«Мне говорили, что это не для девочек»: зачем уральская школьница прыгает с парашютом по 10 раз в день

«Две недели живу дома, две — в другом городе»

Я учусь в 11-м классе и в этом году буду поступать в университет физической культуры, спорта и здоровья в Санкт-Петербурге. Я начала прыгать с парашютом в 2017 году, когда мне было около 14 лет. К нам в школу пришел мужчина, который предложил поехать на военные сборы в Ялуторовск и сказал, что можно будет прыгнуть с парашютом.

Мы жили там две недели, сначала нас учили, мы пробовали укладывать парашюты, нам объясняли, как управлять ими в воздухе. Потом были экзамен и медобследование. И вот настал день прыжка, заходим в самолет. Я сажусь, улыбаюсь и понимаю, что сейчас первый раз в жизни прыгну с парашютом. Я воспринимала это как шаг в неизвестность, была в каком-то невероятном предвкушении. Но в итоге выпрыгнула из самолета, раскрыла парашют, приземлилась… и ничего не почувствовала. Ничего не успела понять, поэтому мне пришлось прыгнуть в тот же день еще раз. Вот тогда я поняла, что это «вау», и решила дальше заниматься прыжками.

После 22 прыжков на круглом куполе (используется начинающими спортсменами) мне разрешили перейти на «крыло» (спортивный парашют), и я стала заниматься парашютизмом уже как спортсмен. Начала ездить на сборы, спустя какое-то время попала в молодежную сборную, а потом меня заметил и взял к себе начальник парашютной команды ЦСКА Александр Иванов.

Сейчас я кандидат в мастера спорта, состою в молодежной сборной России по парашютному спорту. С сентября 2020 года числюсь в ЦСКА спортсменом-инструктором. Звучит так, как будто я готовлю других парашютистов, но это не так. Просто на эту должность я трудоустроена в клубе, где тренируюсь, прыгаю и от которого езжу на спортивные сборы. Нас часто отправляют на соревнования в разные города. Последний раз я летала в Рязань. Сейчас наши ребята отправились в Киргизию, но я с ними не поехала из-за подготовки к ЕГЭ.

Сборы проводят каждые две недели. Так что я две недели живу дома, а две — в другом городе. В клубе мне, как инструктору, платят зарплату, больше родителей, конечно, не получаю, но зарабатываю достаточно, чтобы себя содержать. При этом я коплю на машину и автошколу, правда, пока не очень успешно — бывает, трачу отложенное.

«На работе я не девочка и не мальчик, я — спортсмен»

Мой дедушка был летчиком гражданской авиации и рассказывал много историй со службы, это всегда вдохновляло меня. Он мой кумир, и, наверное, я полюбила небо во многом благодаря ему.

Знакомые, близкие сначала скептически отнеслись к моему занятию, особенно мама. Она думала, что я прыгну пару раз и успокоюсь. Но потом она увидела, что я загорелась этим спортом, и начала меня поддерживать. Затем и другие родственники поверили в меня. Только друзья и знакомые иногда говорили, что парашютизм не для девочек, советовали работу нормальную найти, шутили про то, что мне надо борщи варить.

Про парашютизм не для девочек обычно говорят те, кто не прыгал с парашютом. Таким людям я советую попробовать это сделать. Вообще женщин и мужчин в парашютном спорте поровну, а на некоторых сборах девушек даже больше. У нас есть профессиональные спортсменки, которые прыгают уже 30–40 лет, ими можно только восхищаться.

В нашей среде вообще принято считать, что парашютисты бесполые. Мы в первую очередь коллеги, на работе я не девочка и не мальчик, я спортсмен. Когда мы едем на сборы, каждый везет свои чемоданы и рюкзаки, и вдобавок к этому — по парашюту, а они весят по 10 килограммов. Мы понимаем, что мальчики тащат свои вещи и если они возьмут что-то у нас, им будет тяжело. Когда они предлагают нам помощь, мы не принимаем ее, у них самих точно такой же вес. Не давать же им в два раза тяжелее.

«Моя жизнь — это либо работа, либо учеба»

Наша работа — побеждать. Все делается ради соревнований. Моя самая главная мечта — стать чемпионкой мира по прыжкам с парашютом. Я прекрасно понимаю, что это очень тяжело и моя мечта может не сбыться. Но я всю себя отдаю своему делу и постоянно стремлюсь к победе. В прошлом году я заняла второе место на чемпионате России среди молодежи, я долго к этому шла.

Фото: Григорий Постников, 66.RU

Неважно, дома мы или на сборах, — мы тренируемся ежедневно. На сборах выполняем по 10 прыжков в день. В последний раз четыре часа в день у нас было отведено на аэротрубу (в ней мы тренируемся в холодное время года) и четыре часа — на плавание, волейбол, бег, подтягивания. Мне нравятся все дисциплины, кроме бега на длинные дистанции. Не потому, что у меня не хватает выносливости для долгой пробежки, просто длинные дистанции — это скучно.

ЦСКА — клуб армии, а в вооруженных силах один выходной на неделе, поэтому шесть дней из семи мы работаем. Бывает, что заняты и в праздничные дни. Поэтому в выходные я стараюсь отдохнуть по максимуму, отсыпаюсь и не встаю с кровати с утра до вечера. В будни ведь мы встаем очень рано: на предпоследних сборах поднимались в 5 утра, в 6 начинали тренироваться.

В свободное время я в основном учусь. Моя жизнь — это либо работа, либо учеба. С друзьями время провожу довольно редко. С парнем тоже вижусь нечасто. Каждый раз, когда я возвращаюсь со сборов или соревнований, он встречает меня в аэропорту, а затем мы пару дней живем у него дома. Очень друг по другу скучаем. Он не обижается, что я постоянно пропадаю на сборах, понимает, что прыжки для меня очень важны. Каждый день пишет: «Не разбилась еще?» Я отвечаю, что пока жива, и мы смеемся.

«Приземлился в малинник? — Ешь!»

Поначалу мне сложно давались тренировки, так как до этого я серьезным спортом не занималась. Ежедневно делать по 10 прыжков, при этом каждый раз укладывать парашют — очень тяжело. Но со временем я стала сильнее, и сейчас могу выполнить больше 10 прыжков за день, нагрузки даже иногда не хватает.

Еще первое время у меня были сложности с приземлением, до сих пор иногда проколы случаются. Но это нормально, бывает так, что пилот ошибается с выброской, либо погодные условия подводят. Мы же никогда не знаем, какой ветер будет на высоте. Поэтому иногда тебя может унести в сторону, а там может быть что угодно — линия электропередачи, болото, лес.

Однажды я приземлилась на дерево. Это было зимой, когда я только начинала прыгать и занималась на обычном круглом парашюте, который почти неуправляем. И вот лечу, понимаю, что меня тащит на лес, а значит, надо искать полянку и пытаться на нее вырулить. У меня почти получилось, но в последний момент парашют сдуло на дерево, и я повисла на нем. Пришлось отцепляться, оставлять парашют и прыгать вниз. А там снега — выше колена. До аэродрома идти часа два. Но делать-то нечего, и я пошла по полю. Иду наполовину в снегу, жуть как холодно, у меня отмерз кончик носа и подушечки пальцев. Я перестала что-либо ощущать, но шла, шла и шла. Когда я оказалась на аэродроме, меня напоили чаем, и… пришлось сразу ехать обратно в лес — за парашютом. Он ведь дорогой. Нашли дерево, спилили, сняли купол. Еще где-то сутки после этого я не чувствовала безымянный палец на руке.

Другой случай произошел уже в этом году. Мне опять не повезло с ветром, и я приземлилась в малинник. Подумала, что искать меня в ближайшее время никто не будет, дорогу до аэродрома я знаю — чего торопиться. И просто стала есть ягоды. Я ела эту малину полчаса, такая она вкусная была. Вернулась на аэродром вся красная: сама в малине, парашют в малине. Меня спрашивают: «Ты где была?!» Я говорю: «Малину ела».

Фото: Григорий Постников, 66.RU

«Я приходила в школу, и мне было неинтересно общаться с одноклассниками»

Молодые парашютисты взрослеют раньше, чем их сверстники. Отчасти это происходит из-за того, что большинство профессиональных парашютистов — люди в возрасте. Есть и те, кому по 70–80 лет. Хочется мне или нет, с ними приходится контактировать. Так что я постепенно перенимаю модель поведения старших товарищей, тянусь за ними, это закономерно.

Этап взросления, который у моих ровесников проходил годами, у меня произошел за полгода-год. Я приходила в школу, и мне было неинтересно общаться с одноклассниками. Мне казалось, что они ведут себя по-детски. Вообще каждый раз, когда возвращаюсь со сборов, я приезжаю домой немного другим человеком.

Благодаря парашютному спорту мне стало легче переживать трудности. Порой мне кажется, что все плохо, но потом я провожу параллель с парашютизмом и понимаю, что сложности надуманные и не сравнятся с тем, что может встретиться в спорте. Еще, когда я начала прыгать, я стала более контактной и терпеливой, у меня развилась быстрая реакция. Парашютный спорт формирует особое мышление — парашютист всегда ищет другой путь, если не получилось идти по одному.

Еще я стала меньше травмироваться — у меня вообще нет травм, связанных с прыжками. А пока я не начала заниматься парашютным спортом, постоянно куда-то влипала, до парашютизма у меня было два сотрясения, перелом руки, пальца, еще какие-то раны. Прыжки с парашютом научили меня аккуратности. Когда ты этим занимаешься, понимаешь, что права на ошибку нет, начинаешь быть внимательней.

Может быть, мои рассказы звучат так, будто парашютисты сверхлюди и все могут, но это не так. У нас есть фобии, я, например, очень сильно боюсь темноты. Всегда обхожу темные улицы, не потому, что там могут какие-то маргинальные личности встретиться, — боюсь, что за мной погонится какое-нибудь чудовище. Если я выключаю свет в одной комнате, то быстро бегу в ту, в которой светло. Особенно страшно, когда я нахожусь дома одна, а на улице темно.

«Разговоры с парашютом как психологическая разгрузка»

Парашютисты довольно суеверны и относятся к своим крыльям, словно к живым существам. Сейчас я прыгаю с парашютом «Мальва-21» и болтаю с ним, как с подругой. Каждый раз, когда приземляюсь, говорю «Мальве» спасибо за то, что все хорошо и обошлось без происшествий. Когда укладываю ее в ранец, что-нибудь ей рассказываю. Это очень помогает психологически.

Еще у меня есть определенные ритуалы. Когда я одеваюсь, мне нужно сначала надеть правую перчатку, потом левую и только потом шлем. Только в этой последовательности, ни в какой другой. Это настраивает меня на прыжок.

Есть ритуалы, которым следуют все. Например, после юбилейных прыжков парашютистов подбрасывают вверх. Обычно мы отмечаем прыжки, по которым получаем зачеты: сначала это каждый сотый или двухсотый прыжок, потом — трехсотый, дальше поздравляют с каждым тысячным и т. д. Если у человека 100 прыжков, его подкидывают 10 раз, если 200 — то 20 раз.

«В небе другое время»

Однажды на чемпионате России я сделала пару прыжков с элементами акробатики, но из-за облачности выступление не удалось заснять на камеру, и меня отправили перепрыгивать. Я должна была прыгнуть хорошо, так как натренировалась во время предыдущих попыток.

Мне сказали время участницы, которая выступала передо мной. Она довольно быстро «открутила» свою программу, я понимала, что мне нужно все сделать еще быстрее, поэтому поменяла свой комбинезон на другой — из скользкого материала, который позволяет двигаться в воздухе с большей скоростью. Была одна проблема — с таким снаряжением я ни разу не тренировалась. В итоге ощущения при прыжке полностью поменялись — я выступила плохо и не зашла на пьедестал, хотя могла.

Но даже несмотря на такие факапы, я после каждого прыжка радуюсь, как в первый раз, и поражаюсь тому, что прыгнула. Это всегда новые эмоции, более того, прыжки становятся наркотиком. Когда я долго не прыгаю, меня чуть ли не трясет от того, как хочется в небо. Я прямо сейчас сижу и думаю о том, как хочу прыгнуть.

Когда ты в небе, есть только ты и парашют, которым ты управляешь. Когда я прыгаю, я чувствую невероятную свободу и легкость, потому что я предоставлена самой себе, возникает ощущение полной независимости. В этот момент я отрезана от всех земных проблем.

Сам прыжок — это свободное падение плюс снижение под куполом. Обычно это секунд 30 падения и минуты 3 спуска на парашюте, то есть в среднем ты спускаешься минуты 4. Ты ощущаешь каждую секунду, и кажется, что это очень долго — в небе время течет по-другому.