Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

Живые легенды: Андрей Дмитриевич. Публикуем истории ветеранов

2 мая 2014, 10:00
Живые легенды: Андрей Дмитриевич. Публикуем истории ветеранов
Фото: Маргарита Пятинина
Мы продолжаем публиковать истории ветеранов Великой Отечественной войны, вошедшие в новый документальный проект фотографа из Екатеринбурга Маргариты Пятининой.

Всего за несколько месяцев Маргарите Пятининой удалось встретиться с 37 ветеранами (каждому из них от 87 до 94 лет). Более подробно о проекте вы можете прочитать здесь. Ко Дню Победы в свет выйдет книга с рассказами ветеранов и их фотографиями, а уже сегодня вы сможете прочитать их истории на Портале 66.ru.

Первую серию о медсестре, сумевшей взять в плен двух немцев, мы опубликовали вчера. На этот раз предлагаем вам историю о самых тяжелых годах обороны Москвы и простых солдатских радостях, рассказанную ветераном Андреем Дмитриевичем.

Милейшее название «Ромашка» как-то совсем не мило нам давалось и совсем не шло навстречу. Мы исколесили весь участок трассы в поисках съезда, но так и не нашли. А потом я вспомнила, что в СМС упал номер телефона. Ура! И такой молодой голос нам начал объяснять дорогу. Уже даже расстраиваясь от того, как мы близко и не можем доехать:

— Значит, не можете найти, не доедете? — робко спросил мужской голос с нотками грусти.
— Ну как же… Приедем! Ищем!

Это был очень красивый зеленый дом с белыми резными ставнями и наличниками. Светловолосый мужчина почти бегом впустил нас в калитку. Он был так взволнован, что мы все же доехали, что в какой-то момент мне стало страшно от его отдышки. «Кардиостимулятор вшит, — показывал он на грудь, — теперь не остановится, а вот стенокардия добьет меня».

— Это был 1941 год, май месяц. Вызвали в райком комсомола и в училище прямая дорога. — Андрей Дмитриевич сделал такой говорящий жест рукой, мол, вперед, ведь ему было уже 20, больше ничего не оставалось. — В 1941-м закончил пехотное училище, 19 ноября. А после этого фронт. Западный фронт. В апреле — первое ранение в голову. Самые тяжелые и трудные годы были на фронте — 1942–1943, когда немец шел стеной на Сталинград. Вся Прибалтика была под немцами, были на Кавказе, а мы обороняли Москву. Для страны это было самое тяжелое время. Когда на фронте боеприпасы и то выдавали по норме расхода, особенно на Западном фронте. Поэтому война началась для меня как-то неожиданно. Верили в это, энтузиазм колоссальный был, все стремились после ранения вернуться на фронт, именно в свою часть. В 1942-м, осенью дивизия передислоцировалась на Западный фронт, в апреле был ранен в предплечье и в 1943-м я отвоевался. По состоянию здоровья не был годен к службе. Когда маршал наш Жуков был на Урале, я служил военным комиссаром в Белоярке. 25 лет отдал службе.

Он сидел в своем таком красивом кителе за столом и постоянно стучал пальцами. Он нервничал, не выдавая себя.

— Вспоминается больше фронт, передний край, там, где день и ночь боевая готовность. 1942 год, когда пять патронов на винтовку на сутки — и хочешь стреляй, хочешь не стреляй.

— Как вы выживали?
— Так и выживали. У немцев тоже немного было патронов. Ракеты в основном. А кем запущена, немцами или нами, все равно передний край. Быт солдатский вспоминается: кому помыться, кому постираться, жизнь-то своим чередом идет — все это устраивалось исходя из той ситуации, которая складывалась на фронте. Обычно подразделения выводились на санобработку, полевые бани работали, кухни тоже своевременно работали, но маскировка, соблюдение дисциплины — дело не из легких.

Иногда скучно себя чувствовали, скучно — в смысле, не знали, что будет с боеприпасами. Даже руководство не знало, будут завтра боеприпасы или не будут.

— Даже не знали, отвечать или нет на выстрелы?
— Отвечали, только когда где-то шорох… (Пауза) Выстояли! Мы победили!!! Это главное! — это была такая горькая улыбка сквозь сдержанные слезы, что страшно было нарушить этот баланс, чтобы не прорвало, не хлынуло, иначе уже и не сдержать….

— Самое трудное — хоронить. Я очень трудно переносил это. Из боя возвращались далеко не все. Особенно под Изюмом, есть такой сладкий город, речушка небольшая, но дала о себе знать капитально, — при этих словах его глаза стали мокрыми и красными, руки затряслись. А мне в память врезался вшитый в сердце Андрея Дмитриевича кардиостимулятор, и я понимала, что нет… нельзя дальше.

— Самая дорогая для меня медаль — «За отвагу»! Их всегда давали только за бой, — он еле сдерживал слезы, тряслись губы, опускал глаза и сдержал. — А все другие такого не стоят.

На погонах блестели две золотые звезды, статный и величественный подполковник молчал, не давая памяти приближаться так близко. И не отпуская эту память. Тяжелое молчание нарушила маленькая заботливая женщина: «Вот вам тапочки, а то ноги-то замерзнут».

Сердце Андрея Дмитриевича не отпускала тяжесть и тревога:

— Надо, чтобы молодежь была готова к обороне! Здоровья молодежи надо, надо стремиться к этому. Учебы! Без знаний делать в солдатах нечего, хлюпики тоже не нужны. Армии нужна сейчас техника, вооружение, которое требует знаний. Нам, 70 лет назад отвоевавшим, и сравнения нет никакого с техникой, которая есть сейчас.

К этому времени Нина Ильинична уже успела причесаться и прихорошиться, она подошла к мужу и обняла его за плечо. Даже я, глядя на них, чувствую, сколько теплоты в этих прикосновениях и сколько любви. «Андрюша у меня самый лучший! Правда… самый!»

Текст, фото: Маргарита Пятинина