Хит 66.ru. Леонид Волков: «Мне нравится считать себя гражданином мира, а не эмигрантом»

В июне прошлого года Леонид Волков заявил, что после выборов мэра Москвы, в ходе которых он возглавлял штаб Алексея Навального, он намерен отправиться жить и работать за границу. Выбор пал на крохотное государство Люксембург, где базируется венчурный фонд Next Stop Ventures.

— Ты в своем блоге пишешь, что не считаешь отъезд в Люксембург эмиграцией. Какие-то сомнения в этом тезисе для меня лично есть. Ты как для себя определяешь эту ситуацию?
— Мне нравится себя считать гражданином мира, мне нравится космополитизм. У меня точно нет первых эмигрантских ощущений. К примеру, приехали — а там творога нет, а сметана по-другому называется и совсем не такая, как наша. Или: ой, а тут кока-колу фасуют по 0,3, а не по 0,33 — надо же! Такого нет.

Я жил год в Германии, еще почти год — в Голландии. Я достаточно много путешествовал, особенно по Европе. Я считаю Россию частью европейской цивилизации и не вижу никаких серьезных культурных различий между нами. Я там абсолютно в своей тарелке. Хожу на работу, общаюсь с людьми, это все происходит так же, как здесь, и не связано ни с какими различиями. Я для себя это формулирую так: я жил 33 года в двух часах лёта от Москвы и каждую неделю туда летал; и сейчас в 2,5 часах лёта от Москвы, вокруг которой так или иначе очень многие процессы для меня вертятся.

«Раньше я жил в двух часах лёта из Екатеринбурга до Москвы, а теперь — в 2,5 часах лёта из Люксембурга. Все границы — в голове».

Это банально, но это правда: современный мир очень глобален, а в IT-бизнесе ты чувствуешь это еще более остро, потому что ты знаешь, что не имеешь права делать стартапы, рассчитанные только на Россию. Есть мировая конкуренция. Еще раз: все границы — в голове. Мы о них привыкли много думать. Мы выросли в закрытом городе, мы выросли в стране, из которой были выездные визы, где граница обладала какой-то сакральностью.

— Согласись, два с половиной часа лёта с востока и два с половиной часа с запада — это две большие разницы. Ты сейчас приезжаешь в Москву из совершенно иной реальности.
— Екатеринбург сильно отличается от Москвы. Люксембург сильно отличается и от Москвы, и от Екатеринбурга. Отличается по-своему, не в терминах «лучше — хуже», они просто сильно другие, это очень разные точки пространства. У меня в Екатеринбурге дом остался, я его не продаю и не собираюсь продавать. Мы приедем на зимние каникулы, мы приедем на летние каникулы…

Теперь я арендую дом в Люксембурге, который я обставляю, который мне тоже очень нравится. Я надеюсь, что этими точками не ограничится моя жизнь. К примеру, я всегда мечтал, чтобы у меня появился дом в Силиконовой долине, потому что мне очень нравится тамошняя атмосфера. Я надеюсь, что таких точек присутствия, где мне будет хорошо и комфортно, где моей семье будет хорошо, будет много, потому что на самом деле мир довольно маленький, но в нем много разных интересных мест.

«Я себя никогда не считал борцом. Но все, что я обещал, когда избирался в депутаты, выполнил».

— Можно сказать, что ты таким шагом все-таки поставил крест на себе как на борце? Все-таки ты очень активно боролся в Екатеринбурге, а потом в Москве.
— Я себя никогда не воспринимал как борца. Мне всегда хотелось проводить в жизнь какую-то свою повестку, а не с чем-то бороться. У меня была конкретная программа: я сейчас потрачу свои деньги и время, пойду в Городскую думу, чтобы показать, что это возможно, независимый депутат может на какие-то вещи повлиять, какие-то вещи изменить, как-то повестку формировать; четыре года поработаю. Потом ни в коем случае никуда переизбираться не буду, но вы сможете пойти по моим стопам и сделаете то же самое. Берите больше власти в свои руки! Это наша страна — нам ею управлять. Вот я что обещал — то и сделал. И очень этим горжусь.

— Но если бы в 2011 году тебя не сняли с выборов в Заксобрание, то сейчас бы все могло быть иначе.
— Но ведь сняли. Борьба как таковая возникала не сама по себе. Она возникала на стыке нормального и ненормального. Если бы по ту сторону были нормальные люди — с точки зрения здравого смысла и рациональности — то никакой бы борьбы не возникало. Но они иррациональные. Сейчас мы видим каждый день какие-то безумные законы, каждый день какое-то безумное событие, лежащее за гранью какого-либо политического, экономического, общечеловеческого смысла. Но тогда это тоже уже было.

Эта ненормальность была, мне не повезло (или повезло) ее почувствовать раньше других, потому что я уже погрузился в эти события. Я еще в 2009 году для себя с удивлением увидел, что взрослые мужчины — депутаты Городской думы в какой-то момент вынимают мозги, на секундочку кладут их на полочку и принимают какие-то решения, которые ни один из них в своем бизнесе никогда бы не принял. По сути, они руководствуются какими-то нерациональными интересами. Меня это сначала ужаснуло, испугало, потом я понял, как с этим жить. Потом стал эту ситуацию менять — в тех пределах, в которых я мог дотянуться. То же самое в Москве, где я с удовольствием решал самую интересную менеджерскую задачу — надо было построить с нуля огромную инфраструктуру, которая должна была помочь получить положительный результат на выборах мэра.

«Мне предлагали работу в федеральном министерстве, но я отказался. Эта система в целом неустойчива, поэтому сейчас локально в нее встроиться, попытаться что-то изменить — непродуктивно».

— Леонид, ты считаешь себя человеком рациональным или иррациональным?
— Я себя считаю человеком очень рациональным.

— Но тогда есть противоречие: получается, что своим отъездом в Люксембург ты эти четыре-пять лет жизни по большому счету перечеркиваешь и возвращаешься на прежнюю дорогу. Это же иррационально!
— Все зависит от горизонта твоего планирования. В программировании есть такое понятие — жадный алгоритм. При обращении к нему используется пошагово оптимальная стратегия. Скажем, тебе надо объехать несколько городов и сделать это кратчайшим образом. Один из способов — это каждый раз ехать в ближайший тебе город. Если они распределены в пространстве равномерно, то «жадный алгоритм» окажется оптимальным. Но стоит пространству оказаться более сложным — этот способ перестает работать.

Я это к тому говорю, что, если ты видишь только локальную картинку, только ближайший шаг, ты можешь очень серьезно проиграть на длинной дистанции. Я свою рациональность всегда мерил глобальными картинками, чтобы не делать локально жадных шагов.

К примеру, летом 2010 года мне предлагали стать вице-мэром по информационным технологиям в обмен на изменение позиции по уставу. Также был вариант с работой в федеральном IT-министерстве, где бы я мог заняться вопросами электронных госуслуг и электронными голосованиями. Но я после довольно тяжелого размышления отказался. Опять же видя глобальную картинку: эта система в целом неустойчива, потому что 75% экспортной выручки приходится на нефть, а уровень коррупции перешагнул все возможные пределы. Эта система в целом неустойчива, поэтому сейчас локально в нее встроиться, попытаться что-то изменить — непродуктивно.

«Вернусь в Россию только в случае глобальных политических изменений».

Ты спросил: не кажется ли мне, что я взял и похерил пять лет своей жизни? Мне этот вопрос также иногда в голову приходит. Но я научился для себя соизмерять, дают ли мне что-то мои действия с точки зрения глобальной перспективы или являются потерей времени. К примеру, я был долго уверен, что моя американская стажировка, когда я месяц провел в Индиане, работал клерком в избирательной комиссии, была ошибкой, считал, что зря потерял месяц жизни. Но затем мне этот опыт очень пригодился во время избирательных кампаний, в том числе прошедшим летом за пост мэра Москвы.

— Не могу представить, что тебя может заставить вернуться обратно сюда.
— Глобальные политические изменения в России.

— Только это?
— Да.

— То есть не скоро.
— Никто не знает.

— Получается, что твои маленькие дети сформируются в европейской среде.
— Ну и прекрасно! Я очень этому рад.

— И они-то в Россию точно не вернутся...
— Мы возвращаемся к началу беседы: что значит «вернутся — не вернутся»? Они будут говорить по-русски, и для них русская культура будет родной. Я уж очень постараюсь, чтобы так вышло. К примеру, мы перевозим свою библиотеку, много с ними занимаемся языком и культурой. Я надеюсь, что они вырастут гражданами мира. Разница только в том, что нам в свое время ими приходилось становиться, мучительно и тяжело, ломая границы в голове, а они — я надеюсь — сразу ими вырастут. Для них не будет этого «там — тут».

Штабы Алексея Навального внесены Росфинмониторингом в перечень организаций, причастных к терроризму и экстремизму.