Егор Белкин — о гэбэшниках, компромиссах и комсомольцах. Публикуем интервью из новой книги о Свердловском рок-клубе

Портал 66.ru продолжает публиковать главы из неизданной книги «Истории Свердловского рок-клуба», в которую вошли интервью с героями одноименного документального фильма Олега Раковича и Александра Рожкова. Тексты (по сути расшифровки видеоинтервью) приводятся дословно и без редактуры.

— Егор, ты помнишь, как за пару дней до первого фестиваля в 1981-м мы собирались в комитете комсомола Архитектурного института, а ты на всех смотрел, такой парень из Пышмы, глаза колючие, и спрашивал: «Б…, неужели это всё произойдёт?» Помнишь?
— Ну да, случилось так, что весной, в начале лета 1981 года, комсомольский костяк Архитектурного института решил провести рок-фестиваль. Не где-нибудь, а в ДК автомобилистов, который теперь снова церковь, опять храм — и раньше был храмом.
Вот в этом странном месте и прошел фестиваль. Как нам объяснили, существовало определенное соревнование между двумя коллективами. Один коллектив назывался «Трек», другой — «Урфин Джюс», и вот эти коллективы и будут делить пальму первенства между собой.
Нас взяли как экзотический коллектив из города Верхняя Пышма, чтобы показать, что мысли наши широки, взгляды демократичны и мы готовы признать что-то из-за «Садового кольца». А если быть точным — то из-за треугольника Архитектурный институт, УПИ и Университет. Мы явились. Поняли, что все — очень сильные музыканты. Мы решили основательно подготовиться, и мы подготовились, а в те времена, чтоб люди понимали, подготовка не сводилась только к репетициям. Подготовка сводилась к тому, чтобы настроить себя на нужную волну и на нужный лад перед выступлением. И мы слегка с этим переборщили.

И это было даже к лучшему: мы никого не боялись, отыграли весело и бодро и в результате получили приз зрительских симпатий. Надо отметить, что для музыкантов приз зрительских симпатий был и будет важнее, чем какое-то первое место или первая премия — то, что решает жюри. Приз зрительских симпатий — показатель того, как воспринимает зал. У нас с этим было хорошо, нам это удалось!

Мне очень понравился приз, это был макет из картона и бумаги, исполненный архитекторами, вот чего был макет — я уже не помню. Но красивый и необычный. Мы, окрыленные все, а что нам оставалось — мы уехали обратно к себе в город Верхняя Пышма. Поняли, что мы способны привлекать к себе внимание публики, и радовались.

Так сложилось, что музыкой я начал заниматься в городе Верхняя Пышма, под Свердловском, и ни о каких перспективах речи-то и не было. Просто был человек — Витя Резников, который показал нам, что можно писать собственные песни. Это так нас поразило, что мы решили тоже попробовать. Стали всё это дело репетировать, играть и даже показывать публике, и всё так и осталось бы на уровне самодеятельности, если бы не появились ребята из Свердловска, Валера Курышкин и Гена Баранов, в качестве… тогда ещё не было этого слова — «продюсер». Но они привезли пульт к нам на «Радугу», это клуб производственного объединения, где мы репетировали, и сказали: «А давайте-ка мы всё это дело запишем?».

Дело было летом 1981 года. И в душевной, пропитанной парами портвейна атмосфере мы дружно записали этот чудесный альбом. Назвали его «Не утешайся!», там половина была — песни вышеупомянутого Резникова и половина — моя. Поскольку результат нас устроил, мы на этом, вроде как, и угомонились. Но потом я уехал поступать в Ленинград на океанфак, не поступил и вернулся обратно.

Тут появился Сан Саныч Пантыкин и сказал: «Вот у меня состав набирается группы «Урфин Джюс» новый, не хотите ли вы поучаствовать?» Я говорю: «А мы — это кто?» «Ну вы, два пышминца», — Владимир Назимов как барабанщик и я как гитарист.

Я говорю: «Давайте попробуем, а что нужно сделать?» Он говорит: «Надо прийти в клуб «арха», там стоит аппаратура, мы порепетируем — и поймем, что будет». Вот мы там порепетировали, стали играть концерты, показывать эти программы кому ни попадя.
В этих хлопотах прошло какое-то время, на следующее лето к нам приехал Юра Шевчук из Уфы, откуда его каким-то странным образом вытолкнули. Мы играли в парке культуры и отдыха, пели какие-то советские и иногда Юры Шевчука песни и параллельно готовили новый альбом. Знаменитый альбом группы «Урфин Джюс» «15», двойной, который был записан на Свердловской киностудии и с которого, собственно, и началась наша всесоюзная известность.

А до этого, надо сказать, мы съездили на чудесный фестиваль в Баку, АЗИСИ, так понимаю, Азербайджанский инженерно-строительный институт, опять же аналог нашего «арха». Вообще-то они и пригласили группы Свердловского архитектурного института — «Змей Горыныч бэнд», но благодаря стараниям Геннадия Егоровича Баранова, поехали туда и мы. Принято считать, что мы всех порвали там в клочья. В общем, так оно и было!

Выступление было феерическим совершенно, потом мы съездили на фестиваль в Вильнюс, в 1982 году и тоже всё прошло на ура, мне там дали приз как лучшему гитаристу. Я прибалтам напомнил почему-то Джимми Хендрикса. Я так понимаю, что, когда мы отыграли программу и уже раздевались там за кулисами, прибежал организатор и зовёт ещё. Ну, мы как были — в трусах, так и пошли, и им показалось, что это так рок-н-ролльно!

Начались поездки по стране, Казань незабываемая, началось время эйфории, безусловно. Всё происходило так хорошо, что должно было каким-то образом завершиться. И завершилось это на первом фестивале Свердловского рок-клуба, это была такая надгробная плита над группой «Урфин Джюс» того периода. Потому что тогда были уже новые интересные группы, нас теснили, а мы вышли на пафосе, вывесили такой задник с надписью «Урфин Джюс», с кучей гитар, начали играть новые песни — и никто ничего не понял. И мы облажались.

Вместо того чтобы играть проверенный репертуар, мы стали играть новые песни. Ошибка! На будущее всем говорю: играйте проверенные песни на фестивалях, будь вы хоть супергруппа. Недавно тут в Питере это доказала группа «Чайф». На Дворцовой площади до них выступает три группы вполне такие популярные, в том числе «Сплин», на всякий случай. Но когда вывалились наши парни, они сыграли только все свои хиты, вроде старьё, а народ с ними стал крутить свои фонарики, как Шахрин хотел. Такого фурора Питер не видел никогда, включая уважаемого сэра Пола Маккартни.

Ну, а после нашего с «Урфином» провала первым после этого исчез Пантыкин. Он то ли стал восстанавливаться, то ли поступать в консерваторию, и группа, не будучи распущенной, на долгие годы прекратила свое существование. И тогда же стали возникать, сейчас это называется тусовка, а тогда это были компании по интересам.

Появились два молодых архитектора, с которыми мы плотно познакомились на рок-семинаре комсомольцев для нас, на базе «Селен», под Свердловском. Там мы перезнакомились, играли какие-то ночные концерты, сэйшены, всё было очень мило. Там я познакомился со Славой Бутусовым и Димой Умецким, мы стали вместе проводить время, выпивать, кончилось это тем, что группа, которая в Архитектурном институте называлась «Али-Баба и 40 разбойников», была переименована в «Наутилус Помпилиус», добавились новые участники, были выпущены альбомы «Невидимка» и «Разлука», и после этого пошло-поехало.

Это новейшая история, достаточно хорошо она освещена и в прессе, и в интернете, а мое участие в группе «Наутилус» — я в эту реку вступал дважды: первый раз — в конце 80-х, это так называемый попсовый состав, когда мы играли на стадионах и помногу.

Первый раз выехали за границу, в Финляндию, и отыграли там 12 городов. Очень бурный период, после чего был перерыв, когда Слава с Димой пытались воссоединиться, но что-то у них не получилось. Слава собрал новую группу, вывез ее в Питер и выписал меня туда. Это — так называемый гитарный состав группы «Наутилус Помпилиус» начала 90-х, который где-то до середины 90-х просуществовал в разных составах, а теперь группы уже нет.

Единственное, что мне удалось, — вновь стоять на сцене с группой «Наутилус Помпилиус». Один раз — в 2003, по-моему, году, в Свердловске, во Дворце молодежи я играл с составом конца 80-х, со старыми свердловскими музыкантами и Вовой Назимовым на барабанах. И один раз — на «Нашествии» 2004 года, где мы играли таким совмещенным составом, чудесный был концерт. После чего, как я понимаю, Слава (Бутусов) окончательно переключился на «Ю-Питер».

— Егор, а ты не рассказал про свой проект — группу «Егор Белкин и друзья» и про свое участие в группе «Настя».
— Надо сказать, что все мы всегда параллельно что-то делали. Я сделал свой сольный проект в 1985 году с участниками «Урфин Джюса» и «Наутилуса» — они мне все помогали сделать альбом «Около Радио». И тогда же так сложилось, что группа «Трек» тоже перестала существовать, а их вокалистка Настя Полева решила, что у нее есть свой собственный материал. И я не знаю, долго ли она искала, но в конце концов она нашла меня. И сказала: «А можешь ты мне этот материал каким-то образом воплотить и записать?» Я сказал: «Могу!» — потому что мне материал понравился, он был необычный и даже сейчас, спустя двадцать лет, я могу сказать, что такого материала и близко нет. И никто никогда так уже не сделает.

Я привел музыкантов, и мы стали репетировать. Потом на базе моего родного университета, в альма-матер, в подвале, работал такой Лёня Порохня, он работал на университетском телевидении, вот там, в тон-ателье и в павильоне, по ночам мы записывали дебютный, ключевой и самый знаменитый Настин альбом «Тацу». Это было в 1986-м летом, а в 1987-м все скатались на фестиваль Ленинградского рок-клуба, увидели, как там махровым цветом всё цветет, и решили, что нам надо тоже.

Настя решила собрать собственную группу, мы собрали и, записав еще один альбом, под названием «Ноа-Ноа», стали кататься по городам и весям, по стране. Даже съездили в Германию, очень плотно выступали, а параллельно я работал в группе «Наутилус Помпилиус». И вот «Наутилуса» уже нет, а проект «Настя» всё еще существует, дай Бог ему здоровья.

— Егор, несколько слов про Илью Кормильцева — ты с ним дружил?
— Ну, это была такая любовь-ненависть. Потому что у меня есть один крупный недостаток, из-за которого я всегда страдал: если я вливаюсь в коллектив, то я его считаю своим, то есть семьей. Значит, следовательно, я там могу рулить какими-то вещами. Никто мне не верит, но я заставлял Илюшу Кормильцева переписывать тексты! Менять слова…

— Это возможно?
— Еще как! Это стало невозможно в период «Наутилуса», он там воспринимал болезненно любую критику. А в период работы с «Урфин Джюсом» всё было нормально. Переписывал и никуда не девался, и дописывал, и убирал какие-то словосочетания, которые мне казались диковатыми, а то и попросту дикими. Нормально. Он поначалу всегда ерепенился, а потом, когда видел реакцию публики на внесенные изменения, он умел признавать какие-то свои заблуждения, ошибки.

Естественно, был какой-то период охлаждения, когда он соскочил на группу «Наутилус Помпилиус», причем бросив всё недоделанное, никому не сообщив об этом. Но время лечит, всё равно потом мы как-то попритёрлись. Несмотря на сложности в «Наутилусе», которые тоже были, потому что я и приходил два раза в эту группу и уходил из нее исключительно с подачи Илюши Кормильцева.

— А рок-клуб как организация как-то повлиял на тебя?
— У меня к рок-клубу, к Свердловскому рок-клубу, особое отношение. Он переболел всеми болезнями рок-клубов, которые только существовали. И все эти безуспешные попытки залитовать тексты, и все эти попытки дружить и с комсомольцами, и с гэбэшниками, и с кем бы то ни было еще. Там мы проверяли себя на вшивость — кто способен на компромиссы, а кто не способен.

Больше всего понравилось мне то, что большинство из наших оказались способны на разумные компромиссы. Потому что эти группы как раз и выжили! Это показывает, что биться головой о стену, наверное, достойно и почетно, но абсолютно бессмысленно! Рок-клуб нас этому научил, рок-клуб давал нам сцену, рок-клуб давал нам возможность сравнить то, что мы делали, с тем, что делали другие коллективы… Это очень важно! Это дает масштаб. Это дает возможность смотреть чужие идеи и, преломив, как-то их использовать.

В конце концов это дает возможность показать всё это людям, публике, чтобы получить обратную реакцию, чтоб вы поняли, кто вы и что вы и нужно ли то, что вы делаете, и стоит ли этим заниматься… Рок-клуб сделал своё, мавр сделал своё дело — мавр может отдыхать, почётно отдыхать, честь ему и хвала!