Для начала надо сказать, что название «Ковбой из Копенгагена» совершенно не соответствует содержанию сериала. Во-первых, это не имеет отношения к Копенгагену. Формально действие происходит там, но в кадре не появляется никаких популярных туристических мест или архитектурных достопримечательностей: ни новой гавани, ни «Тиволи Гарденз», ни замка Розенборг или чего-то подобного. Да, Рефн впервые за много лет снимал на родине, в столице Дании и ее окрестностях, но в основном в закрытых полуподвальных помещениях без окон, а если и выбирался на поверхность, то в какие-то безотносительные леса, которых полным-полно в любой точке Северного полушария.
Кроме того, тут никто не будет пасти коров, скакать верхом, стрелять из шестизарядного смит-энд-вессона или хотя бы носить шляпу. Сложно объяснить, при чем тут ковбои. Возможно, это отсылка к «Ковбою Бибопу», аниме-сериалу про космических охотников за головами из постапокалиптического будущего. Да и то только в том смысле, что главному герою (в данном случае героине) придется иметь дело с криминальными элементами.
Копенгаген Николаса Виндинга Рефна просто кишит гангстерами, проститутками, сутенерами, наркоторговцами, их адвокатами и прочей мелкоуголовной шушерой, как какой-нибудь фильм о Джоне Уике. Обычные люди тут не живут, а если и появляются ненадолго, то только затем, чтобы умереть страшной смертью от рук вышеуказанных преступников.
Трех китов бандитского Копенгагена – проституцию, азартные игры и торговлю наркотиками – подмяли под себя этнические группировки. Живым товаром торгуют албанцы, игровые автоматы закрепили за собой китайцы, а на кокаине, героине, экстази и прочих чудодейственных порошках зарабатывают венгры. Это не значит, впрочем, что Рефн, как какой-нибудь Гай Ричи, просто расист и считает всех иностранцев людьми низшего сорта, не способными вести мирную добропорядочную жизнь в цивилизованном мегаполисе, как нормальные богобоязненные англичане (в данном случае датчане). Совсем наоборот. Местные аборигены, по мнению Рефна, пали намного ниже понаехавших в Копенгаген мигрантов с востока.
Викинги разбойничали тут и торговали рабами в средние века и за сотни лет так закостенели в зле и похоти, что выродились (или эволюционировали, это уж кому как) в существ другого вида. Половина вовсе утратила человеческий облик и теперь не может даже говорить по-датски, а только визжит и хрюкает. Другая часть датчан сохранила способность к речи, но превратилась в вампиров. Ну или что-то вроде того. Теперь они носятся по городу в поисках эмигрантской крови.
В качестве антитезы этим тварям Рефн использует хрупкую юную девушку в спортивном костюме с кошачьим именем Миу. Так же как все главные герои всех предыдущих фильмов NWR (так Рефн с недавних пор предпочитает именовать себя), Миу немногословна. Вместо ответов на вопросы андрогинная темноволосая крошка, на лице у которой вышиты осы, цветы и драконы, просто молчит. Она предпочитает действовать.
В залитых ярчайшим неоном, как на ночных дискотеках нулевых и десятых, интерьерах Миу разбрасывает своих врагов руками и ногами, словно Брюс Ли. Несмотря на кошачье прозвище, молча. Очень жаль, что Рефн никогда не слышал Цоя – он уже в пятый раз использовал в качестве саундтрека к своему фильму тревожный эмбиент от Клиффа Мартинеса. Как датчанин, NWR просто не может знать, что к его экшену отлично подошла бы музыка группы «Кино». Какой-нибудь из последних альбомов: «Черный» или «Группа крови».
Так же как в песнях Цоя, в «Копенгагенском ковбое» важен не смысл слов и не какие-то конкретные аккорды и ноты, а то, как это работает, какой производит эффект в комплексе. Медитативную музыку, стилизованную актерскую игру и диалоги, состоящие из многозначительных пауз, датский режиссер использует, чтобы загипнотизировать зрителя. Рефн создает в кадре промежуточное состояние между сном и явью, в котором возможно все, в том числе всяческая мистика. Цвета и текстура изображения напоминают не сериал, а большие галерейные полотна, которые хочется рассматривать часами.
Кстати об этом. Так же как в последней работе Рефна «Слишком стар, чтобы умереть молодым», хронометраж «Ковбоя» сознательно и неимоверно растянут. Если сократить все длинноты, театральные паузы, вращения камеры по интерьерам и замершим в глубоких тенях фигурам, путешествие главной героини можно было бы уложить минут в сорок–пятьдесят, один пилотный эпизод. Но это убьет всю красоту, поэзию и музыку. В финальном из шести 50-минутных эпизодов есть сцена, которая будто специально испытывает терпение зрителей. За пару мгновений до конца сезона камера пять минут кружит между лесными деревьями, прежде чем перейти к подведению итогов.
Но это не хулиганство и не эпатаж ради эпатажа, как может показаться неподготовленному зрителю. Рефн придерживается этой стратегии как представитель так называемого «медленного кинематографа». По мнению кинокритика журнала «Искусство кино» Никиты Лаврецкого, суть этого явления, если очень коротко, в следующем.
Средняя продолжительность кадра в голливудском кино упала до двух секунд и даже ниже (в случае с «Ультиматумом Борна»), в то время как средние расстояния между монтажными склейками у «медленных» режиссеров находятся в промежутке от 30 секунд до нескольких минут.
Авторский кинематограф всегда отличался задумчивостью и созерцательностью, но только к концу XX века заданный режиссерами вроде Бергмана, Антониони и Тарковского вектор замедления экранного действия оформился в ярко выраженную и стремящуюся к радикальности тенденцию. В 1997 и 1998 годах «Золотые пальмовые ветви» Каннского кинофестиваля выигрывают два мастера медленного кино: Аббас Киаростами со снятой длинными автомобильными дублями драмой о смерти «Вкус вишни» и Тео Ангелопулос с не менее размеренной драмой о смерти «Вечность и один день». Чуть ранее, в 1994 году, Бела Тарр уже представил восьмичасовой шедевр «Сатанинское танго», а Цай Минлян выиграл «Золотого льва» Венецианского кинофестиваля со снятой очень длинными дублями и почти без диалогов драмой «Да здравствует любовь».
В последующие годы «медленные» режиссеры продолжили побеждать на фестивалях с медитативными, практически лишенными сюжета и действия картинами. В 2010-е в Каннах торжествовали «Дядюшка Бунми, который помнит свои прошлые жизни» Вирасетакула и «Зимняя спячка» Джейлана. В 2011-м там же взял приз за лучшую режиссуру и Рефн со своим «Драйвом».
Сегодня медленное кино уже не так популярно на фестивалях. Там побеждают разного рода сатирические фильмы о капитализме — «Паразиты» или «Треугольник печали». А Рефн вместе с Линчем и некоторыми другими крупными авторами теперь реализует свои замыслы на стриминговых платформах. В 2017-м Линч сразил всех наповал 18-серийным третьим сезоном «Твин Пикса», а Рефн в 2019-м продолжил гнуть свою неторопливую линию в десятисерийном «Слишком стар, чтобы умереть молодым», который он сделал для амазоновской платформы Prime Video.
«Ковбой из Копенгагена» выглядит как неавторизованное продолжение «Умереть молодым». В похожих интерьерах, под идентичный саундтрек, такой же молчаливый и неторопливый герой (в смысле, героиня, конечно) делает примерно то же самое. Правда, на этот раз Рефн уложился в пять часов вместо десяти. Неужели и у него стали сдавать нервы?
В любом случае «Ковбой из Копенгагена» — слишком странный сериал для того, чтобы снискать международную суперпопулярность. Намного страннее «Очень странных дел». Ему не грозят верхние строчки в рейтингах Netflix, хотя все сумасшедшие фрики и гики еще долго будут петь дифирамбы его завораживающей красоте на весь Twitter. Едва ли ему удастся набрать количество просмотров, необходимое для того, чтобы заслужить продление на второй сезон. Но он останется и будет вечно жить в памяти каждого, кто увидит хотя бы одну серию, один фрагмент, одну единственную сцену. Как безумный сон о том, что произошло давным-давно с кем-то совсем другим. И если этих снов будет достаточно, «Ковбой» вернется. Кодзима (а он там тоже есть) ведь пообещал великанов, что бы это ни значило.
Удачного просмотра.
