«Будем стоять до конца». Евгений Ройзман ответил на шесть главных претензий Минюста, закрывшего его фонд

Главная новость по теме

Суд ликвидировал «Фонд Ройзмана»

Ответы получились подробными, поэтому для удобства мы сделали навигацию по тексту:

• Претензия № 1: фонд потратил 200 тыс. рублей на ремонт автомобиля Chevrolet Niva, пострадавшего в ДТП с машиной Евгения Ройзмана.
• Претензия № 2: фонд пользуется помещением на Красноармейской, 62, хотя зарегистрирован на улице Энгельса, 15а.
• Претензия № 3: фонд, собрав 222 млн рублей на лечение двух детей со СМА, не потратил деньги; 88 млн рублей перенаправили на строительство пансионата для долечивания пациентов с онкологией при первой детской больнице Екатеринбурга; жертвователям деньги не вернули.
• Претензия № 4: фонд потратил 4 млн рублей на подарки для сотрудничавших с фондом медработников — сувениры, конфеты и алкоголь.
• Претензия № 5: фонд помогал всем подряд, а не только малоимущим.
• Претензия № 6: фонд тратил деньги на фуршеты в ресторанах, технику и игрушки.
• Что будет дальше?

Претензия № 1: фонд потратил 200 тыс. рублей на ремонт автомобиля Chevrolet Niva, пострадавшего в ДТП с машиной Евгения Ройзмана

Евгений Ройзман*: В 2023 году я попал в аварию. Началось все с 81-летнего мужика, который ехал с семьей из сада на «Ниве», и глухонемого парня. Этому парню показалось, что «Нива» его шоркнула. Парень догнал машину, попытался конфликтовать. В итоге они оказались в самом скоростном ряду на Кольцовском тракте. Там врезалось несколько машин, включая мою. В конце концов пенсионера признали виновным, на мое имя выдали отказ в возбуждении дела. Я нашел контакт мужика и предложил ему помощь. Я понимаю, что если человеку 81 год, у него разбита единственная машина, у него нет даже шансов вернуться за руль, плюс после ДТП начались проблемы со здоровьем. В фонд пришла его дочь и попросила отремонтировать машину. Мы отремонтировали, и он был просто счастлив.

Минюст сначала попытался выставить, что я собственную машину отремонтировал за счет фонда. У меня страховая полгода делала ее. Там у всех пострадавших, кроме мужика, машины были застрахованы. А мы решили помочь, потому что бедолага попал в такую неприятную ситуацию, по-человечески жаль его.

Мы по закону имеем право 20% от всех сборов тратить на себя и нужды фонда. Мы никогда в жизни не приближались к этой цифре. У них была возможность включить все траты, вроде того же ремонта машины, в эти разрешенные 20%, но они этого не сделали.

Претензия № 2: фонд пользуется помещением на Красноармейской, 62, хотя зарегистрирован на улице Энгельса, 15а

Евгений Ройзман: Между этими адресами 100 метров. На Энгельса есть небольшое рабочее место. Это юридический адрес, который нужен нам для получения всей корреспонденции. Юристы не понимают, в чем тут вообще проблема.

Светлана Косолапова: Даже суд и Минюст отправляли корреспонденцию на этот адрес на протяжении 9,5 лет. И никого это не волновало.

Фото: Кирилл Смоленцев, 66.RU
Косолапова и Ройзман

Претензия № 3: фонд, собрав 222 млн рублей на лечение двух детей со СМА, не потратил деньги; 88 млн рублей перенаправили на строительство пансионата для долечивания пациентов с онкологией при первой детской больнице Екатеринбурга; жертвователям деньги не вернули

Евгений Ройзман: Это был очень активный сбор на препарат Zolgensma, потому что времени на двух мальчиков со спинальной мышечной атрофией (СМА) — Кости и Марка — оставалось мало. Мы достаточно быстро собрали 220 млн рублей. Часть этих денег поступало на карту матери, часть — в фонд. Когда мы уже практически завершили сбор, вышло постановление правительства, что закупать лекарство может только государственный фонд «Круг добра».

Светлана Косолапова: Когда закончился сбор на Костю, я связалась с фармкомпанией, чтобы обсудить вопрос заключения договора на приобретение препаратов. Раньше этот препарат ввозили из-за рубежа и только с разрешения Минздрава. В фармкомпании меня предупредили, что все приостановлено, так как скоро необходимый препарат зарегистрируют в России, после чего схему поставки изменят. Когда это случилось, все те, кто собирали средства, не могли больше приобрести препарат.

Евгений Ройзман: Мы остались с деньгами на счетах. Один из жертвователей, мой знакомый, кинул матери Кости на карту 90 млн рублей, когда у нее было собрано около 400 тыс. рублей. Как только мы узнали, что теперь все только через «Круг добра», мы связались с жертвователем, и он попросил передать деньги в другой фонд — «Верь и живи». Мать пришла, написала заявление, и мы тут же перевели. Все эти деньги пошли на строительство детского онкоцентра на Серафимы Дерябиной.

Оставшиеся средства до сих пор на счетах. Минюст попытался предъявить претензию, что мы с этих денег получали проценты. Слушайте, нет другого способа. Если бы мы в стеклянной банке хранили, то тогда бы проценты не зачислялись, да. Если деньги собраны на какого-то ребенка, нет никакой возможности потратить их на что-либо еще без согласования с жертвователями. Многие фонды, собиравшие деньги на борьбу со СМА, оказались в похожей ситуации.

У «Фонда Ройзмана» нет президентских и правительственных грантов. Это абсолютно народный фонд. И у нас средний чек пожертвований — 100–200 рублей. Вернуть эти небольшие суммы всем физически невозможно. Ну не просят люди. Мы попытались — только шесть человек попросили, причем они совсем немного переводили. Тупиковая ситуация.

Фото: Кирилл Смоленцев, 66.RU

Претензия № 4: фонд потратил 4 млн рублей на подарки для сотрудничавших с фондом медработников — сувениры, конфеты и алкоголь

Светлана Косолапова: Эту цифру я не видела ни в одном документе. Откуда она взялась? Мы уточняли, о чем речь. У нас давно существовала традиция поздравлять главврачей и медиков, которые с нами работали, с Новым годом и Днем медика. На них огромная нагрузка лежит, мы их постоянно дергаем для того, чтобы разобраться в ситуации.

Евгений Ройзман: Мы на контакте со всеми крупнейшими российскими клиниками. И те люди, которые обращаются в фонд за помощью, через наши контакты и авторитет могут попасть туда, куда бы они в жизни не достучались. И если появляется возможность отблагодарить врачей, мы стараемся это сделать. Люди реально помогают. Проверки в отношении нас шли каждый год. Минюст это видел и понимал, что фонд как-то должен поддерживать отношения и поощрять. Но привязали только сейчас.

Фото: Кирилл Смоленцев, 66.RU

Претензия № 5: фонд помогал всем подряд, а не только малоимущим

Светлана Косолапова: На нашем официальном сайте есть устав. Самый главный — пункт 2.1: «Фонд создан в целях защиты и помощи социально уязвимым категориям населения России, беженцам, для создания программ и мероприятий на оказание помощи малоимущим, социально незащищенным категориям граждан, а также людям, попавшим в тяжелую жизненную ситуацию».

Евгений Ройзман: Последняя фраза — самая важная. Минюст говорит, что мы помогаем кому ни попадя: «Как вы определяете, кто малоимущий?» Представьте, есть семья Бахтиных [их больному СМА сыну Мише тоже собирали деньги на лечение, — прим. 66.RU], средняя состоятельная семья, но заходит речь о 160 млн рублей. Они продают машину, гараж, находят своими силами 10 млн, но еще же нужно найти 150 млн. Вот приходит человек. Мы же не можем ему сказать: «Справку сначала принесите». Мы видим прекрасно, что человеку нужна помощь. Даже если есть квартира и машина.

Светлана Косолапова: Это полный бред, что они трактуют закон так, будто помощь нужно оказывать только малоимущим.

Евгений Ройзман: Мы частная организация. Кто нам диктует правила, кому помогать? Если бы мы создали фонд для помощи рыжим и помогали бы только рыжим, то они и тут не могут цепляться.

Претензия № 6: фонд тратил деньги на фуршеты в ресторанах, технику и игрушки

Евгений Ройзман: В суде звучали оскорбительные фразы: «Покупали игрушки, телефоны». Зачем больным детям игрушки, то есть? Телефоны, айпады — для ребенка — это связь с миром, шанс социализироваться. На такие вещи вообще денег не жалко. И таких историй куча, судья пять часов зачитывала лишь малую часть того, что делал фонд. И эти истории перевешивают все претензии Минюста. Ну как можно было через это перешагнуть?

Под каждый Новый год мы собирали всех детей с ДЦП, инвалидностью, паллиативных детей, которым неизвестно сколько еще жить, принимали их желания и исполняли их. Кто-то хочет на вертолете полетать, кто-то на экскаваторе рычаги потрогать — у многих эти желания последние в их жизни. Мы их собирали вместе с родителями в ресторанах, приглашали Дедов Морозов. Наши жертвователи об этом знали. Так нам и это умудрились в вину поставить.

Для меня самый обидный момент, что это подавалось так, будто средства выделялись не для детей и их семей, а для меня. Мы с трудом добились у Минюста акта проверки фонда. В нем была фраза «4,6 тыс. рублей на открытку и цветы на день рождения Ройзмана». Когда я прочел это, то весь покраснел. Выяснили, что Минюст просто спутал две даты. В Екатеринбурге есть одна старая организация «Аистенок», наши сторонники, которые еще с «Городом без наркотиков» начинали. 5 сентября, в их день рождения, мы купили им тортик, цветы, открытку, поздравили. А 14 сентября мой день рождения. Минюст решил, что покупки предназначались мне.

Была еще история с лодочкой. Нас спрашивают зачем ее купили? Родители парализованного мальчика попросили его покатать, не было у них другой возможности. Когда становится понятно, для чего именно фонд купил лодку, все проясняется. Но они про цели не говорят. То же самое, что и с телефонами.

Светлана Косолапова: На заседании судья задала вопрос: «Почему вы покупали такие дорогие ноутбуки?» Когда у ребенка имеются заболевания с нарушением зрения или слуха, покупается техника с программным обеспечением специально для таких людей, потому они и дороже. Это вообще тотальное непонимание ситуации.

Фото: Кирилл Смоленцев, 66.RU

Что будет дальше?

Евгений Ройзман: Пока решение суда не прошло все вышестоящие судебные инстанции, фонд может работать. Но у всех в команде двоякое ощущение. С одной стороны, мы продолжаем помогать, с другой стороны, люди демотивированы. Мало того, что закрывают, так еще и оболгали во всех СМИ, через РИА «Новости», «Соловьев Live», «УРАЛLIVE»…

Если все-таки все инстанции примут решение закрыть фонд, новый с моим участием уже не создать. Если Света решит что-то создать, я отойду в сторону. С одной стороны, мое присутствие обеспечивает доверие к фонду, с другой — нездоровое и ревнивое внимание властей, поэтому между этим надо выбирать. Если в этот раз закрыли фонд, то [если продолжим] в следующий — закроют меня. Когда дым развеется, постараемся понять, что делать. Будем стоять до конца

Мне в моем городе уже от этого не деться никуда. Я иду по улице, останавливают, говорят о проблеме. Не могу же я ответить, что все, закончил. Если я готов свою жизнь продолжать, то сопутствующее с моей жизнью никуда не денется. Я не могу сказать: «Мне пофиг, что у вас дети умирают». Я буду искать возможности.

У нас хорошие отношения сложились со всеми реально работающими фондами. Я способен на каком-то этапе просто перенаправлять им нуждающихся людей.

Фото: Кирилл Смоленцев, 66.RU

* признан Минюстом иностранным агентом