Николай Коляда создал фабрику по производству пьес — за два десятка лет он написал их 140. По словам драматурга, его целевая аудитория — женщины бальзаковского возраста в Екатеринбурге, Москве и за границей, где театр дает представления. Зрителей в Европе теперь станет меньше — Национальный Моравско-Силезский театр в Чехии отказался ставить пьесу «Тутанхамон», а польский театр имени Выспяньского в Катовице (самый крупный в Силезии) снял с репертуара «Женитьбу» в постановке Коляды. Гастролей в Европе тоже пока не будет, но есть шанс, что репертуар театра заинтересует китайцев. Они уже звали мастера читать лекции в университете — остался последний шаг.
Театр на гастролях
— Почему вы ушли из социальных сетей? Раньше мы читали там новости о вашем театре, а сейчас не знаем, что у вас происходит.
— В феврале, когда началась вся эта история, я был в Египте — дописывал второе действие пьесы про Тараса Бульбу. Поехал, чтобы отдохнуть на свежем воздухе и написать вторую книгу рассказов. Весь тираж первой — «Бери да помни» — разошелся со свистом. Но с 24-го числа я уже не мог работать. Читал новости с фронта, ложился на кровать и смотрел в потолок. Даже к морю не ходил. В социальных сетях от меня стали отписываться друзья из Польши, Германии, Словении, Франции. Начали проклинать меня, требовать, чтобы я выходил на улицу протестовать, а я очень не люблю, когда мной пытаются командовать. И что мне остается — закрыть театр, встать на колени и плакать? Повлиять на происходящее я не могу абсолютно никак, даже если бензином себя оболью и сожгу — ни к чему это не приведет, поэтому я работаю и делаю свое дело. Я ушел из Facebook (принадлежит компании Meta, признанной экстремистской организацией, — прим. 66.RU) и Instagram (принадлежит компании Meta, признанной экстремистской организацией, — прим. 66.RU) — подальше от советчиков. Остался во «ВКонтакте», потому что у меня там группы «Учимся писать пьесы», «Колядовцы», группа моих режиссеров, мои студенты. Если без конца думать о том, что происходит вокруг, придется найти веревку и повеситься. Но мы продолжаем жить.
— Зарубежные театры тем временем отменяют постановки по вашим пьесам. На гастроли за границу вы больше не ездите?
— Да, все рухнуло. Но мы это переживем. Тысячи театров по всей России не ездят на зарубежные гастроли, и мы больше не поедем. Наездились в свое время — 10 раз были во Франции, 20 раз в других странах — Польше, Румынии, Израиле, Венгрии, где только не были. Теперь — все. В Чехии закрыли спектакль по моей пьесе «Тутанхамон». Еще в марте они сообщали, что начали репетировать, прислали афишу этого спектакля, фотографии. Женские роли там роскошные — играй не хочу. Потом решили отложить до осени, а теперь совсем отказались — по политическим мотивам. Устраивают из театра агитационную площадку, сборище, как у Соловьева на втором канале. Бог им судья, я не расстроился, плевать мне на них. Зашел на сайт театра, смотрю — Чехова играют, Гоголя играют. А кого им еще ставить — Чапека и Гашека? Без русской драматургии никак не обойтись. Хотя польский театр в Катовице снял из репертуара «Женитьбу», которую я там ставил. «Вишневый сад» в моей постановке в Закопане еще идет, но что там дальше будет? Всем им я говорю: идите [прочь], товарищи!
— Российский бизнес сейчас зависит от торговли с Китаем. Творческие люди тоже смотрят на восток? Китайцы не зовут вас ставить спектакли?
— Не зовут, но связи у меня там есть. Мои пьесы и пьесы моих учеников переводят на китайский, потому что в университетах там изучают современную российскую драматургию. Китайцы приглашали меня преподавать у них — еще до пандемии, но возникли какие-то сложности с рабочей визой. Вполне возможно, что мы договоримся о гастролях с Китаем, Узбекистаном, Азербайджаном или будем ездить по России. Страна большая — на Камчатку вон можем отправиться. Особенно если найдется спонсор, потому что эти поездки требуют больших денег, а в Европе за все платила принимающая сторона.
— На гастроли в Москве вы зарабатываете сами?
— Бюджет гастролей зависит только от кассовых сборов. Мы ездим в Москву уже 15 лет — нас там хорошо принимают. В этот раз повезем 12 премьер — «Анну Каренину», «Тараса Бульбу» и другие спектакли. К счастью, большинство представлений идет с аншлагами. Сейчас театральный центр «На Страстном» уже продает билеты на февраль — ценой от пятисот до трех тысяч рублей — и отправляет нам деньги, чтобы мы могли оплатить перелет и забронировать гостиницу. Обычно в Москве мы зарабатываем 12 миллионов — половину отдаем за аренду зала, остальное уходит на транспорт, гостиницу, суточные и зарплату актеров. Ведущие артисты получают 60–70 тысяч рублей, молодым платим 25–30. Обслуживающий персонал тоже не в обиде. Нормальные деньги для провинциального города, я считаю. Хотя в одном из екатеринбургских театров — догадайтесь сами, в каком — монтировщики декораций, таскающие тяжести, работают за 18 тысяч. Проживи-ка на такие бабки, да еще работа такая, что спину надорвешь.
Театр военного времени
— У вас не было сомнений по поводу «Тараса Бульбы» в репертуаре театра, когда отношения России с Украиной окончательно испортились?
— Первое действие мы отрепетировали еще зимой, а продолжать мне друзья не советовали. Говорили — это рискованное мероприятие, учитывая новые обстоятельства. На тех, кто исполняет украинские песни, сегодня пишут доносы, а у нас главный герой — хохол. Но отказываться мы не стали. Представление идет с огромным успехом — все места проданы, зрители выходят из зала и плачут, потому что спектакль антивоенный. В финале звучит песня: «Девочки, молите бога, чтобы кончилась война, а не кончится война — не выйдет замуж ни одна». Чиновник один известный пришел на премьеру, а потом вдруг куда-то пропал. Звоню ему — вы где? Говорит: стою возле театра и плачу. Я тоже плачу. Возвращаюсь домой и рассказываю своим кошкам — их у меня три — обо всем, что лежит на душе тяжелым камнем. Ляжешь на кровать, смотришь в потолок и плачешь, а приходишь в театр — надо улыбаться. У меня 40 человек артистов, 30 человек обслуживающего персонала. Перед спектаклем улыбаемся публике: добрый вечер, проходите, мы будем вас развлекать. Если ходить и ныть, занавесить окна черными тряпками, от театра ничего не останется.
«Чиновник один известный пришел на премьеру, а потом вдруг куда-то пропал. Звоню ему — вы где? Говорит: стою возле театра и плачу. Я тоже плачу».
— Вы по-прежнему пишете пьесы для женщин бальзаковского возраста?
— Пишу, но пока по заказу. Очень радуюсь, когда получается. Сейчас в Театре сатиры начали репетировать мою пьесу «Весталка» по роману Николая Никонова. Драму на военную тему меня просил написать худрук театра Сергей Газаров. Роман «Весталка» — о женщине, которая работает санитаркой в госпитале и видит все ужасы войны. Я удивляюсь, почему из этого текста до сих пор никто не сделал моноспектакль — там любой фрагмент бери, играй, и зал будет просто рыдать, настолько все правдиво описано. В пьесу я вставил истории моих родственников из деревни Зубаревка Курганской области. Мама рассказывала — когда деда Васю забрали на войну, бабушка Настя — у нее было 11 детей — осталась одна. Еды не хватало, дети умирали. Возле сельсовета был громкоговоритель на столбе — бабушка думала, что Сталин — где-то там наверху. Она приходила, стучала по столбу и говорила: «Отпусти моего Васеньку домой!» В спектакле — его покажут на большой сцене Театра сатиры 23 февраля 2023 года — занято больше ста человек, 40 женских ролей. Мне заплатили очень хороший гонорар, дай бог им здоровья, и все деньги ушли на зарплату артистам.
— Сейчас над чем работаете?
— Вчера закончил пьесу «Сорочинская ярмарка» — тоже по просьбе Газарова. Я его спрашивал: не боишься браться за Гоголя — там все про Украину. Нет, говорит. Но я решил, что в любом случае — возьмет он эту пьесу или нет — поставлю ее у себя в театре. Обожаю Гоголя. В нашем репертуаре — «Мертвые души», «Старосветская любовь», «Женитьба», «Ревизор», «Иван Федорович Шпонька и его тетушка». Фонд культуры обещал выделить на новый спектакль миллион рублей — надеюсь, получим. На зарплату актерам эти деньги тратить нельзя, зато костюмы будут красивые.
— Судя по претензиям к актеру Коляда-театра Олегу Ягодину, власть опасается, что творческие люди будет озвучивать точку зрения, отличную от официальной.
— Какой-то стукач написал донос на Ягодина, якобы тот публично оскорбил Путина. На записи с концерта видно, что это неправда. Слова Ягодина были совсем другими. Но наше правосудие — самое гуманное в мире — аргументы защиты не учитывает. Я в этом Кировском суде чуть со стыда не сгорел. Великого русского артиста вынудили оправдываться, меня — как в советские времена — рассказывать о его моральном облике. В итоге Ягодина все равно оштрафовали — для острастки. Мы подали апелляцию — будем доказывать, что правда на нашей стороне.
«Я в этом суде чуть со стыда не сгорел. Великого русского артиста вынудили оправдываться, меня — как в советские времена — рассказывать о его моральном облике».
— Власть не призывала вас выступить в поддержку спецоперации?
— От меня никто ничего не требует и требовать не может. Я принадлежу партии собственного критического рассудка, как говорит персонаж «Оптимистической трагедии», вот и все. Это не мое дело — высказываться, мое дело — идти на сцену и работать.
Между театром и кино
— Ваших актеров стали часто приглашать в кино. Для театра это хорошо или плохо?
— С московских гастролей театр не получает никакой прибыли — работаем в ноль, зато на наши представления приходят московские режиссеры в поисках лиц, не захватанных ролями, как говорил Набоков. Они обращают внимание на моих артистов. После этих гастролей и Василина Маковцева, и Олег Ягодин, и Костя Итунин стали много сниматься в сериалах. Я радуюсь за них, хотя мне это приносит только головную боль. На Ягодина ходят не потому, что он играл в «Мосгазе» уголовника по кличке Череп, а потому, что он великий русский театральный артист. Съемки в сериалах не увеличивают число зрителей в театре, а только добавляют проблем. Составляю я, например, репертуар на ноябрь, и тут — херак-маяк — приходит ведущий актер, чтобы отпроситься на 10 дней. А мне как бизнесмену нужен полный зал, потому что экономика театра сходится только при аншлагах. Если залы заполнены на 85%, оставшиеся 15% я доплачиваю из своего кармана за счет гонораров и зарплаты в театральном институте. Хорошо еще, что город не берет с нас арендную плату — 400 тысяч рублей в месяц. Иначе бы мы совсем сдохли.
«На Ягодина ходят не потому, что он играл в «Мосгазе» уголовника по кличке Череп, а потому, что он великий русский театральный артист».
— Так себе бизнес.
— Хреноватый, я бы сказал. Но при этом я счастливый человек, потому что у меня есть свой театр в центре Екатеринбурга.
— В пандемию вице-губернатор Павел Креков хотел сделать Коляда-театр наполовину государственным. Не получилось?
— Хотели, потом передумали, и вся эта канитель — денег нет, но вы держитесь — продолжается уже третий год. Если бы нам выделяли один/два миллиона в месяц на зарплату, это бы сильно нас выручило. Но не дают. При этом вбухивают миллионы в декорации для говенных спектаклей в Драме или Музкомедии, которые все равно долго не продержатся. Я как та старуха из поэмы «Двенадцать», которая смотрит на полотно с надписью «Вся власть Учредительному собранию!» и прикидывает, сколько портянок и рубашек вышло бы из этой тряпки.
— Вы не пробовали наладить фандрайзинг, собирать деньги спонсоров, как это делает филармония?
— Пробовали — не получается. В филармонию с удовольствием ходят богатые люди, чтобы послушать музыку, в которой ни хрена не понимают. А у нас с шумом и криками на сцену выскакивает какая-то банда уголовников. В «Ревизоре» на сцене — грязь, в «Короле Лире» кровь (краска) долетает до второго-третьего ряда. Вечерние платья и бриллианты здесь неуместны. Иногда удается найти контору, которая выделит немного денег, но системного фандрайзинга мы не практикуем. Вот помру, соберутся разные спонсоры и будут рассказывать, как нам помогали. Тогда я встану из гроба и скажу: «Не надо [врать], господа! Идите [прочь] отсюда!»
«В филармонию с удовольствием ходят богатые люди, чтобы послушать музыку, в которой ни хрена не понимают. А у нас с шумом и криками на сцену выскакивает какая-то банда уголовников».
— Свердловская киностудия привлекает вас писать сценарии? У них дефицит авторов. Говорили, что хотят работать с уральскими драматургами.
— Что-то пока не обращались. Зато сейчас Антон Елисеев, мой студент-режиссер четвертого курса, ушел в кино и будет снимать у Сокурова на его деньги фильм «Русская сказка» по сценарию другого моего студента — Романа Козырчикова (в Коляда-театре идет его пьеса «Тихий свет»). Десять моих артистов будут участвовать — съемки начнутся в ноябре. Но, честно говоря, вся эта работа с киношниками — говно какое-то. Не бывает так, чтобы они просто взяли сценарий и сказали: о, супер, будем ставить! Сначала продюсер скажет: тут перепиши, потом — режиссер: и еще тут перепиши. Каждый на свой вкус — давайте Анна Каренина не бросится под поезд, а повесится или — еще того лучше — яд примет. Кому это нужно?
— Вы это по своему опыту знаете?
— Мне хватило одного фильма «Курица». Большие артисты играли — Наталья Гундарева (царство ей небесное) и Светлана Крючкова (дай ей бог здоровья). Но я писал трагикомедию, а режиссер снял водевиль. Приехал я на премьеру в кинотеатр «Зарядье», посмотрел — фигня какая-то, а ничего уже не исправишь. С киношниками связываться — себе дороже. Финансовые проблемы это помогает решить, но — как говорила Раневская — деньги уходят, а позор остается.
— Сами вы бы не хотели снять кино или сериал?
— Да [зачем] оно мне надо, скажите ради бога, у меня в театре много работы, я вообще ненавижу это все. Кино — это клей и ножницы. Вот я снимался у Кирилла Серебренникова в фильме «Петровы в гриппе». Мне никто не объяснил — кого я играю, в чем смысл моих действий. Кирилл сидел в палатке за километр от съемочной площадки — смотрел в мониторы и нажимал кнопки. А кто со мной как с артистом будет работать? В общем, снимали мы ночью — я играл водителя катафалка. Народу вокруг — человек пятьсот. Кирилл из своего шатра спрашивает: «Ты машину умеешь водить?» Ну, умею. Сел за руль — вжих! — проехал на этой тачке, чуть гроб из нее не выпал. Без дублера, без каскадера. Слышу: «Молодец, Коля, хорошо ездишь, давай еще разок!» В общем, раз пять я съездил туда-сюда. Потом — перерыв. Рядом стояла палатка с чаем и бутербродами, чтобы всю группу кормить. Я подошел туда как был — в гриме алкаша — и говорю: «Можно и мне бутербродик?» А чуваки решили, что я натурально бомж, и говорят: «Пошел [прочь] отсюда!» Стою я у этой палатки и смеюсь: я — заслуженный деятель искусств Российской Федерации, лауреат международной премии Станиславского, и мне такое слушать приходится. Чаем меня потом напоили, но дело не в этом. Все-таки наше ремесло — театр. Вот вернемся третьего февраля из Москвы, начнем ставить «Фауста» с Ягодиным в главной роли. Актер такого масштаба должен сыграть весь мировой репертуар. Премьера — в июне, если будем живы, а то каждый день говорят про ядерную войну, как тут загадывать?
