Моя профессия — мирить людей, которые ненавидят друг друга. Это работает во всем мире, но не в России

В Аргентине и Бразилии медиацию сделали обязательной — прежде чем идти в суд, участники спора пытаются урегулировать конфликт на переговорах. В Австралии, Новой Зеландии, Канаде и некоторых штатах США судья может направить участников спора к медиатору. Процедура примирения позволяет разгрузить судебную систему от большого числа исков, связанных, например, с взысканиями долгов.

В российской практике медиация не востребована — конфликтующие стороны и юристы предпочитают выяснять отношения в судах. По словам Бориса Карнаухова, медиатора со стажем, стремление граждан доказать свою правоту, даже если за это придется заплатить десятки или сотни миллионов рублей, оказалось сильнее необходимости искать компромисс.

«Интересы юристов не всегда совпадают с интересами доверителей»

— Медиация — не такая древняя процедура, в Америке она появилась в пятидесятых годах прошлого века, — говорит Борис Карнаухов. — От европейских стран мы отстаем в этом, наверное, лет на десять. Помимо имущественных споров, связанных с интересами бизнеса, в Штатах и Европе распространена еще социальная медиация, призванная решать семейные проблемы или сглаживать противостояние между преступником и жертвой.

— Можно сказать, что в России практика медиации сложилась?
— С 2010 года, когда приняли федеральный закон о медиации, мы не сильно продвинулись в этом направлении. Главное — медиация не стала самостоятельным институтом, как в Европе или Америке, хотя специалистов у нас достаточно. Одно время мы с Еленой Артюх (сейчас — региональный бизнес-омбудсмен) болели этой темой и пытались организовать медиацию в арбитражном суде Свердловской области. Была комната, где дежурили медиаторы — мы и еще несколько человек. Участникам споров судьи предлагали договориться друг с другом. Ничего из этого не получилось.

— Почему?
— В судебных процессах участвуют обычно не владельцы бизнеса, а их представители. Собственник нацеливает юриста на победу: есть заявленная позиция — добивайся, чтобы ее признали. К аргументам соперника никто особенно не прислушивается, задача истцов и ответчиков — рассказать судье свою версию событий. Тем более что интересы юристов не всегда совпадают с интересами доверителей. Это ситуативная вещь, зависящая от характера судебного спора. Если юрист считает, что может выиграть процесс и заработать еще несколько миллионов, зачем ему отдавать платежеспособного клиента медиатору? Другое дело, когда разбирательство заходит в тупик и юрист понимает — всех денег за потраченное время ему не заплатят. В таком случае медиация для него — хороший выход.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU
«На каждого судью ежедневно приходится по 15–30 дел. Такая нагрузка превращает людей в роботов».

— В Америке медиация работает, а у нас нет?
— Судебные споры в Штатах — дорогое удовольствие, поэтому все пытаются договориться на берегу. В России правосудие доступно всем. Из-за этого районные суды работают как конвейеры — на каждого судью ежедневно приходится по 15–30 дел. Такая нагрузка превращает людей в роботов. Утром мне звонили из Санкт-Петербурга, где суд вынес решение еще в ноябре — минуло полгода, а участник процесса до сих пор не может получить документ на руки. Система не справляется.

— Медиация способна разгрузить суды?
— Теоретически — да. Любой суд говорит, что один участник процесса прав, а второй — нет. По сути, судебное решение не убирает конфликт, а только разжигает его. Проигравшая сторона подает на апелляцию, кассацию, запускает новые иски — судебных процессов становится еще больше. Ни о каком примирении участников спора здесь речь не идет.

— Если люди уже в конфликте и намерены добиться справедливости, которую каждый видит по-своему, как усадить их за стол переговоров?
— Чтобы добиться результата, необходимы четыре условия — добровольность, нейтралитет медиатора, конфиденциальность и равенство сторон. Добровольность — главное. Нельзя привести на медиацию за ухо и сказать: сиди, договаривайся. В Нидерландах есть женщина-медиатор Махтельд Пель, в прошлом — судья. Она выпустила книгу «Приглашение к медиации» — там 400 страниц только о том, как убедить человека участвовать в переговорах. Речь идет в том числе о психологических барьерах.

— То есть одно из препятствий — внутренние установки?
— Например, есть мнение — если участник конфликта соглашается на медиацию, значит, у него слабая позиция, а всем хочется выглядеть сильными. В Екатеринбурге был громкий спор, где истец пригласил московских юристов, ответчик — местных, но очень амбициозных. Разбирательство продолжалось три года — за это время стороны трижды пытались выйти в медиацию, и каждый раз то одна, то другая команда говорила: переговоры нам неинтересны, мы добьемся своего в суде. Причем медиация была челночная — за стол переговоров противники не садились, с каждым из них я разговаривал отдельно. Истцу и ответчику эта война стоила сотни миллионов. Один из трех спорящих за это время умер. И закончилось все печально — имущество отошло другим лицам.

— Принято считать, что владельцы крупного бизнеса, которые тратят сотни миллионов на судебные тяжбы, — люди трезвомыслящие, понимающие свою выгоду. Почему они не прибегают к помощи медиаторов?
— С крупным бизнесом работать труднее. До самого верха, где принимают решения, медиатору не добраться. Не говоря о том, что собственникам мешает чувство собственной значимости — зачем связываться с медиатором, если они сами крутые переговорщики? У каждого из них в голове — табель о рангах: с кем можно вступать в переговоры, а с кем нет. Когда речь идет о бизнесе, в этом есть логика — собственник ведет диалог с собственником, управленец — с управленцем. Но когда спор касается физических лиц, а человек привык включать босса, трудности возникают там, где их не ждешь.

— Бывают случаи, когда конфликт прошел точку невозврата, после чего примирение сторон невозможно в принципе?
— Вот, кстати, сейчас у меня медиация, связанная с конфликтом, участники которого запустили уже 15 судебных исков. И когда/если мы придем к медитативному соглашению, по каждому из этих споров придется что-то решать. Потому что одно соглашение не сможет удовлетворить все суды. От части исков придется отказываться, другие — признавать, где-то идти на мировую. И потом все это нужно приводить к общему знаменателю. С 2019 года закон говорит — если медиативное соглашение утвердил нотариус, оно имеет силу исполнительного листа. Нотариусам, правда, эта идея не нравится и они не спешат ставить подпись. Но главное в другом — стороны соглашаются участвовать в медиации добровольно, и принятое решение, как правило, всех устраивает.

«Медиатором может стать кто угодно»

— Медиатор в России — это кто?
— В Питере считают, что лучшие медиаторы получаются из переговорщиков — они умеют добиваться конструктива от конфликтующих сторон. Цисана Шамликашвили, глава московской школы, изучавшая медиацию в Германии, США и Великобритании, говорит, что работать с разногласиями должны психологи. В Екатеринбурге юристы Николай Тарасов и Светлана Загайнова хотят видеть медиаторами коллег по цеху, потому что медиативное соглашение — это гражданско-правовая сделка, где все должно быть однозначно и юридически значимо. На мой взгляд, медиатором может стать вообще кто угодно. По сути, это человек, способный нивелировать разногласия участников конфликта и привести их к соглашению.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU
«Я иногда позволяю участникам переговоров поконфликтовать — иначе они будут все время нападать друг на друга».

— Медиаторы-психологи с юридическим образованием, наверное, идеальный вариант?
— Психолог, которому пациент на кушетке рассказывает о своих фобиях, с такой задачей не справится. Тут нужен конфликтолог, способный нейтрализовать агрессию людей, решивших договориться, но не готовых идти на уступки. Есть, впрочем, другой подход. Я не сторонник провокативной медиации, но иногда позволяю участникам переговоров поконфликтовать — иначе они будут все время нападать друг на друга, и конструктивного разговора не получится. Проще позволить им выплеснуть эмоции — после этого у людей наступает легкая прострация. Тишина ума. Тогда можно начинать работать, главное — поймать внимание сторон.

— Такую личную неприязнь испытывают, что кушать не могут?
— Помню, ко мне приходили два брата, спорившие из-за наследства. Накануне они выпивали и выясняли отношения, в том числе кулаками. На переговорах сидели мрачные, по разные стороны стола, в какой-то момент сорвались на крик, начали хватать друг друга за грудки. Спрашиваю: вы зачем пришли — договариваться? Если не можете держать себя в руках, давайте установим режим — 40 минут работаем, потом — 10 минут вам на драку, и снова начинаем работать. Кстати, это важный момент — модератору нужно сразу объявить условия переговоров и убедиться, что обе стороны с ними согласились. Иначе потом кто-нибудь обязательно скажет: я на такое не подписывался.

— Бывает, что участники медиации отказываются от своих слов?
— Обычно в процедуре медиации задействованы люди, принимающие решения. Иначе одна из сторон, как говорят американцы, попытается откусить от пирога дважды. Человек, у которого нет полномочий, может сказать, что окончательное решения примет его руководитель, а тот потребует дополнительных уступок. Помню случай, когда в сложных переговорах мы сумели найти компромисс. Казалось, все хорошо, пока один из участников не вышел позвонить по телефону и после этого от достигнутой договоренности отказался. Оказалось, что в компании всем управляет его жена, а сам он — официальный владелец бизнеса — только ставит подпись на документах. Я даже не предполагал, что такое может быть.

— Каждый случай медиации — отдельная тема?
— Споры плюс-минус одинаковые, а подходы у людей очень разные. Иногда медиатору приходится быть и переговорщиком, и психологом, и юристом в одном лице. Представьте ситуацию — директор компании увел клиентскую базу, чтобы открыть свое дело. Владелец бизнеса — коммерсант из 90-х — угрожал переломать ему ноги. Из опасений за свою жизнь директор залег на дно. Я с трудом отыскал его через знакомых. Он объяснил, что из должности менеджера вырос, а добавлять зарплату или брать в долю хозяин отказывался. Украденная база была единственным шансом что-то изменить. Поначалу эти двое смотреть друг на друга не могли, но после двух встреч хозяин согласился выделить управляющему долю в компании и привязал его заработок к финансовым показателям. Вовремя понял, что может потерять бизнес, если не захочет делиться. Неплохая работа медиатора, я считаю.

— Три попытки медиации за три года — это, видимо, исключение из правил. Сколько времени занимают переговоры, если все идет по плану?
— В большинстве случаев медиация достигает цели за одну-две беседы. Это прямо стандарт. Первая встреча самая трудная — результатов от нее я обычно не жду, но иногда участники включаются сразу. Жмут друг другу руки, говорят медиатору: спасибо — дальше мы сами. Если спор сложный (а простых не бывает по определению) или много заинтересованных лиц, пожелания которых приходится учитывать, срок увеличивается.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU
«Разводились супруги, спорили, как распорядиться жилплощадью. В итоге муж сказал: я готов оставить ей квартиру с одним условием — чтоб не водила туда мужиков».

— Вы разбираете семейные конфликты?
— Мне эти темы не особенно интересны, если честно.

— Почему?
— Медиации получаются очень личностные, эмоциональные и требующие сопричастности. Часто нелогичные. Был случай: разводились супруги — он и она, спорили, как распорядиться жилплощадью. В итоге муж сказал: я готов оставить ей четырехкомнатную квартиру с одним условием — чтобы не водила туда мужиков. Я его спрашиваю: вы понимаете, что юридически это ничтожное требование — тот, у кого право собственности на недвижимость, волен делать с ней, что захочет. Муж настаивает — пусть женщина даст слово, а если нарушит, это будет на ее совести. Она не стала спорить, и в соглашении сторон появился такой пункт. Глупость полная, конечно, — для суда это никакого значения не имеет.

— Если они участвовали в медиации, наверное, обращаться в суд уже не станут.
— В Америке мне рассказывали про судью, который в свободное время работал медиатором и считал, что семейные конфликты — не повод для разбирательств. Однажды к нему в суд пришли муж с женой — они разводились и хотели выяснить, с кем останется ребенок и на каких условиях. В Штатах такие вопросы регламентированы до последней запятой. Судья их спрашивает: вы любите своего ребенка? Родители отвечают: конечно, да. «А мне до вашего ребенка нет никакого дела — я его в глаза не видел, — говорит судья. — Почему вы считаете, что я могу распоряжаться его судьбой?» И он прав — смысл медиации именно в этом: участники конфликта должны преодолеть разногласия и начать договариваться. Медиатор не вправе навязывать им решение, его задача — выяснить мотивы сторон и объяснить, что реализовать свои интересы можно разными способами. Надо только выбрать наиболее подходящий.