Сейчас Евгений Тарасов представляет сторону Татьяны Дюмон, чей процесс продолжается в Екатеринбурге. В начале июня Железнодорожный районный суд удовлетворил гражданский иск 44-летнего француза Жана-Кристофа Дюмона к 40-летней супруге Татьяне. Иностранец обвинил жену в похищении сына. Как утверждает муж, Татьяна в обход семейного бюджета купила билеты, забрала мальчика с уроков, бросила автомобиль у подготовительной школы и скрылась из Франции в неизвестном направлении. Татьяна же настаивает, что Дюмон дал устное согласие на ее отъезд в Россию вместе с ребенком. Недавно Татьяна проиграла апелляцию и собирается подавать кассационную жалобу.
Адвокат Тарасов защищал права матери и в споре между Аленой Захаровой и Янником Петтерсеном в Санкт-Петербурге, о чем 66.RU писал в апреле. Тогда Янник подал на жену заявление в датскую полицию о похищении дочери, хотя у Алены была подписанная Янником и действующая три года доверенность на вывоз ребенка в Россию. Через два дня по решению суда Алену лишили родительских прав. Кроме того, муж подал исковое заявление в Дзержинский районный суд Санкт-Петербурга о возвращении ребенка в Данию. Спор завершился в пользу Алены: Евгений добился отмены решения первой инстанции, и девочка осталась в России.
Практика, когда суд встает на сторону супруга из другой страны, в России не редкость. Решения, которые российские суды выносят в пользу супругов-иностранцев, основываются на Гаагской конвенции о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей.
Конвенция гласит: приоритетом в решении семейных споров становится «страна обычного проживания ребенка», где тот жил дольше и успел освоиться. Однако анализ применения Конвенции, который провели пять лет назад по заказу российского Минобра, показывает, что из-за рубежа в Россию детей передают гораздо реже, чем наоборот. Конвенция не защищает от похищения супругами детей, рожденных русскими женщинами за границей. Напротив, она упрощает процедуру отъема ребенка.
Что не так с Гаагской конвенцией
— Перекос в пользу супругов-иностранцев объясняется в первую очередь Гаагской конвенцией, правильно? И дело не в том, мать или отец становятся истцом.
— Да, в этих делах истец-иностранец имеет изначальное преимущество. Стандартное правило гражданского процесса: каждая сторона доказывает то, на что ссылается. А здесь [в случае с Гаагской конвенцией] действует презумпция возвращения. На сегодня нет никаких разъяснений Верховного суда или обзора практики, в котором говорилось бы, как судам вести себя в таких процессах правильно. Поэтому каждый суд в России действует так, как считает нужным. Это некая западническая позиция, строго законная — и без учета других законов, без учета Конституции. Раз конвенция — давайте [детей] выдавать. Есть суды, которые так функционируют. Есть другие суды, которые сначала стараются исследовать наилучший интерес ребенка, а потом уже понять — а нужно ли этому ребенку возвращаться, будет ли это отвечать его интересам, есть ли риски для матери.
 Фото: © 66.RU |
|---|
| 26-летняя Дарья Ди Сальвио вместе с двухлетней дочкой покинула Италию в сентябре 2018 года. Говорит, не выдержала побоев и унижений от мужа-иностранца. Девушка решила остаться у родителей в Свердловской области и подала на развод. Тогда супруг обвинил Дарью в похищении и пытался через суд добиться возвращения малышки. Процесс закончился в пользу итальянца. В начале июня Дарья сбежала с дочерью, и сегодня о местонахождении мамы и девочки знают только родители. |
Большинство женщин, которые уехали за рубеж, а потом вернулись на родину с ребенком, не могут снова уехать за границу не только потому, что для них там возникает риск уголовного преследования, но и потому, что будут там фактически людьми второго сорта. Обычно у этих женщин нет гражданства, часто даже вида на жительство нет, нет образования, которое имело бы силу в этой стране. Например, Татьяна Дюмон пять лет стояла на бирже труда во Франции, но ей так ничего и не подобрали. Суд в таких случаях понимает: эта мать мало что даст ребенку — она сама себя обеспечить не может.
— Но есть ведь юридически обоснованная поддержка со стороны отца — те же алименты при разводе.
— В таких ситуациях отец может уже перестать платить алименты или даже не начинать платить. Часто это делают сознательно, по рекомендациям адвокатов в том числе. Это разработанная стратегия выдавливания бывшей жены из ситуации, из страны, чтобы оставить детей себе.
— Споры за детей между гражданами России все-таки чаще заканчиваются в пользу матерей — особенно если ребенок не достиг трех лет и еще чисто биологически нуждается в маме. Тогда ребенка оставляют с женщиной, даже если та очевидно асоциальная. Это российская практика. Но отсюда вопрос. Когда рассматривали дело Алены Захаровой и Янника Петтерсона, их дочке Сисилии было два года. При этом суд первой инстанции все-таки вынес решение в пользу Янника и постановил вернуть девочку в Данию. Почему?
— Это один из критикуемых недостатков [Гаагской] конвенции. Там не делается различий по возрасту ребенка. Даже если ребенку один год и тот кормится грудью, его тоже можно в принципе переместить, вернуть назад. Есть Декларация прав ребенка 1959 года, где говорится: малолетний ребенок не должен быть разлучен с матерью, если для этого нет существенных причин. Верховный суд в обзоре практики 2015 года сказал об этом так: ребенок не может быть разлучен с матерью до тех пор, пока не будет установлено, что разлучение будет действительно необходимо, потому что иначе нельзя.
В России поддерживают матерей в этом отношении. Я всегда говорю: надо, чтобы отец был идеальным, а мать — просто была. Чтобы решение вынесли в пользу отца, должны быть суперидеальный отец и супернегативная мать.
 Фото: фото предоставлены 66.RU героями публикации |
|---|
| Случай Алены Захаровой, которую защищал Евгений Тарасов, выбивается из ряда историй, когда граждане других стран через суд отбирали детей у русских жен. За право оставить дочь в России женщина боролась с супругом — датчанином Янником Петтерсоном — с октября прошлого года и выиграла апелляцию. Эта судебная эпопея началась с того, что между супругами испортились отношения. Янник и его мать пытались ограждать ребенка от Алены и даже однажды выгоняли ее из дома. У женщины заканчивался вид на жительство в Дании. Алена просила мужа продлить визу, но тот не реагировал. Из-за возможной депортации и страха, что дочку отберут, Алена улетела с малышкой к родителям в Санкт-Петербург. У женщины была подписанная мужем и действующая три года доверенность на вывоз ребенка в Россию, и все же Янник в тот же день заявил в датскую полицию о похищении девочки. На Алену завели уголовное дело, а через два дня по решению суда лишили родительских прав. |
Кто поможет и как защищаться
— Как часто используется крайняя мера — ограничение или лишение родительских прав? Если не говорить о лишении прав заграничным судом после открытия уголовного дела, как в случае с Аленой.
— В России к лишению родительских прав подходят достаточно мягко, потому что у опеки есть понятие «предупреждение на первый раз». У нас стараются сохранить ребенка в семье максимально долго, чтобы свести к минимуму вторжение государства в семейные отношения. Как раз то и удивляет, с какой легкостью наши суды перечеркивают собственную практику и отдают детей по той же Конвенции.
— Суд разве не должен считаться с мнением ребенка? С десяти лет закон обязывает учитывать его желание остаться с кем-то из родителей.
— Да, но есть негативная практика. Недавно в Ростове у меня было дело, совершенно понятное: 11-летняя девочка высказала мнение, что не хотела бы возвращаться в Гонконг. Суд по своей инициативе назначает экспертизу, в которой спрашивает, может ли девочка в таком возрасте что-то решать. Эксперт говорит: нет, не может. И при этом устанавливает, что девочке 11 лет, а ее развитие соответствует возрасту.
Это опасная тенденция, потому что в законе не написано, что это должно быть осознанное решение ребенка. Люди иногда и в 40 лет не знают, где хотят жить и что делать. Это не значит, что человека надо лишить дееспособности — отобрать все и отправить в психоневрологический интернат. Часто у ребенка мотивы какие? Здесь друзья, а там друзей не было. Или — тут я хорошо говорю по-русски, а там — проблемы с языком. Это детские мотивы, но суд должен это учесть и сказать: да, твое мнение есть, но я его не принимаю, потому что оно идет вразрез с твоими интересами.
— Раз уж желания ребенка — сложная материя, суд может обращаться к органам опеки. Верховный суд запрещает делегировать полномочия опеке, но ведь ее мнение могут принять во внимание?
— Да, есть такое заключение. Но у нас очень слабые органы опеки. Эффективность опеки во многом зависит от личности, которая там работает. А работают там обычно простые женщины, которые рассуждают бытовыми категориями и подвержены влиянию. Часто там даже юриста нет.
Особенно в регионах у органов опеки, мне кажется, случается ступор, когда видят международную конвенцию с труднопроизносимым названием. Они не могут принять самостоятельного решения и думают: подали в суд, вроде бы есть конвенция. Ой, от греха подальше — пусть выдают. Опять же принцип: «Сама дура, что уехала, и вообще, ребенку там будет лучше, там заграница». Но не каждый иностранец и не каждое государство — идеальные.
— Если опека бессильна, суд формален, а в другом государстве ты можешь стать уголовно преследуемым человеком, то как можно обезопасить себя на случай таких разбирательств? Как вы уже сказали, есть вот это: «Сама уехала, сама виновата». Что-то изменится, если рожать ребенка в России?
— Если родите в России и уедете жить в страну супруга, будет то же самое.
— Как тогда предупредить проблему?
— Нет механизма, который бы позволил заранее этот вопрос решить. Даже в брачные договоры большинства стран нельзя включать условия о детях. Там нельзя написать такое условие, что в любой момент можно с ребенком уехать. В Гаагской конвенции есть понятие не только незаконного перемещения, но и незаконного удержания. Соответственно, как только вторая сторона сказала: хочу, чтобы вы с ребенком срочно вернулись, ваше пребывание в другой стороне становится нарушением.
Как вариант, надо, чтобы сразу после рождения ребенка супруги подписали документ, где будет указано, что никто не против, что до 18-летия ребенок может свободно жить и в России, и в иностранном государстве. Опять же — это не означает, что потом супруга-иностранца не переклинит и тот не подаст заявление, чтобы суд заблокировал выезд для ребенка — из принципа, на всякий случай.
К сожалению, наверное, остается кардинальное решение — это не жить за рубежом постоянно или вообще не жить за рубежом. Извините, но, как говорится, лучший способ контрацепции — это воздержание. То же самое и здесь. Можно воздержаться от брака с иностранцем, и тогда проблем не будет. Женщины возвращаются в Россию с надеждой, что их здесь защитят, но в итоге попадают в очень вредную среду, которая их совершенно здесь не ждет и с радостью предпишет возвращение, дабы продемонстрировать исполнение Конвенции.
— То есть с самого начала не стоит ждать, что тебе помогут?
— Да, я не вижу универсального способа решения проблемы. К сожалению, так не бывает.
Конвенция в России — не правосудие
— Что должно произойти, чтобы российские суды перестали формально относится к условиям Конвенции или чтобы Россия вышла из соглашения? Мы ведь присоединились к нему недавно.
— Гаагская конвенция закончится тогда, когда очередного ребенка, которого выдали, убьют за рубежом или с ним случится что-то другое и страшное. Конечно, есть суды, которые думают о том, куда мы отдаем ребенка, зачем мы это делаем, так ли плохо ему в России? То есть подходят со всех сторон к вопросу. Но многие ведь выносят решение механически. Ребенок жил [за границей]? Жил. Есть право проживания? Да. Папа не лишается прав? Нет. Давайте предпишем возвращение. Это не правосудие.
Конвенцию приняли в Европе 40 лет назад, в других условиях и реалиях. Российская Федерация была тогда еще СССР и не участвовала в таких международных договорах. Наши суды часто совершенно ничего не представляют о том праве и той реальности. Сегодня российский суд в случаях, как с Татьяной Дюмон, Аленой Захаровой и Дарьей Ди Сальвио, своим решением подтверждает: да, это — похитительница. При этом забывает, что это вообще-то граждане России, что мы находимся в сложной политической и международной обстановке, когда с нашими детьми за рубежом чего только не происходит.
— Считаете, соглашение в России будет действовать до ближайшего прецедента?
— Да. Вообще, нет нормальной открытой статистики о том, сколько детей возвратили в Россию, скольким помогли? И наоборот — сколько детей выдали за рубеж, какова судьба этих детей? Конвенции у нас подписали в 2011 году, активно применяют пять лет. Надо уже представить результаты. Но допускаю, что это государству неинтересно, потому что такие дела — очень маленький процент судебной практики. Поэтому важно, чтобы каждое такое событие освещалось, чтобы проблема осознавалась. Можно сесть и посчитать хотя бы так: сколько детей вернули, а скольких предписали вывезти из России. Если статистика будет не в пользу детей, которых возвратили в Россию, то большой вопрос — зачем нам вообще все это надо.
