Это будет моим четвертым уголовным делом за последние три года, и я считаю, что еще легко отделалась. Вернее, четвертой попыткой: уголовные дела — как светлячки, то зажигаются, то гаснут. Но ты под фонарем, а они в кустах: никогда точно не знаешь, сколько горящих. Первый наезд ФСИН был в 2017 году, после нас попытались обвинить в экстремизме, а в апреле 2020-го провели по статье, которую приняли за несколько дней до этого, — распространение фейков о коронавирусе. Мы занимались мониторингом ситуации по пандемии и написали, что в одной из колоний есть всего один градусник, который лежит на КПП. Следственный комитет признал это «фейком о коронавирусе», хотя там не было слов «коронавирус», «простуда» или «заболевание», речь шла о градуснике.
После у нас был трудовой спор с сотрудником, в рамках которого суд арестовал все счета «Руси сидящей». Теперь мы не можем платить зарплаты, но и не можем законно уволить работающих людей. Они не могут даже уйти по собственному желанию — для этого их надо рассчитать, а все наши деньги заморожены.
Мы не выплатим зарплату за июль и август, не выплатим налоги, не сможем отправить отчисления в пенсионные фонды и фонды социального страхования. Задержки больше трех месяцев — это уже уголовка, меня как руководителя можно судить сразу по двум статьям. Значит, в сентябре будет новое уголовное дело и в итоге, например, заочный арест – это уголовная статья, даже две: невыплата зарплаты и невыплата налогов. Вы говорите, что таких случаев полно и никого не арестовывают? Замечу, что и все суды завалены трудовыми спорами, но никто не арестовывает всех счетов у организации.
Я сижу и спокойно жду этого. Была бы я в Москве, ждала бы уже не так спокойно. А в Берлине можно продолжать работать, искать способы платить людям какие-то деньги. Выкрутимся.
Иск на нас подан на 1,3 миллиона рублей, а на счетах в момент ареста было 700 тысяч. Последние полгода у «Руси сидящей» не было финансирования. Мы закончили грант в феврале, а дальше жили на пожертвования. Я не буду собирать донаты, чтобы погасить долг по делу на полтора миллиона. Люди жертвуют не для того, чтобы мы эти деньги отдавали кому-то, кто подает на нас в суд.
У меня большой опыт наблюдения за уголовными делами, я прекрасно понимаю, что говорить суду «Мы хотели платить, но вы нам сами не давали» — бессмысленно. Это к делу не относится. Сейчас «Русь сидящая» будет работать как общественное движение, но как организация или фонд мы фактически не существуем.
Попытки прикрыть нас длятся давно, на этот раз более успешно, чем обычно. Огромного впечатления на меня это не произвело. Нам пока не прилетело так, как Ивану Голунову или Ивану Сафронову.
С каждым новым годом ты думаешь, что прошлый год был вегетарианским. В 2014 году нам пришлось очень туго, казалось, что хуже уже не будет. А сейчас я вспоминаю это время как лужайку с зайчиками. В 2019 был арест Ивана Голунова и московские протесты — теперь это тоже лужайка с зайчиками, на фоне истории Ивана Сафронова и всего, что происходит.
Около 15 лет назад меня сильно изумило дело по контрабанде, где обвинялись четыре предпринимателя. Сидят на скамье подсудимых четыре человека, которые завезли в страну стройматериалы, но не фигурирует ни одного таможенника. А как тогда обвиняемые это сделали, 800 тонн стройматериалов привязали к копытам, копыта к ногам и переходили границу? Если речь о контрабанде, то первыми на скамье подсудимых должны быть те, кто своими руками провел товар. Таможенники.
Сейчас в деле Ивана Сафронова аналогичная ситуация. Он журналист, а не конструктор или менеджер по продажам оружия Ростехнологий, он не имеет доступа к госсекретам, в распространении которых его обвиняют. Кто-то ему эти секреты рассказал — вот его и арестуйте. Если к вам на улице подойдет неизвестный и на ухо скажет пароли от военных баз и сейфов — это вы виноваты? Поскольку дело закрыто от нас и адвокатов, то никто не понимает, что там на самом деле. Но где в 2012 году студент ВШЭ мог взять чертежи, например, подводной лодки — я не представляю.
Через год, летом 2021 мы будем смотреть на 2020 год как на лужайку с зайчиками. Кажется, нам уже не будет позволено так свободно рассуждать об этом всем происходящем. Будем вспоминать: надо же, какое время было, могли разговаривать о таких ужасных вещах в СМИ.
Рано или поздно это все прекратится. Боюсь, что эта ситуация будет стремительно ухудшаться и все кончится большим взрывом. Впереди только катастрофа — уничтожаются люди, уничтожается целая отрасль, уничтожаются свободы и журналистика в целом.
