Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

«Мы – патриархальное общество, живущее при Путине». Интервью с режиссером Романом Каримовым

«Мы – патриархальное общество, живущее при Путине». Интервью с режиссером Романом Каримовым
Фото: Владислав Бурнашев, 66.RU
Это интервью состоялось перед показом фильма «Неадекватные люди – 2». С его режиссером, Романом Каримовым, который известен зрителям по работе над первой частью фильма и картинам «Все и сразу», «Гуляй, Вася!», мы должны были говорить в основном о том, что изменилось в обществе за десять лет – столько времени прошло с показа первых «Неадекватных людей». Но интервью получилось острым: о протестах, патриархате и о том, можно ли шутить про изнасилование и педофилию. Строго говоря, режиссер и журналистка 66.RU полтора часа кричали друг на друга. Какие выводы из этого можно сделать – пусть решат читатели.

Роман Каримов – российский режиссер и сценарист. Его дебютный фильм «Неадекватные люди», снятый в 2010 году, называют поколенческим манифестом. Спустя десять лет после его показа Роман снял продолжение истории главных героев, которое, по его словам, получилось более глубоким и сложным.

Интервью получилось довольно длинное, поэтому если у вас нет времени читать его целиком, вот его краткое содержание:

  1. Роман Каримов рассказывает о том, что во второй части истории «Неадекватных людей» персонаж Кристины транслирует его мысли и перемены во взглядах режиссера, которые произошли за 10 лет между первой и второй частью.
  2. Он считает, что ходить на митинги – бесполезно. Перемен можно добиться только активными действиями. К этому Роман и призывал на митинге 2011 года, но его назвали провокатором, и на протестные акции он ходить перестал.
  3. Вопреки ожиданиям Романа, «Неадекватные люди – 2» не собрали кассу, несмотря на просьбы зрителей снять продолжение истории. Это обидело и расстроило режиссера.
  4. Режиссер считает, что новая этика становится ужасной и отвратительной, потому что препятствует свободе слова. По мнению режиссера, эта свобода заключается еще и в том, чтобы открыто шутить на любую тему: в том числе про педофилию, изнасилования и смертельные болезни.
  5. Роман уверен: любая девушка, которая столкнулась с сексуальным насилием, должна во что бы то ни стало, любым способом, наказать насильника. Иначе она недостойна его уважения.
  6. У режиссера свое понимание счастья: «Счастье в том, чтобы найти то, что тебе нравится, и отстаивать это до конца, идти к своей цели. Каждый мой фильм – это отдельно прожитый этап. Каждый раз, когда происходит освобождение и я выпускаю этого ребенка наружу, я испытываю огромное счастье и удовлетворение...»

«Десять лет я никого не слушал и делал то кино, которое мне нравится»

– Я видела комментарий под роликом из «Вечернего Урганта», куда приглашали Ингрид Олеринскую и Илью Любимова – исполнителей главных ролей в твоем фильме, – о том, что «Неадекватные люди – 2» сняли в самый неадекватный год.

– Не, мы его сняли до этого, нам повезло, что этот год мы провели в постпродакшне. Весь год мы сидели на карантине, занимаясь монтажом. Внешняя ситуация была оправданием: если бы мы знали, что остальные люди тусят и прекрасно проводят время, нам было бы морально тяжело, а так мы сидели, монтировали кино и думали, что это манна небесная, раз так все совпало.

– За десять лет между первым и вторым фильмом что у тебя изменилось, если можно как-то разом охватить этот период?

– Изменилось многое, я прожил жизнь активно снимающего режиссера и активно живущего человека. Было много взаимоотношений с людьми, отношений с разными женщинами, с коллегами, с молодыми ребятами, которых мы обучали, с волонтерами.

Эти десять лет я никого не слушал и делал то кино, которое мне нравится, ставил эксперименты. Понял, чего хочу и перед кем не буду преклонять голову или идти на компромиссы. Собственно, вторая часть фильма подводит эти итоги: там показано, насколько взрослее и глубже за это время я стал.

– Ты говорил о том, что через Кристину даешь себе голос в фильме. Сейчас так же?

Да, абсолютно так. Вторая часть «Неадекватных людей» – это фактически ее сольник: Кристина проживает весь спектр отношений, что и я прожил за это время: и отношения с золотой молодежью, тусовкой, индустрией и в том числе с рабочим классом – условно, низшим слоем населения. В фильме я рассмотрел разные спектры контрастного мира, в котором мы обитаем, – мы, к сожалению, далеки от равноправия и от того, чтобы люди жили по своим способностям и возможностям.

– Как ты считаешь, это можно преодолеть? И если да, что нужно сделать для этого?

– Поменять существующий строй? Не знаю, что нужно сделать. Для этого нужно, чтобы власть имущие одумались. Либо, если не одумаются, нужно, чтобы те, кто это терпит и выносит на своих плечах, наконец придали силу своему голосу и переломили ситуацию. До тех пор, пока одни изгаляются, а другие приспосабливаются и довольны тем, что происходит, это будет происходить до скончания времен.

«Мы – патриархальное общество, живущее при Путине». Интервью с режиссером Романом Каримовым
Фото: Владислав Бурнашев 66.RU


«Единственный способ сделать так, чтобы услышали, – переходить к активным действиям»

– В 2011 году твой друг Илья Яшин позвал тебя на митинг. И ты не просто ходил, а говорил со сцены слова.

Да, все так, но потом я пожалел, что говорил эти слова, потому что этот митинг ни к чему не привел. Я призывал к активным действиям, потому что была понятна стратегия властей: все замалчивать, чтобы никто не знал о том, что происходит, и максимально игнорировать [протест], тогда я сказал, что единственный способ сделать так, чтобы нас услышали, – переходить к активным действиям. После того как меня назвали провокатором и сказали, мол, нет, что ты, мы за мирный протест, мы должны стоять и прочее, я сказал: мне с вами не по пути, вы не хотите ни хрена делать, хотите просто стоять, как дебилы, и мерзнуть на морозе. Вас будут арестовывать, обыскивать, унижать, и это ни к чему не приведет. Так все и оказалось, поэтому с тех пор я нечасто выхожу «на улицу».

– Но если раньше протест консолидировался только в Москве, сейчас уже он охватывает собой всю Россию – последние годы акции проходят в разных городах.

– Ну и что? Вон в Хабаровске люди выходят целый год, какой-то смысл это имеет? Усталое поколение…

– «Усталое поколение» – это какое?

– Наше поколение – лишь часть его готова сейчас выходить, его поддерживают молодые тик-токеры, но только лет через 15 это приведет к критической массе людей, и тогда это будет иметь смысл. Сейчас это просто уничтожать себя, потому что единственное, чем занимается власть с ее огромными ресурсами, – это подавление и пресечение любых возможностей протеста. Нужно быть дебилом, чтобы продолжать стучать в эти стены, либо стучать так, чтобы не было никакого компромисса.

– А ты сам был бы готов что-то делать?

– Нет.

– Почему?

– Здесь очень сложный момент – это связано со многими факторами, в том числе с моей профессиональной деятельностью. Я не особо ассоциирую себя с той аудиторией, с которой когда-то надеялся себя ассоциировать. Я вижу, что мое творчество принадлежит узкому кругу населения. Условно говоря, в каждой стране есть определенный сегмент людей, которым понятен мой склад ума. Я могу ориентироваться на большую аудиторию, вырывая из каждой страны свой сегмент. В этой стране его практически нет, а с большей частью населения я имею мало общего. Я не хочу бороться за эту страну, за эти 95% населения.

Митинг «За честные выборы» на проспекте Сахарова в Москве 24 декабря 2011 года. © Антон Тушин/Ridus.ru


– Но ты тем не менее не уезжаешь, остаешься здесь?

– Сейчас уже подумываю об этом.

– Серьезно? Объясню, почему так удивляюсь: недавно ты говорил, что не собираешься этого делать.

– А почему нет? Я не уеду без возможности вернуться сюда, быть с моими родными и быть в тех местах, которые мне нравятся. Мне в целом Россия нравится, я очень люблю эту страну и считаю, что в ней гораздо интереснее жить, чем за рубежом, но сейчас мне интереснее работать с другой аудиторией, в других условиях. Тем более, я знаю английский язык, тем более, я западник, я не смотрю российское кино, и ничего страшного в этом нет. Я могу жить здесь, а творить там, делать что угодно, но это всего лишь мечты, не факт, что в ближайшие десять лет мне не придется снимать сраные комедии, которые я снимал до этого времени.

– А что не так с комедиями?

Достаточно было выпустить фильм «Неадекватные люди – 2», потому что первый фильм произвел фурор, все люди молились на него и просили снять продолжение. Я снял и угадайте, что? Никто, никто не пришел на просмотр в кинотеатры! Я не заработал с него денег, подвел своих инвесторов и продюсеров. Я снял свое лучшее кино – это действительно очень сложный фильм, – на меня посыпались заказы со всех продюсерских центров, лишь бы я с ними работал, потому что профессионалы понимают, но вот аудитория не пошла на это кино, и никто не захотел его смотреть, несмотря на то, что все любят первую часть. Всем насрать.

Так зачем тогда продолжать? Мне предлагают делать англоязычные проекты, разные стриминг-сервисы хотят со мной сотрудничать. Так зачем работать на аудиторию, которая притворялась, что ей интересно? Какой смысл?

– Столько обиды слышится в твоих словах.

– Да, абсолютно. Зачем мне за эту аудиторию выходить на улицы и к чему-то призывать. Господи, мне-то хорошо, мне государство выдает деньги на кино, у меня есть перспективы, талант и молодость. У меня есть все периферийные возможности, которые возрастают с моим статусом режиссера: поклонение, коммуникация с любыми людьми: любую личность, которую захочется, я могу набрать и сказать: «Я – режиссер Роман Каримов, хочу с вами познакомиться» – все, завтра я с ней встречусь и буду общаться. Зачем мне распинаться, делая что-то для аудитории, с которой я не имею общей почвы?

– Ты говорил про 95% населения, за которые тебе неинтересно бороться, а как выглядят маргинальные 5%, кто они?

– Это очень разные люди – от бедных пенсионеров до владельцев самых крутых ресторанов в Москве, от олигархов до обычных слесарей – это люди, которые выбрали свой путь или судьба приговорила их к определенной профессии и финансовым возможностям, но им, в силу интеллекта, человечности или особого склада души, резонирует и срабатывает [мое творчество].

У меня был интересный опыт. Я приехал с показом в Новосибирск. После просмотра общался с залом, вдруг встал чувак в рабочей одежде и говорит: «Я офигел. Это офигенное кино, вы такой большой молодец, вы просто гений!» – и начал мне расписывать, как киноаналитик, все достоинства фильма. Я спросил его, кто он, на что тот ответил: «Слушай, я тут ехал мимо, у меня машина сломалась у кинотеатра, я подумал, ну хера ли, пока жду, когда починят, зайду в кинотеатр, а тут с режиссером какая-то фигня, ну, я зашел. Но я такого никогда не видел!» Кто это – элита какая-то? Нет, но ему зашло. А почему? Потому что срезонировало.

«Охота на ведьм – это отвратительно»

– Когда смотрела первый фильм, во время последней сцены не могла не задуматься о новой этике: взрослый мужчина влюбляется в школьницу, она – в него. В итоге они перестают сдерживать себя, и кино кончается поцелуем. Сейчас это выглядит неоднозначно. Вы видите, как меняется реальность за последние десять лет?

– Очень многое изменилось. Ты имеешь в виду феминизм, #metoo и прочее?

– В том числе.

– А что с Лолитой было не так? Это было самое продаваемое произведение. А потом Стэнли Кубрик, один из самых топовых режиссеров, снял по нему кино – что с этим произведением было не так?

– Дело не в том, что было не так, а в том, как меняется у людей восприятие реальности. И меняется ли?

– Да, меняется. Недавно я просто поставил лайк девушке на facebook, на что она мне в ответ выдала целую тираду, при том что мы с ней друзья и мне вообще не хотелось к ней подкатывать, я просто поставил «сердечко» на автомате: «Хера ли вы, сексист поганый, Роман Каримов, ставите мне, радфемке, свои сердечки? Я, конечно, понимаю, что вы создали классные фильмы и особенно мне нравится «Гуляй, Вася», но какого хрена вы, человек, который себя дискредитировал, а судя по вашему общению, вы – полная мразь и ничтожество, ставите мне сердечки?» Я написал: «Хорошо, не буду больше ставить». А что еще? У каждого свои неврозы.

С чего она взяла, что я сексист, а все, что я пощу в своем facebook, не является стебом и провокацией против того, относительно чего я пишу? Более толерантного человека, чем я, сложно найти.

– Это же, скорее, люди, которые дискредитируют феминизм, вряд ли по этому можно судить обо всем движении.

– А я даже не хочу этого знать. Все пишут, что «Неадекватные люди – 2» – ода феминизму, а для меня это, наоборот, стеб и антифеминизм, потому что если бы главная героиня фильма не отправилась на поиски самой себя, она бы сохранила любовь и была бы счастлива.

Был момент, когда я сделал фильм «Гуляй, Вася!», и, если не ошибаюсь, Марина Кувшинова, которая сейчас либеральная феминистка, обрушилась на «Афише» целой похвальной статьей о том, какой я профеминист и как раскрываю женские образы. Люди воспринимают события исходя из тех установок, которые есть у них в голове.

Я не считаю, например, что происходящее в Америке сейчас – это хорошо. Там идет охота на ведьм – это отвратительно. Да, в Америке ты ходишь по струнке и боишься не туда ступить, что-то не так сделать, потому что тебя в любой момент мент застрелит! Это реально так, я там полгода жил, в Санта Монике – шикарный район, – но как-то я выехал в даунтаун Лос-Анджелеса, и на меня там напал с ножом «крек хэд» (наркопотребитель, – прим. ред.), а я просто не понял, что мне делать, я убежал. В Москве такого никогда не видел. И что, в Америке офигенное общество? Да ни хрена. Полный отстой. Там ты в twitter напишешь какую-нибудь фигню и за это лишаешься всей своей карьеры – из-за того, что тебя неправильно поняли или ты над кем-то постебался. Что это за цензура? Это абсурд.

Недавно говорили с друзьями о том, что новая этика в каких-то отдельных моментах становится более консервативной, чем нормы, которым она пришла на смену.

– Да, она становится ужасной и отвратительной. Что касается охоты на ведьм – это ужасно.

– А что ты подразумеваешь под охотой на ведьм?

– Это когда Джеймс Ганн стебался над какими-то гомосексуалами десять лет назад и теперь он не может снимать кино с Disney, потому что Disney – это семейные фильмы, и они не допустят высказываний человека, который за десять лет полностью изменился (Роман имеет в виду конфликт между кинокомпанией Disney и режиссером Джеймсом Ганном, которого уволили из-за старых твитов с шутками про изнасилования, педофилию и смертельные болезни, – прим. ред.).

Господи, да над чем угодно можно стебаться! Можно стебаться над изнасилованием, над педофилией – над чем угодно. Это стеб, шутка. До тех пор, пока ты не занимаешься конкретным делом, ты можешь обсуждать что угодно. Это называется свобода слова. Какого фига прекрасного режиссера лишают работы из-за того, что десять лет назад, когда он еще не был режиссером, он в twitter угорал над гомосексуалами?

В моем личном окружении порядка 15 геев, я с ними прикалываюсь, целуюсь и обнимаюсь – это стеб от меня, гетеросексуального человека. Это не имеет значения, пока ты не нарушаешь пространство другого человека и не ломаешь стену несогласия – твои слова, какими бы они ни были, не имеют значения ни для кого, иначе это не свобода слова.

«Мы – патриархальное общество, живущее при Путине». Интервью с режиссером Романом Каримовым
Фото: Владислав Бурнашев, 66.RU

– Я здесь не могу согласиться: язык определяет человека и его дальнейшие действия.

– Мой любимый британский комик Крис Моррис, который создал много прекрасных программ и прекрасные фильмы, сделал прикольную короткометражку о том, как нашли самого лютого педофила во всей Англии, который изнасиловал очень много детей, и, чтобы от него спастись, его засунули в космический корабль и отправили на орбиту, чтобы он в космосе ни в коем случае не смог ни одного ребенка еще изнасиловать. По грубой ошибке туда случайно закрался восьмилетний ребенок, и теперь они во внешнем космосе летают вокруг орбиты и он делает с этим ребенком все что угодно. Получается, Крис Моррис – педофил? Это шутка. Просто смешная шутка.

– Что касается юмора: думаю, шутить можно над чем угодно, но если это действительно смешно.

– Шутка может быть какой угодно. До тех пор, пока я не насилую ребенка, я могу шутить о нем все, что захочу. Не нравится – не читай, отпишись от меня. Ты можешь обо мне говорить все что угодно. Я имею право проигнорировать, не читать тебя, но не имею права заткнуть тебе рот. Мы можем говорить все что угодно. Это называется свободой слова.

В детстве на меня напали, я подошел к менту и сказал: «У меня вымогали деньги», мент ответил: «А он приставил тебе нож к горлу? Нет? Просто сказал «Отдавай деньги?» Ну, извини, ты сам отдал ему деньги. Ты идиот». И это правильно!

«Мы – патриархальное общество, живущее при Путине». Интервью с режиссером Романом Каримовым
Фото: Владислав Бурнашев 66.RU

– Но в следующую секунду за словами этого человека мог последовать нож, разве нет?

– Полиция не квалифицирует это как ограбление, пока человек на самом деле не достал нож или пистолет.

– Несколько лет назад журналистке Татьяне Фельгенгауэр перерезали горло, после этого она шутила и говорила: «У меня дел по горло»...

– Да, самоирония – это классно, это смешно.

– Но я не думаю, что кто-то из коллег мог бы сказать ей то же самое.

– Мог бы. А она могла бы после этого с ним не общаться, но не лишать карьеры и прочее. Может, он и сам бы лишился, потому что люди составили бы о нем плохое впечатление.

Я не дебил, я адаптируюсь. Той же девочке, которая назвала меня сексистом, я мог бы ответить очень жестко . Но зачем? Она сама на свое говно напоролась, сожрала его, и все. Я не дурак, я живу в обществе.

– Но ты адаптируешься со скрипом или понимаешь, что это правильные изменения?

– У меня прекрасная жизнь, где я удовлетворяю любые свои пожелания. Я отлично зарабатываю, у меня прекрасная гедонистическая жизнь, куча помощников и возможностей.

– Есть что-то, что особенно вызывает внутренний протест?

– Что сейчас ничего плохого нельзя писать о коллегах в facebook. Говорить про работу друзей нечто критичное – сейчас является плохим тоном. Ты должен по умолчанию лизать жопу только потому, что вы – коллеги. Или молчать. Я же за плюрализм и правду. А иначе это все – та же несменяемость власти, только это несменяемость мнений. Чтобы человек пребывал в тумане собственной офигенности. Ну, окей. Это стоило мне усилий, но я наступил себе на горло.

– Твои коллеги тебя так же щадят?

– Да, но я бы не хотел, чтобы меня щадили. Именно поэтому я окружаю себя людьми, которые не щадят меня и помогают делать хорошее кино. Я никогда не пытался преподносить себя только в хорошем свете.

– Недавно слушала подкаст, где герои обсуждали, что у каждого лет десять назад было что-то, за что тогда не было стыдно и обществом это воспринималось нормально, а сейчас то же самое уже порицается в связи с новой этикой. У тебя было что-то подобное?

– Мы не на той стадии, как на Западе, чтобы девушки это осознавали и перестали бояться. Мы – патриархальное общество, живущее при Путине. Такая ситуация до сих пор. Сегмент, о котором ты говоришь, – 3%. Остальных – харась сколько хочешь, никто не взвоет, а почему? Потому что у нас стагнация и власть сильного – все оттуда идет.

Кроме этого депутата элдэпээровца (в 2018 году три журналистки обвинили депутата от ЛДПР Владимира Слуцкого в домогательствах, – прим. ред.), кто-то что-то сказал? У меня есть знакомые девушки, с которыми я близко общаюсь, которые мне рассказывают, кто и что их, когда и где. И никто, ни одна не взвыла и не сказала – все боятся. Никто ничего не делает, потому что у нас патриархальное общество.

Одиночный пикет в Москве у здания Госдумы с требованием расследовать действия депутата Леонида Слуцкого, обвиненного в сексуальных домогательствах, 2018 год


– Может, такое положение дел как раз и меняется за счет перегибов, которые ты описывал?

– Что ж, пусть меняется. Я желаю любой девушке при любом сексуальном насилии выходить вперед. У меня резко менялось отношение к девушкам, в том числе к тем, с которыми я встречался, когда я узнавал, что они подверглись насилию и никому об этом не говорили. Для меня такая девушка переставала существовать. Она плохой человек. Если ты подвергаешься сексуальному насилию, ты должна сделать все возможное, чтобы этому противодействовать, если этого не получилось, первое, что ты должна сделать после того, как осталась в живых, – все возможное для того, чтобы легально или нелегально наказать этого человека.

Если ты жрешь это в себе и потом оно выливается в виде твоих комплексов, проецируется на твоих детей и твою семью, то ты – говно, а не человек, и я тебя не уважаю. С другой стороны, были девушки, которые разбивали себе в кровь лицо и локти, но вырывались. Это сильные личности. Они, а не те, кто говорит об этом спустя много лет. А каково было первой девушке, которая заявила об этом? Другим, кто пошел за ней цепочкой, конечно же, было легче.

– Я очень сильно не согласна с тобой, но это не мое интервью, поэтому ничего не буду говорить.

– Хочешь – давай поговорим. Давай я задам тебе вопросы. Как ты относишься к тому, что девушки подвергаются изнасилованию и готовы это в себе хранить, а потом, через десять лет, их прорывает?

Я рассуждаю о том, что жертвы изнасилования переживают чудовищную психологическую травму и часто первое время думают о самоубийстве, а не о том, чтобы наказать насильника, к тому же на государственном уровне пока еще все это работает таким образом, что доказать сексуальное насилие и добиться реального срока бывает очень трудно. Потом на эту тему у нас возникает довольно эмоциональная полемика, которая в целом повторяет все вышесказанное.

«Если думать о творчестве, то лучше быть одному»

– Ты много говорил про отношения. Они тебя как-то меняют?

– Безусловно. Самый главный признак того, что влияет на опыт, – это объем. Когда ты встречаешь десять разных девушек, они все кажутся тебе индивидуальными, но когда разброс тех, с кем ты спал, доходит до 60, они все превращаются в типажи. Для тебя нет проблем с осознанием того, что в любой момент ты можешь найти новую девушку, и ты понимаешь, что нет полностью индивидуальных, 75% попадает в определенный типаж, а 25% не стоит того, чтобы оставаться с человеком, который тобой манипулирует и тебя использует. Так я понял, что любая девушка заменима.

– Как отношения влияют на вдохновение и творчество?

– Плохо. Если думать о творчестве, то лучше быть одному и голодать по женскому вниманию. Но я сейчас на этапе постпродакшна, поэтому мне это не мешает. Когда закончу эту работу и буду думать над новым фильмом, я просто скажу своим дамам, что беру паузу и побуду пару месяцев, голодая.

После такого объемного разговора хочу спросить тебя: в чем смысл?

– Я чувствую себя партизаном. В детстве у меня было много суицидальных мыслей, и я заранее смирился с тем, что в любой момент могу лишиться жизни. Это осознание давало мне право на безответственность. До определенного момента наличие родителей, особенно мамы, не давало мне жить на полную катушку. Но с тех пор как мои родители умерли, я делаю все что хочу. Когда-нибудь мне это наскучит, но пока моя личность этого желает. Это я называю свободой.

Счастье в том, чтобы найти, что тебе нравится, и отстаивать это до конца, идти к своей цели. Каждый мой фильм – это отдельно прожитый этап. Каждый раз, когда происходит освобождение и я выпускаю этого ребенка наружу, я испытываю огромное счастье и удовлетворение. Ни одна наследница самого большого богатства не испытает кайфа заезда в новый особняк, который испытывают те, кто сами заработали себе на квартиру. Выпуская новый фильм или въезжая в свою новую квартиру, я обычно открываю бутылку шампанского, включаю громко рок-музыку, закуриваю сигарету, и у меня текут слезы, потому что я счастлив.