Рэпер-беглец Роман Баскин: «Город без наркотиков» наркоманов не лечит»

Роман Ramzes Баскин — основатель известной (правда, только в узких кругах) екатеринбургской рэп-группы ОД «Белый рэп». Он — тот самый «музыкант», который 10 мая при помощи бойцов СОБРа сбежал из реабилитационного центра «Города без наркотиков». Написал в полиции заявление о незаконном лишении свободы. И, по сути, дал повод для новых боевых действий между свердловским главком и фондом.

И те, и другие сказали по этому поводу уже очень много. Полицейские, воспользовавшись случаем, в очередной раз заявили о бесчеловечных методах работы «Города без наркотиков». А основатель этого фонда Евгений Ройзман сообщил, что силовики вытащили из его реабилитационного центра «солевого» наркомана, и заодно обвинил полицию и власть в предвзятости и зависти: «Ненавидят они нас. И причина этой ненависти — наша успешность и авторитет среди людей».

Но главного героя этой неприятной истории, как нам показалось, никто толком не выслушал. А зря.

Потому мы пригласили Романа в редакцию и дали ему возможность рассказать, как все было, с его точки зрения.

Сразу отметим: расставлять акценты в этой истории не хотим. Мы, по-честному, понятия не имеем, кто тут прав, а кто виноват. Просто потому что у нас нет никаких железобетонных фактов: мы никогда не проходили лечение в реабилитационных центрах Ройзмана (и слава Богу). И у нас нет документальных доказательств наркотической зависимости Романа (или отсутствия таковой).

Потому решайте сами. Публикуем диалог без существенных литературных правок. Начали разговор как раз с тех скромных свидетельств, которые успели проникнуть в информационное поле.

— Фонд «Город без наркотиков» опубликовал видео, в котором ты признаешься, что пришел в реабилитационный центр по собственной воле и хочешь «избавиться от зависимости». К видеоролику прилагается договор с фондом, подписанный тобой…
— Я это видео не видел. Но мне рассказали. Там вырезан фрагмент. После они меня спросили: «Что потреблял?». Я ответил: «Марихуану растительного происхождения без JWH». Это обрезано успешно.

Заявление я сделал по образцу, под диктовку. Я говорил то, что мне велели. Для них это юридическое подтверждение, что они чисты. Понятно, что господин Р. теперь чист. Никто его не посадит. Это очевидно.

Что касается договора: мама моя его читала и, естественно, знала все. Я доверился ей. Я все это делал для того, чтобы доказать маме, что я нормальный человек. Я думал, что люди разбираются, проводят исследования, ведут психологическую работу.

Сам я договор подписал на пятнадцатый день карантина. Меня вызвали. Я прихожу. Сидит женщина. Говорит: «Поставьте свой автограф». Я говорю: «Можно мне прочитать?». Она: «Нет. Нельзя». «Почему? Я хочу ознакомиться». Это ведь логично? Я всегда читаю то, что подписываю.

Но она мне отвечает: «Мне нужно в фитнес, у меня свои дела. И вообще, красивая женщина просит вас поставить автограф. Вам сложно?». На что я отвечаю, дословно: «Я правильно понимаю, вы хотите, чтобы я подписал договор, не читая его?». Она говорит: «Да».

Хорошо. Я это сделал. Потому что знал: если там этого не сделать, отношение к тебе будет совсем другое. Не было смысла отказываться. Те, кто пытался там требовать, чтобы все было по закону, ничего никогда не добивались. Был там один такой человек. Все нарки над ним ржали: «Залетел незнающий!».

Если там появляется человек, который требует соблюдения его гражданских прав, сразу же местные барракуды начинают его кусать. У многих по 10 карантинов. И они очень боятся всего. Помнят, какое отношение в реабилитационных центрах было раньше. Они рассказывали, как их пристегивали наручниками, заставляли жить по команде. И то, что там происходит сейчас, для бывалых — просто рай.

Они говорят: «Да у вас тут вообще свобода! Вы можете ходить свободно». Я там отжимался постоянно, делал пресс, обучал молодых брейк-дансу. Там парнишка был, он до того как травиться стал, занимался тайским боксом. Мы с ним отрабатывали какие-то техники, уклончики. А нарки местные говорили: «Э! Прекращайте бакланку!». Очень боялись, что сейчас кто-то придет и зарубит все, будут еще жестче условия.

Но вернемся к договору. Я его подписываю. Но делаю это медленно, потому что хочу задать еще пару вопросов. Говорю: «Когда меня отсюда отпустят?». Ответ меня поразил: «Когда ты станешь человеком». «Кто это должен решить?». «Психолог».

По поводу этого психолога не слышали ничего?

— Слышали. Но ты продолжай.
— Каждую неделю, по вторникам, он приезжает на «Прадике» в новом кузове. Приходит ключник и говорит: «Кто к психологу?». Я, конечно же, самый первый бежал. Я мечтал задать ему массу вопросов по поводу того, от чего и какими методами меня тут лечат. Просто хотел поговорить хоть с кем-то из сотрудников фонда.

Я хочу отметить: с представителями «Города без наркотиков» в реабилитационном центре контактов вообще нет никаких. Все общение происходит только с наркоманами-реабилитантами. Там своя иерархия. Кто здесь дольше, получает право сидеть не в карантине, а на бараке, получает какие-то привилегии и даже власть. Но на самом деле они там просто самоутверждаются и гнобят всяческие попытки реабилитантов что-то получить. Не важно, что: воды, лекарства. Все пресекается.

— Давай вернемся к психологу.
— Да. Я к нему записывался каждую неделю. Не вышло. Насколько я понял, к нему попадают только молодые ребята. И, судя по рассказам, компетенции этого психолога вызывают сомнения.

Я разговаривал с парнишкой, который был на приеме. Он говорит: «Блин. Голова раскалывается. Психолог этот нагрузил! Говорит, мол, ты, наверное, хочешь выйти не потому, что избавился от зависимости? Ты, наверное, просто хочешь уколоться?».

Короче, общий настрой понятен. Никто никого выпускать там не собирается. Это все иллюзия.

— Но в этом есть логика. Я думаю, сотрудники фонда понимают, что наркоман готов на все, чтобы выйти и уколоться. И он будет врать, что исцелился, что осознал. Лишь бы выпустили.
— Да. Там очень много лютых наркоманов. Они как бы проходят курс лечения. Их отпускают. Они выходят и порются в первый же день. Тут же снова попадают на карантин. Стабильность.

Ты пойми, я же не против. Я даже за. Фонд делает добро. Хлопает барыг, пресекает поставки отравы. Все это знают. Я не уважаю барыг. Послушайте наши песни. Мы очень много об этом сказали.

Но я попал на реабилитацию и увидел, что никакого лечения там нет. Понимаешь? Никому нахрен ничего не надо. Просто там идет своя жизнь. Я знаю нарка, который там уже год и семь месяцев. И он никуда не собирается. Просто работает за еду, потому что идти больше некуда.

«Если там появляется человек, который требует соблюдения его гражданских прав, сразу же местные барракуды начинают его кусать».

— То есть это такая резервация?
— Ну, может быть, можно и так сказать. Но там все сложнее. Я бы не хотел об этом говорить, потому что фактов у меня нет.

Но еще раз: никакого лечения там нет. Все, что происходит позитивного за забором, исходит только от самих реабилитантов. Приходят здравые пацаны. Да, травились, но сохранили трезвое сознание.

Был пацан, который пришел и просто рассказал всем, почему нужно мыть туалет. Не потому что ты слабый духом черт (а до его появления только так и было: драить сортиры пинали молодых и слабых), а потому что это сейчас наш дом. Есть постель, есть крыша над головой, есть люди, которые здесь находятся. И этот дом нужно содержать в порядке. Он всю ночь это объяснял.

На следующий день все просто сияло. Он с утра руководил уборкой. В туалете все сверкало и благоухало. Это, кстати, было в тот день, когда СОБР приехал. Не успели доприбираться (смеется).

— СОБР прибыл после того, как ты передал за стены центра записку с просьбой вытащить тебя оттуда. Как тебе это удалось?
— Я могу сейчас назвать пару людей, самых говнистых и неприятных мне, сказать, что это они передали. Но я не буду этого делать. Никто не узнает, как я передал записку. Если бы не люди, которые мне помогли, я б оттуда не вышел. И я не буду их подставлять.

Но я с самого первого дня пытался передать сообщение на волю. Я всем написал телефон своей девушки и сказал: «Если выйдете — позвоните ей». Буквально день-два назад человек сбежал из центра на Белоярке. Так вот, даже у него была с собой моя записка. Он хотел исполнить свой долг — передать ее. Причем у него этих записок несколько было. Содержание примерно одно и то же: «Мама, забери меня отсюда!».

Но мне вот сейчас вообще все это неинтересно. Я не хочу больше участвовать в войне с фондом.

«Я не считаю, что я в какой-то сложной ситуации оказался. Это все равно, что меня комарик укусил. Я его прихлопнул. И все. Только чешется немножко».

— Но ты же понимаешь, что у тебя это не выйдет? Так получилось, что ты сбежал из фонда при помощи СОБРа в разгар войны между Ройзманом и полицией.
— Да. Каждый из них теперь пытается извлечь какую-то выгоду из моей истории. Но я не считаю, что я в какой-то сложной ситуации оказался. Это все равно, что меня комарик укусил. Я его прихлопнул. И все. Только чешется немножко.

Я не собираюсь во все это вникать. Я говорю только то, что видел. Но я могу сказать, что методы фонда не работают абсолютно.

Понимаешь, наркоманами люди становятся, потому что ищут какой-то выход вне себя. Их реальность не устраивает: они не занимаются тем, чем хотят, не получают возможности развиваться. И находят простой выход: пойти и упороться. И с этим надо работать.

Но ограничить людей, убить их морально — это не работает абсолютно. Запретный плод сладок. Если ограничить человека, лишить его наркоты, ему захочется еще больше. Если ничего не осознал, не сам пришел, ты ему не поможешь. Насильственная помощь не работает никогда.

Потому, если они действительно хотят лечить, нужно в этом разбираться, искать к каждому индивидуальный подход. Но там никому ничего нахрен не надо. Там никто никогда мне никаких вопросов не задавал. И мне не давали задавать.

Я сам подходил, говорил: «Парни, я вижу, как вы работаете. У меня есть пара идей». В ответ только ржали. Я лично знаком с Егором Бычковым. Я просил встречи с ним. Тоже ржали. Вся инициатива пресекается.

— Егор Бычков, кстати, крайне негативно настроен по отношению к тебе. Хотя признает, что вы действительно были знакомы и ты организовывал в Екатеринбурге концерт его друга-рэпера Миши Маваши.
— Да-да. Но я не виню никого. Это его характеризует. Не меня. Да, я знал его. Он приходил на мои концерты. Мы общались. Он, например, спрашивал у меня, как организовать продажу билетов через кассы. Я ему объяснял. Вот как-то так общались.

А Мишу я действительно привозил в Екатеринбург пару раз. Просто увидел: пацан убедительно говорит о здоровом образе жизни. И подумал: «Круто!». Не какой-то там нарк в капюшоне, а здоровый парень с интересными идеями. И я его привез.

Мне музыка его не уперлась никуда вообще. Просто было интересно. Люди на его концерт пришли интересные: не такие, как обычно. Пришли пацаны с качалочки. Отлично! Я за.

Я о другом хотел бы сказать. Егор в соцсетях сейчас гнобит меня за песню ОД «Белый рэп» «Фу мусор!». Все, наверное, ее уже слышали или текст читали. Мы не отказываемся от своих слов. И даже рады, что сейчас все за это раздувают.

Вот такая картинка появилась на странице Егора Бычкова в сети Facebook через четыре дня после того, как силовики вывели Романа с территории реабилитационного центра.

Но я хочу отметить: нужно разделить понятия «мусор» и «полицейский». Сколько можно жить по воровским понятиям? Не каждый в полиции — мусор.

Тут другой вопрос: какого хрена Егор вообще решил обсудить наш рэп? Что он в этом понимает? Ты слышал его рэп?

— Нет. Егор Бычков делает рэп?
— Так в том-то и дело, что нет! Он ничего об этом не знает. Мне важнее мнение слушателей, хотя у нас никогда не было огромной аудитории.

— У меня другой вопрос: если ты уже пережил эту историю, если ты не хочешь войны, почему ты не забираешь заявление из полиции?
— Я тебе объясню. Смотри, я лежал там. Особого какого-то дискомфорта не испытывал. Но на семнадцатый день реально начал болеть. Там душно, накурено. В душе приходится мыться на кортах. Рядом при этом кто-то срет. Короче, вообще не по кайфу.

И я начал болеть. Нет воздуха, нет солнца, нет овощей, вода из-под крана.

Меня оттуда чудом вызволяют с СОБРом моя девушка и мой брат. Я сажусь в машину, и мне говорят: «Такие дела: твоя Лена написала заявление. Из-за этого приехал СОБР». И у меня не остается выбора. Люди пошли на все. Вы видели, в каком состоянии она была? Я не имею права не сделать того, что от меня требовали.

Да. Написал. Но без имен. И вообще, у них там таких заявлений — просто гора. Не думаю, что мое сыграет какую-то важную роль. Я назад дороги не рассматриваю. Отказываться от своих слов не намерен. А то, что происходит сейчас, мне неинтересно.

Я знаю свою задачу. Есть проблема. Та же соль — это лютая проблема. Биологическое оружие. И я хочу работать с сознанием детей, которые еще ничего о жизни не знают. Для них это самое доступное вещество. Что-то в их жизни пойдет не так — они тут же этой солью уколются. И нужно доносить до них, чтобы они осознавали и двигались в нужном направлении.

«Сейчас я просто получаю удовольствие от обычных вещей. От чистого воздуха, от нормальной еды».

— Чего ты добиваешься? Вернее, ты чего-то добиваешься?
— Нет. Я больше в этом не участвую. А те, кто называет меня солевым наркоманом, сами себя закапывают. Я сделаю все тесты. Я договорился: волосы, спектр крови, психическое состояние. Я сделаю это, просто чтобы у меня на руках были документальные доказательства. И делаю я это прежде всего для мамы.

— Давай тогда последний вопрос — для справки. Кто ты такой? Весь город узнал, что есть такой рэпер Рома, который сбежал от Ройзмана. Но почти никто, как мне кажется, не знает, чем ты живешь и на чем зарабатываешь.
— Я Ramzes. Закончил школу с серебряной медалью. Закончил радиофак. Защитил диплом, связанный с моей звукозаписывающей студией. Хотел просто пользу какую-то из этого извлечь, хотя с моей специальностью это вообще никак не связано.

Я работаю на себя. Индивидуальный предприниматель. Создал автосервис: тонирование, автовинил, защитные пленки, косметический тюнинг, подсветка, декор салона. Я это сделал. Это работает. Сейчас я в этом особого участия не принимаю.

Плюс — концертная деятельность. Я с 2008 года этим занимаюсь. Привожу рэперов. Я делал концерты «Касты», группы Centr, когда они еще были популярны, участвовал в организации первого концерта Басты в Екатеринбурге. «Триагрутрику» привозил. Джамал (участник челябинской рэп-группы «Триагрутрика», — прим. ред.), кстати, мне сейчас пишет: «Братан, я в шоке. Что с тобой произошло? Челяба с вами». Вообще люди, с которыми я работал, сейчас меня поддерживают.

Те, кто решил объявить меня солевым наркоманом, начали выливать всю эту грязь, они просто тупанули. Не разобрались вообще. Не думали, что люди начнут меня поддерживать. Пускай теперь сами разбираются со своими косяками.

А я не хочу в этом участвовать. Сейчас я просто получаю удовольствие от обычных вещей. Понимаешь? От чистого воздуха, от нормальной еды. Да даже просто в душ сходить! Оказывается, это так круто.