ресторанов. Верные друзья-гурманы, которые практически ежедневно приходят к нему на завтрак, обед или ужин, называют его «Наполеоном кулинарии». Может, хотят подчеркнуть тем самым его величие и гениальность, а может, намекают на то, что настоящий Наполеон тоже ничего не добился бы без своей Жозефины.
Жозефину Додена зовут Эжени и вот уже 20 лет она работает у него кухаркой. Режет, жарит, варит, парит, фарширует, шинкует, пассерует и карамелизирует. Реализует его кулинарные идеи, когда нужно, деликатно дополняет, корректирует, а иногда и критикует маэстро. Да и вообще, кто из них больший мастер, сказать не так просто.
Но между Доденом и Эжени не соперничество, а совсем наоборот. Все эти 20 лет у них вялотекущий, но и непрекращающийся служебный роман. Мэтр умоляет свою ассистентку выйти за него замуж, а та не отвечает ни да ни нет, и время от времени не запирает на ночь дверь в свою комнату. Пока хрупкий баланс между мужским и женским, личным и профессиональным сохраняется, пара наслаждается свободой, творчеством и кажется абсолютно счастливой. Так могло бы продолжаться вечно. Но свою «Вечность», к сожалению или к счастью, Чан Ань Хунг уже снял.
Французский режиссер вьетнамского происхождения бежал в Париж из захваченного вьетконговцами Сайгона в середине 1970-х вместе со своими родителями. Он получил образование во Франции, но стал знаменит, когда стал снимать кино о своей исторической родине. Фильмы вьетнамской трилогии Чан Ань Хунга «Аромат зеленой папайи», «Рикша» и «Вертикальный луч солнца» в девяностые и нулевые считались модной пикантной экзотикой, получили множество призов на престижных европейских кинофестивалях и превратили вьетнамца в звезду современного артхауса.
Но в «Рецепте любви» уже довольно сложно отыскать что-то восточное и экзотическое. К середине 2020-х Чан Ань Хунг настолько офранцузился, что замахнулся на священную корову, одну из главных местных скреп, предмет гордости и национальное достояние Третьей республики – французскую кухню. Для иностранца поступок отважный, можно сказать, скандальный. Некоторые парижские издания напомнили Чан Аню об этом в своих рецензиях.
Чан Ань Хунг снял Le Pot-au-feu de Dodin Bouffant, который российские прокатчики перевели как «Рецепт любви», по книге французского писателя прошлого века Марселя Руффа La Vie et la passion de Dodin-Bouffant, gourmet. Она считается классикой, но только во Франции.
Чан Ань Хунг пригласил на главные роли Бенуа Мажимеля и Жюльетт Бинош. Мажимель был очень популярен в нулевые, когда снимался в «Пианистке» и «Багровых реках – 2», потом долгие годы боролся с алкогольной и наркотической зависимостью, но сегодня переживает ренессанс — за два последних года он дважды получил премию «Сезар» как лучший актер. Бинош — живая легенда французского кино, ставшая звездой Голливуда, и тут страницы не хватит, чтобы перечислить суперхиты, в которых она играла. А еще лет двадцать назад Бенуа и Жюльетт были женаты, у них даже есть общая дочь. Скорее всего, именно поэтому роли в «Рецепте» получили именно они.
Близость, которую изображают эти двое, почти невозможно описать в сценарии. Без эротических сцен, с минимумом диалогов, практически не прикасаясь друг к другу, Жюльетт и Бенуа играют свои давно забытые (или все же не совсем) чувства на каких-то одним им известным нюансах и полутонах.
В этой ситуации Чан Ань Хунгу остается только не мешать. Для максимальной аутентичности он выбрал в качестве съемочной локации настоящий французский замок и, чтобы не разрушать атмосферу и микроклимат, сложившийся за долгие века внутри этого жилища, вообще не использовал электричество, в смысле обычный съемочный свет. Солнце освещает кухню днем, для ночных сцен – свечи или какие-то древние светильники.
Кроме того, в фильме вообще нет музыки. До самых финальных титров зритель слушает только шкворчание масла на сковороде, гул огня в жаровне, треск углей в камине, звон посуды, ножей и вилок и пение птиц за окном. Чтобы ничего не отвлекало от смакования процесса.
Большую часть фильма в кадре или приготовление пищи, или ее поедание, неторопливое и степенное, перемежающееся кулинарными анекдотами или цитатами из христианских или буддистских философов. Хотя диалогов и действия в «Рецепте любви» так мало, что его смело можно назвать фильмом-натюрмортом, больше напоминающим живопись французских импрессионистов или малых голландцев, чем популярные голливудские сюжеты о шеф-поварах и гурманах. Никто тут ни с кем не борется, ничего никому не доказывает, а единственный враг, страх и проблема, которая может помешать персонажам наслаждаться жизнью, — мысль о том, что все это когда-нибудь закончится.
Впрочем, едва ли и это будет окончательно. В своем «Рецепте любви» Чан Ань, возможно ненамеренно, объединяет высоколобых ценителей европейского артхаусного кино и самых приземленных мещан-обывателей, которые и слов таких никогда не слышали и в жизни не думали ни о чем, кроме хлеба насущного. Ведь секрет приготовления правильного потафе (по-русски говоря, это просто рагу из овощей с мясом) не менее вечная и важная штука, чем «Подсолнухи» Ван Гога или «Корзина яблок» Сезанна.
Удачного просмотра.
