Репортаж из «карантина»: как изменился реабилитационный центр ГБН за год без Ройзмана
Прошло чуть меньше года с тех пор, как Андрей Кабанов стал новым президентом фонда «Город без наркотиков». Вступая в должность, он обещал многое изменить в работе организации: установить систему видеонаблюдения за реабилитантами, почистить кадровый состав, расплатиться с долгами…
Мы решили посмотреть, как сейчас работает фонд и как он изменился за это время. Ведь к организации всегда было сложное отношение, особенно после того как сначала всплыли факты об избиении реабилитанток фонда (за которые уже осудили Евгения Маленкина), а потом после того, как бойцы СОБРа по заявлению друзей рэпера Романа Баскина высвободили из отделения на Изоплите 30 человек, которых, по словам полицейских, удерживали незаконно. Да и сейчас Андрей Кабанов не скрывает: раньше в фонде практиковалось приковывание реабилитантов наручниками к батареям и оконным решеткам.
Но, по его словам, многое с тех пор изменилось. Главное — поменялись люди, которые занимаются реабилитационным центром, — убеждает Кабанов. — Сейчас они вменяемые, им доверяют, с них спрашивают.
Андрей Кабанов, президент фонда «Город без наркотиков»:
— Когда мы с Димой Павловым в октябре пришли, то сразу же выгнали кучу людей, навели порядок. Теперь каждый понедельник утром у нас оперативка, решаем вопросы, проблемы, обсуждаем, как работать дальше. Первое, что мы сделали тогда, — издали такой указ, что ни одна копейка реабилитационных денег, которые сдают родители на содержание детей, не может быть потрачена на содержание фонда ГБН. Раньше это практиковалось.
Изначально я собиралась ехать в женский центр и только в последний момент передумала и поехала в мужское отделение фонда «Город без наркотиков» на Изоплите, чтобы никто не успел привести помещение и людей в порядок, чтобы увидеть, как все есть на самом деле.
У ворот встречает огромный сторожевой пес, который лает так, что становится страшно даже тому, кто собак любит и не боится. Тут же приходят работники фонда, которые уверяют, что собачка добрая, но все-таки перестегивают ее к дальнему забору.
Первым делом меня ведут показывать свою гордость — столярную мастерскую, где сейчас реабилитанты изготавливают песочницы для детских площадок города. После вопроса, кому их будут продавать и за какие деньги, обижаются и обвиняют меня в интересе исключительно к финансовой стороне. Потом объясняют, что песочницы и горки будут отдавать тем городским детским площадкам, которые в них больше всего нуждаются.
«Кто попросит площадку — тому и дадим», — уверяют смотрящие. Их, кстати, всего двое на два десятка реабилитантов. Но, как заверил нас Кабанов, «старшие — авторитеты».
Андрей Кабанов:
— У нас с наркоманами жестко, но не жестоко. Жесткость и жестокость — это разные вещи. Вот когда утопающего за волосы вытягивают, а потом делают ему массаж сердца и ломают ребра — это жесткость или жестокость?
Дальше мне показывают баню, по дороге хвастаются, что заготовили огромную поленницу дров на зиму и веников много навязали. На бане замечаю первую камеру. Всего, как оказалось, на одно это отделение их 20, но они охватывают всю территорию. В остальных отделениях ситуация такая же. Правда, в женской реабилитационке
съемки не ведутся ни в туалете, ни в ванной.
Кабанов объясняет, что всё это сделано в основном для полиции, чтобы вопросов не было, и для родителей, чтобы они, может быть, не так часто приезжали навещать своих детей.
Андрей Кабанов:
— Мы очень против посещений родственниками. Потому что наркоманы — хитрые, очень хитрые. Вот посидел он 3–4 месяца, родители говорят: «Ой, мы что-то соскучились, надо повидать». Потом приезжают — и начинаются рассказы их отпрысков, что они излечились, что всё изменилось и они больше так не будут. Родители же хотят верить, и иногда им так надавят на жалость, что они детей забирают. А потом сами же привозят обратно.
Здание, в котором содержатся реабилитанты, — бывший детский сад. На самом деле, когда я ехала туда, ожидала худшего. Конечно, на потолке есть потеки, обшарпанные стены, хлипкие двери, мебель тоже, похоже, повидала уже многое, но в принципе — комфортно и бежать сломя голову отсюда не хочется.
Парни встречают приветливо и с радостью показывают свою кухню. В холодильниках уже стоят соленья на зиму, плита сверкает чистотой, в каморке кто-то чистит овощи на ужин. Конечно, здесь можно было бы поиграть в «Ревизорро» и прикопаться к десяткам булок хлеба, который стоит неприкрытым, и к плите, которую парни моют как умеют, — но как-то не захотелось.
За готовку здесь отвечает реабилитант, работавший, по его словам, в лучших ресторанах Кургана и Москвы. По меню, конечно, этого не скажешь, но парни не жалуются.
Рядом с кухней — общая комната с огромным телевизором, на котором подключено кабельное вещание. Чаще всего здесь смотрят новости, ТНТ Comedy и National Geographic. В углу зала — иконы, под ними — аквариум с огромным сомом, напротив — книжная полка, на которой вперемешку религиозная литература и детективы. Мне объясняют, что есть еще одна мини-библиотека, она находится «в карантине».
Именно от «карантина» я ожидала наихудших впечатлений, начитавшись про то, как там приковывают людей к кроватям, батареям и решеткам на окнах, избивая и не давая ни еды, ни воды. Но всё это оказалось лишь моей фантазией. Карантин — это длинный ряд двухъярусных кроватей. Именно здесь вновь прибывшие проводят свои худшие дни в фонде: они должны пережить ломку без медикаментов.
Как рассказывает Андрей Кабанов, здесь нет какой-то системы лечения, никакой программы. Он уверяет, что наркомания не медицинская тематика, а наркоманы не больные люди.
Андрей Кабанов:
— Системы какой-то не существует, есть только одно — оградить человека от наркотиков. Не существует никаких таблеток, не существует никаких кодировок, не существует ничего. Нужно просто рассказывать человеку, что жизнь прекрасна и удивительна, до тех пор, пока он этого не поймет. Тяжело, но мы его заставляем понимать. Медики на нас злые, потому что считают наркоманию заболеванием. Мина замедленного действия. Потому что, когда человека считают больным, это уже сострадание, соболезнования, жалость. А как только наркомана пожалели — он сожрал всех сразу, всё рушится — а ему хорошо. Поэтому мы не считаем наркоманию заболеванием.
Рядом с карантином — кабинет приходящего психолога. Это единственный врач, который работает во всех четырех центрах фонда. Причем работает психолог как с реабилитантами, так и с их родителями. С последними, по словам Кабанова, работы гораздо больше, потому что именно они больные люди, в отличие от своих отпрысков. «Созависимость — это заболевание», — уверяет президент «Города без наркотиков».
Комнаты самих реабилитантов — маленькие: пара двухъярусных кроватей, тумбочка, шкаф и маленький телевизор. Везде относительно чисто, постели застелены флисовыми одеялами, у кого-то в звездочку, у кого-то в цветочек. Курить в комнатах, согласно своду правил, нельзя, но указания эти нарушают, судя по запаху, который пытались перебить освежителями воздуха.
В отделении есть еще тренажерный зал, маленькая церковь, которую реабилитанты построили своими руками, и самодельный фонтан, окруженный ровно стриженным зеленым газоном. Здесь же две теплицы, которые только в этом году установили по просьбе реабилитанта Платона. Молодой человек выращивает здесь помидоры, огурцы и кабачки. Говорит, что в основном информацию о том, как садить и ухаживать за растениями, берет в интернете.
Платон приехал сюда из Самары, он солевой наркоман. В отличие от многих, попросился сюда сам, когда понял, что если продолжит употреблять наркотики дальше, то больше выхода не будет. Он планирует здесь пробыть год. Это время, по словам сотрудников фонда, оптимальный вариант для отказа от наркотиков.
Платон, реабилитант:
— Можно бросить самому, у меня даже несколько раз получалось. Проблема в том, что нечем заполнить пустоту: когда ты употребляешь, ты ничем не занимаешься. Раньше работать было лень, а здесь привык к режиму. Я думаю, что, выйдя отсюда, не буду больше употреблять, но могут возникнуть обстоятельства, при которых я это сделаю. Например, когда принесут и положат просто. Можно ведь захотеть в один момент, а потом уже не сможешь снова остановиться. Но сейчас главное, что меня стимулирует быть чистым, — любовь мамы.
За такую жизнь родители реабилитантов платят по 15 тысяч рублей в месяц (при Ройзмане было 8 тысяч). Содержание одного человека обходится в 500 рублей в день. Сами себя они обслуживают полностью: стирают, готовят, прибирают, выращивают овощи и свиней, а потом едят их.
Точка безубыточности работы фонда — 60 человек. Когда реабилитантов больше, кого-то могут взять и бесплатно или со скидкой.
Андрей Кабанов:
— Почему такие цены? С нас берут большие деньги за воду, за дерьмо, которое каждую неделю вывозят, за электричество. Всё ведь старое, и перерасходы по питанию идут большие. Еще у нас очень большие долги остались со времен Ройзмана, их мы закрываем не из этих средств.
По словам Андрея Кабанова, навсегда от зависимости «Город без наркотиков» избавляет 25% своих реабилитантов (в статистику входят только те, кто прожил в центре год и более). И, по его словам, это очень большие цифры.
Как мы и ожидали, революции после смены руководства в фонде не случилось. То же самое мы видели и раньше: те же решетки на окнах, те же методы «лечения». И чтобы понять, есть ли разница между работой «Города без наркотиков» и других реабилитационных центров, мы решили посетить еще две организации, помогающие наркоманам начать новую жизнь. О том, как помогают наркоманам в «Урале без наркотиков» и центре «Ника», читайте на этой неделе.
Внутренний фотобанк компании
